Во всяком случае турецкий флот был с вечера же 23 шоня издали осмотрен -малыми судами. Ночь была лунная и настолько светлая, что даже были видны сигналы флагами. Это много способствовало начальникам сделать исподволь все распоряжения к встрече с неприятелем, а капитанам приготовить свои корабли ко всякого рода случайностям. На корабли было распределено достаточное число бомб и брандскугелен и отдан был приказ, чтобы к рымам якорей привязаны были кабельтовы для поворотов на шпрннге на случай сражения на якоре.
Все современники этой войны 8 описывали Чесменское сражение под первым впечатлением момента, превознося подвиги наших моряков с большим восторгом, но без всякого разбора и критического анализа. Мы это видим во всех тогдашних документах, сохранившихся в архивах. Последующие историки, сравнивая все эти хвалебные отзывы с более точными источниками и местами не добившись связи, отчасти отнеслись к тогдашним действиям с излишней недоверчивостью. То и другое вместе, т. е. и безотчетные похвалы и неосновательное недоверие, Сильно отразилось на установлении фактической стороны событий.
Турецкий флот имел возможности действовать как в Архипелаге, так и в Черном море. Но в начале 1770 г. действующие армии находились еще далеко от берегов Черного моря, на границе турецких владений — под Кременчугом. Правое крыло армии находилось в долине Прута, а левое — при устьях Дона.' По берегам Черного моря имелись сильные турецкие крепости Очаков, Аккерман, Еникале и другие, и этим .берегам с моря ничто не угрожало. Поэтому появление кораблей у берегов Морей заставило турецкое правительство сосредоточить все наличные суда своего флота в Архипелаге, где находились псе судостроительные средства и верфи. Здесь же угрожали самые беспокойные из турецких подданных — греческие горцы и архипелажскис островитяне.
Ранней весной 1770 г., когда первые корабли появились у берегов Морей, турецкий флот только еще готовился к кампании. Силы русского флота, находившиеся под Наварином, уже были туркам 5 хорошо известны. И потому в начале мая, когда у них имелось готовыми 11 линейных кораблей и других судов, они шли с надеждой и даже с уверенностью запереть в Нава-рине и истребить слабую русскую эскадру. При следовании турецкого флота к На вари ну турецких адмиралов очень смутило появление новой эскадры — Эльфинстонл, которая имела дерзость их сама атаковать 16 мая у Специи и лотом 17-го —в Навллийской бухте, 16 и
17 мая на турецком флоте все еще были уверены, что наши главные силы должны находиться у Наварина.
Но 17 мая эскадра Спиридова вышла из Наварина, и там оставались только 'суда Орлова — 1 корабль, I фрегат, бомбардирский корабль и транспорты, о чем противник получил сведения с берега уже после 17 мая, по прибытии турецкого флота в Наполи-ди-Романия. Это снова дало повод турецкому адмиралу предположить, что в Навплийской бухте он имел сражение только с частью судов из эскадры Спиридова. Тогда он вернулся к начальному своему намерению атаковать эскадру Спиридова, которая, как это было туркам известно, состояла только из 5 линейных кораблей. Однако, когда турецкий флот вышел 22 мая из Навплийской бухты, было установлено, что в соединенных эскадрах Спиридова и Эльфинстона гораздо больше судов, чем турки ожидали найти в Наварине. А это снова заставило турецкого адмирала подумать о необходимости увеличить состав своих наличных сил, и к данному моменту, в июне 1770 г., он их сосредоточивал у малоазиатского берега — за островом Хиосом.
Главная цель Архипелажской экспедиции была и могла быть только, по существу дела, диверсией с целью отвлечения турецких сил на юг. Русское правительство вполне понимало, что при ограниченности наличных средств нельзя было иметь не только уверенность, но даже и большую надежду укрепиться на юге Турции. Общая цель всех военных операций в это время была — выход на черноморское побережье. Этого Россия добивалась уже с XV века, со времени великого княжения Ивана III. С той же целью осуществлялись и азовские походы Петра Великого. Расположение главных русских военных сил, обложивших с 1769 г. Черное море с севера и двигавшихся по Пруту и Кубани, и теперь определялось темн же целями.
Неудачи десанта на Морее и сосредоточение сил турецкого флота ставили теперь экспедицию в довольно
критическое положение. Теперь речь шла уже не о диверсии, которую можно было тянуть на неопределенное время, а о том, кому господствовать на Архипелаге, и надо было решить этот вопрос не иначе, как нанесением решительного удара турецкому флоту. Надо было исполнить это немедленно же и не допустить его ухода в Константинополь и в Черное морс, так как в противном случае на все последующее время войны Архипелажская экспедиция, на которую употреблено было столько трудов и затрат, должна была оставаться сама под угрозой срыва. Русский флот был бы принужден всегда быть в сборе и каждомииутно опасаться, что будет атакован по частям при невыгодных для него условиях. А затем для предстоящих военных действий вообще всякое замедление в этом отношении имело бы еще большее значение. Если бы турецкий флот сохранил свою силу и продолжал господствовать в своих водах,, то угрожал бы и тому новому флоту, который с такими усилиями создавался — уже в третий раз — на Дону, и мог поддерживать Крым и все свои крепости по берегу Черного моря. Вся предшествовавшая история войн с Турцией в этом столетии убедительно свидетельствовала об опасности такого положения дел.
В этом и состояла стратегическая сторона проблемы, которую должен был теперь же разрешить со своей эскадрой Орлов.
По первому же полученному на флоте известию о близости сосредоточенных сил неприятеля наши адмиралы призывали на совет своих капитанов. Капитаны же очень хорошо знали мнение своих офицеров и команд: никто из них не хотел отставать от примера Эльфинстона. А у Эльфинстоиа 16 мая при Специи и 17-го под Наполи-ди-Романия было только 3 корабля, тогда как теперь у Орлова было в сборе 9 наших кораблей. Сверх того все у нас на флоте’ хорошо сознавали важность предстоявшего момента. Все хорошо понимали, что отказызаться от сражения было бы рав-
посильно Измене. Общий дух на эскадре был таков, что ни од1го из начальствующих лиц не посмело бы итти наперекор этому общему настроению.
. Нравственная почва была готова. И потому, когда к ночи на 24 июня флот ложился в дрейф по северную сторону острова Хиоса и адмиралы съехались у Орлова, вопрос о том — сражаться или нет — был уже решен и рассуждать об этом было нечего. Оставалось только обсудить те меры, которые надо было принять для наиболее выгодного порядка боя. Сам Орлов писал Екатерине: «Увидя оное сооружение (т. е. весь турецкий флот), я ужаснулся, и был в неведении, что мне предпринять должно? Но храбрость войск вашего императорского величества принудила меня решиться атаковать».
Боевые столкновения с турецким флотом позволили русским морякам получить определенное впечатление о своем противнике. При первой же встрече с турками все успели заметить тот беспорядок, который происходил у них на судах при каждом движении. Опытному морскому глазу было видно, как у них было все неряшливо; видно было, как во время работ спорили и толкались, даже по временам дрались между собой их матросы, как они тянули порознь снасти, причем кривили реи на брасах и топенантах и безобразили паруса. Крик и шум при каждом малейшем маневре доносились до русских кораблей еще прежде, нежели эскадры сходились на пушечный выстрел. Одеты были все они в самые разнообразные костюмы. Палили у турок неискусно и невпопад — так, что после иных выстрелов раздавался громкий смех среди команд русских кораблей.
На русских же кораблях была совершенно другая картина. Команды наши во время плавания вокруг Европы испытали всевозможные бедствия и не боялись труда и никаких опасностей. Все люди были расписаны по "местам, особенно же все твердо знали свои места во время боя, работали дружно и весело; побывавшие
