Запасы взрывчатки в городе ограничены десятками тонн. Но горком партии принимает меры для увеличения ее производства. Сейчас мы испытываем большие затруднения с толом, необходимым для противотанкового минирования в зоне боевых действий войск.
Я говорю не о зоне действия войск,— заметил Хозин,— а об оперативной глубине.
«Какая оперативная глубина может быть дальше Окружной дороги?» — подумал я и решил сразу же уточнить:
Вы говорите о городе, товарищ генерал?
Ладно, об этом в другой раз,— прервал меня начальник штаба.
Но в другой раз к этому вопросу возвращаться не пришлось. Все выяснилось уже на следующий день.
17 сентября Военный совет фронта принял постановление о передаче сорока тонн взрывчатых веществ из резерва Инженерного управления так называемым «районным тройкам». Возглавившие эти тройки первые секретари Кировского, Московского, Володарского и Ленинского райкомов партии получили специальные задания по минированию промышленных предприятий.
Мы с комиссаром днем и ночью пропадали на Окружной железной дороге, проверяя готовность нового противотанкового рубежа. Сделано было многое. Поставлены заграждения. Через каждые пятьдесят — сто метров вмонтированы в высокую насыпь орудия, частью снятые из дотов при оставлении Красногвардейского и Выборгского укрепленных районов, частью собранные в последние дни на ленинградских заводах. Артиллеристы готовят схемы огня. А снаряды еще полностью не доставлены. Не везде есть связь.
Команды минеров дежурят у крупных фугасов, зарытых в узловых пунктах шоссе, в Авиагородке, у трамвайного парка Котлярова, на станциях Предпортовая и Шоссейная. Специальные команды устанавливают тяжелые огнеметы для борьбы с танками.
Был четвертый час ночи, когда меня разыскал адъютант Г.К Жукова:
— Приказано немедленно прибыть в Смольный...
В приемной встретился с новым командующим 42-й армией генерал-майором И.И. Федюнинским и членом Военного совета той же армий корпусным комиссаром Н.Н. Клементьевым. Судя по их лицам, здесь состоялся нелегкий разговор с командующим фронтом.
Когда, мокрый, облепленный грязью, я вошел в кабинет, Г. К- Жуков и А. А. Жданов стояли, склонясь над картой. Командующий покосился в мою сторону:
— Явился наконец. Где болтаешься, что тебя всю ночь надо разыскивать? Дрыхнешь небось...
Начало не предвещало ничего хорошего.
Выполнял ваш приказ, проверял рубеж по Окружной дороге,— ответил я.
Ну и что? Готов?
Г отовы семьдесят огневых позиций противотанковой артиллерии. Отрыты рвы. Закончена установка надолб и минных полей.
Командующий сорок второй армией знает этот рубеж?
Днем я передал схему рубежа начальнику штаба армии генералу Березинскому. Сам генерал Федюнинский выезжал в войска.
Удар кулаком по столу был ответом на этот, как мне казалось, четкий доклад:
— Тебя спрашивают не о том, каким писарям ты отдал схему. Интересует другое — знает или не знает командарм этот рубеж? Ты способен понимать русский язык?.— К последним словам Жуков присовокупил крепкое выражение.
И надо же было, чтобы в эту минуту черт меня дернул наивно объявить:
— Генерал Федюнинский здесь в приемной, товарищ командующий...
Новый взрыв ярости последовал немедленно:
— Ты думаешь, что говоришь?.. Без тебя знаю, что он здесь,.. Ты понимаешь, если дивизия Антонова не займет за ночь оборону по Окружной дороге, немцы в город ворвутся? Я же тебя тогда расстреляю перед Смольным как предателя.
А. А. Жданов поморщился. Он явно не одобрял такой тон командующего. Сам Андрей Александрович ругаться не умел, у него это не получалось, и сейчас, желая как-то смягчить грубость Жукова, Жданов заговорил со мной:
—Товарищ Бычевский, как же вы не догадались найти самого Федюнинского! Ведь он только что принял армию. И дивизия Антонова, которая должна занять
новый рубеж, буквально на днях сформирована. Разбомбят дивизию, если она пойдет туда в светлое время. Поняли наконец, в чем дело?
Видимо, я действительно был в состоянии отупения и только теперь сообразил, зачем меня вызвали. Надо было немедленно, до наступления утра, обеспечить выход 6-й дивизии народного ополчения на новый, подготовленный нами рубеж. Я уже не осмелился доложить, что мне до сих пор не был известен сегодняшний приказ командующего фронтом о том, что эта 6-я дивизия должна войти в состав 42-й армии и под прикрытием ночи спешно занять рубеж в тылу пулковской позиции. Вместо этого сказал:
— Разрешите, товарищ командующий, выехать сейчас вместе с командармом, и мы выведем дивизию на подготовленный рубеж.
— Додумался наконец...— Жуков еще раз выругался. — Немедленно отправляйся и помни: если к девяти часам дивизия не будет на месте, расстреляю...
Когда я вышел в приемную, Иван Иванович Федюнинский, смуглый темноволосый генерал со звездой Г ероя Советского Союза на груди, хитровато улыбнулся:
— Попало, инженер?
Я тогда еще не знал близко этого добродушного человека. Вопрос его показался мне неуместным, преисполненным ехидства, и я ответил, едва удерживаясь от резкости:
— Самую малость, товарищ генерал. Командующий обещал расстрелять, если к утру шестая дивизия не будет на Окружной дороге. Поедемте. В вашем штабе, видимо, некому было заняться таким мелким делом, как вывод дивизии на рубеж. А ведь схема находится в армии!
Не серчай, инженер! — широко улыбнулся командарм, знавший, кажется, характер Жукова. — Тебе еще повезло. Нас с членом Военного совета армии за то же самое Г еоргий Константинович повесить обещался. Мы уже собирались ехать, да ты пришел. Решили обождать, знали, что у командующего не задержишься.
От улыбки Федюнинского мне как-то стало веселее. Мы вместе вышли из Смольного и сразу окунулись в темень осенней ночи.
К утру 6-я дивизия народного ополчения благополучно заняла последний перед городом рубеж.
К исходу дня 17 сентября районные тройки получили взрывчатку для уничтожения важнейших объектов, если крупные силы противника ворвутся в город. Всему командно-политическому составу войск 42-й и 55-й армий
объявили приказ, что отход с рубежа Урицк — Пулково — Шушары —
Колпино будет рассматриваться как тягчайшее преступление перед Родиной.
21-я дивизия НКВД выбила немцев из Урицка. За последние тридцать шесть часов этот многострадальный, объятый пламенем город второй раз переходил из рук в руки.
Командующий фронтом требует продолжать контратаки. На 18 сентября он обязал командование 8~й армии вернуть поселок Володарского и нанести удар в направлении Красного Села. 55-й армии приказано выбить немцев из Слуцка и из Пушкинского парка. 42-я армия должна развивать свой успех в районе Урицка и в то же время удерживать центр пулковской позиции у самой обсерватории.
Но вечером выяснилось, что слово «успех» менее всего подходило для оценки истинного положения. Из штаба 42-й армии неуверенно доложили: по всей вероятности, город Урицк опять занят противником.
А. А. Кузнецов предложил мне съездить вместе с ним в 21-ю дивизию НКВД. Тронулись в путь уже поздно ночью. В молчании пересекаем темную громаду города, раскинувшегося на двести квадратных километров. Под неверным светом синих фар проспекты кажутся тупиками, а углы зданий и перекрестки улиц совсем стушевываются, теряют привычные очертания. Это впечатление усиливается еще сырой промозглой погодой.
В каждом доме тишина, каждое окно затемнено, но мы знаем, что спят сейчас, может быть, только дети. Взрослые — это и гарнизон осажденной крепости и одновременно охрана своей семьи, своего дома. На крышах и чердаках, в подъездах, во дворах дежурят тысячи людей.
Совсем недавно закончилась очередная бомбежка. Еще видны справа и слева багровые отсветы.
Все чаще путь нам преграждают рабочие патрули у проездов через баррикады. Не остановишься — хлопнет предупредительный выстрел. На улице Стачек и за Нарвскими воротами — последняя проверка, а за трамвайным парком Котлярова мы идем пешколг. Где-то совсем близко слышны минометные разрывы. Догорают сброшенные с дороги две грузовые машины. Тут же скелеты сгоревших трамваев, паутина порванных проводов. Отсюда идут солдатские тропы к Шереметьевскому парку. Там — ружейно-пулеметная перестрелка, а с Морского канала доносится гул корабельных орудий.
