Снова грянуло «Ура», но такое страшное, какое можетъ только кричать разъяренное оскорбленіемъ святыни православное войско. Предводимые Аникой солдаты, буквально понесли французовъ на штыкахъ... Непріятель положительно бросился бѣжать, оставляя свои укрѣпленія за нами. Вотъ наши прорвались за вторую непріятельскую линію, нанося по всюду истребленіе и смерть...

Но далѣе насъ уже готовилась встрѣтить многочисленная непріятельская армія, могущая задавить своею численностью эту малую горсть храбрецовъ.

Предвидя угрожающую опасность, Хрулевъ велѣлъ трубить отступленіе.

— Слышите, ребята, отступленіе трубятъ!—кричали своимъ солдаты и офицеры.

— Вретъ французъ— это онъ надуваетъ нашими сигналами!

— Степанъ Александровичъ (Хрулевъ) приказалъ намъ ломить.

— Ломи ребята, «ура»!

И ломятъ разгулявшіеся солдаты, совсѣмъ не разбирая, какая супротивъ ихъ еще свѣжая сила идетъ...

Напрасно посылаетъ Хрулевъ своихъ ординарцевъ одного за другимъ, чтобы остановитъ сражающихся, но это уже дѣлается невозможнымъ; ожесточенные герои, знай себѣ ломятъ!

При Степанѣ Александровичѣ не остается уже ни одного ординарца... Всѣ разосланы и никто изъ нихъ не вернулся. Навѣрно и они, увлеченные, тоже приняли участіе въ этомъ боѣ.

Дѣлать нечего, пришлось ѣхать самому.

Въ это время подоспѣли французскія дивизіи, предводительствуемыя Мейраномъ и Брюне, и открыли по нашимъ баталіонамъ сильнѣйшій огонь. Выдвинувшіяся впередъ небольшія группы ожесточенно дерущихся солдатъ могли быть истреблены поголовно, безъ всякой пользы.

На встрѣчу Хрулеву шелъ раненый Іоанникій Савиновъ, держа въ рукѣ перебитый крестъ.

— Остановите ихъ, о. Іоанникій!—обратился къ нему генералъ,—они только васъ теперь послушаютъ?

Изнемогающій отъ раны о. Аника, по

возможности скорѣе, 'пошелъ къ мѣсту сраженія.

Послѣ долгихъ горячихъ убѣжденій, насилу удалось уговорить солдатъ прекратить бой. Нехотя повиновались увлеченные герои и, забравъ своихъ раненыхъ, двинулись назадъ. А на встрѣчу имъ бѣжали все новые и новые охотники подраться.

— Куда васъ нелегкая?..

— Пустите братцы, тамъ «уру» шумятъ!

Ихъ едва можно было удержать и вернуть обратно.

Такъ кончилась эта вылазка, стоившая намъ не дешево: выбыло изъ строя 46 офицеровъ и 1,596 нижнихъ чиновъ! Не мало было истреблено и французовъ.

Къ отступающему отряду присоединились съ двухъ сторонъ отряды Вудищева и Бирюлева.

Они тоже поработали хорошо и вернулись не съ пустыми руками:

Вудищевъ направилъ свой отрядъ на оконечность праваго фланга англійской траншеи; бывшіе подъ его командой греки опрокинули собою два полка и, ворвавшись въ траншею, заклепали тамъ нѣсколько мортиръ, и въ тоже время Бирю-

левъ оттѣснилъ англичанъ изъ траншей на Зеленой горѣ.

Кромѣ забраннаго оружія, ими были взяты въ плѣнъ: командиръ ножа Колли инженерный капитанъ Монтегю и 12 рядовыхъ.

Заключеніе.

IX.

Этимъ я заканчиваю краткую картину перваго періода Севастопольской обороны, познакомивъ читателя съ героями этой войны.

Неустрашимость защитниковъ не знала предѣловъ. Приходилось не ободрять ихъ и поощрять, а даже, наоборотъ, удерживать ихъ отъ излишней храбрости и явнаго пренебреженія къ смерти. По этому поводу адмиралъ Нахимовъ, самъ не знавшій страха, отдалъ слѣдующій достопамятный приказъ:

«Чтобы при открытіи огня съ непріятельскихъ батарей не было лишнихъ, людей на открытхъ мѣстахъ и при орудіяхъ. Любопытство, свойственное отвагѣ, одушевляющее доблестный гарнизонъ Севастополя, въ особенности не должно быть допускаемо частными начальниками. Надѣюсь, что дистанціонные начальники обратятъ на это полное вниманіе и раздѣлятъ офицеровъ и солдатъ на очереди, приказавъ свободнымъ находиться подъ блиндажами и въ закрытыхъ мѣстахъ; при этомъ прошу внушить, что жизнь каждаго изъ нихъ принадлежитъ отечеству и что не удальство, а только истинная храбрость приноситъ пользу ему и честь каждаго отличить храбрость въ своихъ поступкахъ отъ удальства».

Между тѣмъ, самъ издавшій этотъ приказъ обладалъ именно такими качествами, отъ какихъ онъ предостерегалъ. Постоянно находясь въ самыхъ опасныхъ мѣстахъ, онъ спокойно осматривалъ сквозь зрительную трубу непріятельскія позиціи, не обращая вниманія на сыпавшіеся вокругъ него пули и пушечные снаряды. Такъ Богъ хранилъ его до 28-го'іюля.

Въ этотъ печальный для севастопольцевъ день Павелъ. Степановичъ Нахимовъ объѣзжалъ оборонительную линію. Отправляясь съ 8-го бастіона на Малаховъ курганъ (Корниловъ бастіонъ), осыпаемый ядрами и пулями, адмиралъ улыбаясь сказалъ своему адъютанту:

— Тутъ какъ будто и дышать весе-лѣе-съ! Онъ стоялъ на бастіонѣ и разсматривалъ въ трубу непріятельскія работы. Пули жужжали вокругъ него и попадали даже въ мѣшокъ, на который онъ оперся.

— Хорошо цѣлятъ, мошенники, очень хорошо-съ!—похвалилъ онъ французовъ.

Это было наканунѣ его имянинъ. Къ нему подошелъ начальникъ Малахова кургана, капитанъ 1-го ранга Кернъ, и началъ уговаривать его сойти съ банкета, такъ какъ адмиралу угрожала опасность.

Въ эту минуту свиснула бомба и уложила сразу трехъ человѣкъ; Нахимовъ оглянулся и вдругъ упалъ: пуля ударила ему въ високъ.

Черезъ два дня, въ 11 часовъ утра, герой скончался.

И прозвали защитники этотъ Малаховъ курганъ проклятымъ мѣстомъ, такъ какъ на немъ погибли три доблестные адмирала: Корниловъ, Истоминъ и Нахимовъ!

А какъ смотрѣлъ Нахимовъ на прочихъ радѣтелей солдатскихъ, показываетъ слѣдующій случай. Разъ онъ стоялъ во время сильной перестрѣлки на самомъ опасномъ пунктѣ. Одинъ изъ севастопольцевъ рѣшился замѣтить ему:

— Что будетъ тогда, если Севастополь васъ утратитъ?

— Не то вы говорите-съ!—отвѣтилъ адмиралъ, нахмурясь:—убьютъ-съ меня, убьютъ-съ васъ,—это ничего-съ. А тоеъ какъ израсходуютъ Тотлебена или князя Васильчикова—не сдобровать-съ и Сева-стополю-съ!

6-го декабря 1854 года Государь Императоръ Всемилостивѣйше повелѣть соизволилъ: мужественнымъ войскамъ, защищающимъ Севастополь, зачесть за годъ службы каждый мѣсяцъ, по всѣмъ правамъ и преимуществамъ.

И никакая награда не могла поощрить усердія людей, какъ поощрила ихъ эта щедрая Высочайшая милость.

Но и тутъ не обошлось безъ комическаго случая.

Явился одинъ герой, считающійся по формуляру 11 лѣтъ на службѣ. Но этотъ старый служака оказался на видъ черезчуръ юнымъ, несмотря на его украшенную Георгіевскимъ крестомъ грудь!

— Тебя какъ ?—зо вугъ спросили его по-окончаніи войны.

— Николка! — бойко отвѣтилъ кавалеръ.

— Сколько же тебѣ лѣтъ отъ роду?

— Десять лѣтъ и девять мѣсяцевъ!

Оказалось,что этому прослужившему 11л.

_ на бастіонахъ, еще не хватало до рожденія трехъ мѣсяцѣвь, по Высочайшему указу.

— Вотъ чѣмъ отличился этотъ мальчикъ. ¹ На батареѣ 5-го бастіона, комендору Тимофею ІІищенко прислуживалъ десятилѣтній сынъ его Николка. Въ день вто-раго бомбандированія комендоръ былъ убитъ и Николка, похоронивъ отца, остался на батареѣ. На редутѣ Шварца онъ увидѣлъ какъ-то девять небольшихъ мортиръ. Выпросивъ позволеніе выстрѣлить изъ мортиры, онъ выполнилъ это очень удачно и ловко, что ему и дозволило поступить на мортирную батарею стараго матроса. Когда матросъ былъ убитъ, Николка замѣнилъ его и справлялся какъ нельзя лучше: даромъ не выпускалъ ни одного снаряда. Онъ былъ награжденъ медалью, а потомъ, по общему приговору, Георгіевскимъ крестомъ.

Упомянутая въ началѣ этого разсказа первая сестра милосердія Дарья Александ-’ ровна устроила въ своей убогой хижинѣ лазаретъ, въ которомъ постоянно лежатъ офицеры и матросы. Матросъ Петръ Кош-

ка произведенъ въ унтеръ-офицеры и ему пожалованъ Георгіевскій крестъ.

И такъ, въ этомъ короткомъ разсказѣ, какъ блестящій метеоръ, промелькнули мимо насъ истинные и безтрепетные герои, начиная отъ начальниковъ и кончая (не будемъ говорить о матросахъ и солдатахъ) тѣми, которые по существу своему не могутъ быть таковыми: это—женщины и малыя дѣти.