Обрадовала не только добыча, но еще и то, что непогоде пришел конец. Об этом хорошо знают косачи. Иначе они не вышли бы из своих укрытий, так как оледенелые перья привели бы их к верной гибели.
Только двадцать восьмого апреля по незнакомой пади я вышел к долине, по которой, петляя, вьется изуродованная наледью моя дорогая речушка. Наугад свернул влево и, пройдя километров десять у обрыва, к вечеру подошел к землянке
ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД
Наконец зима отступила перед силами кудесницы-весны, и только в густых хвойняках еще белеет снег. Ручейки с тихим шелестом скатились в долину, прорезали проходы через наледь к речке и спрятались под ее ледяным покровом. Речка же не вздулась, не стала шире, не вышла из берегов.
В тайге западносибирской равнины бурных весенних потоков нет. Не то, что в горной тайге востока или в местах безлесья. Снег тает здесь постепенно и долго, ниточки ручьев спокойно текут в долины, равномерно питая речки и реки все лето. Да и весна здесь приходит без натиска и спешки, осторожной поступью, с разбором. По невысоким буграм и южным склонам тайга уже млеет от подыхов тепла и ласки солнца, а по низинам, сиверам и чащобам до половины лета белеет снег. Луг уже желтеет прошлогодней сухой травой, бугры покрылись щетиной зеленой травки, оттоковали глухари и косачи, ворон свил гнездо и высиживает яйца, а речушка еще спит под пятнистым рыхлым льдом.
Вечером шестнадцатого мая появились первые косячки уток. Пролетев низко над речкой по течению, они скоро вернулись, покружились над лугом и сели в лужу на сухоречье. Разведка!.. Кажется, что совсем недавно я проводил их на юг, но как много прошло событий за этот период.
Ночью загромыхала речка. Длинные льдины со стуком и скрежетом, наскакивая друг на друга, переворачиваясь, утопая и опять вставая на "дыбы", заспешили по течению. Разобрав часть перестенка, я утром вытащил берестянку и принес на берег. Но еще три дня дрались за речной простор и шумно спорили льдины, а мне эти дни казались годами. Только девятнадцатого мая измятая, но гордая речка быстро понесла свободную ото льда черную воду мимо покрытых ледяным ломом берегов.
Испробовав на воде берестянку, я вечером погрузил в нее все имущество и, укрепив весла, остался ждать рассвета на берегу. Радость скорого освобождения от уз одиночества прогнала сон, и я всю ночь глядел на речку. На ее черной глади изредка еще проносились белесые льдины, но я решил плыть и на рассвете столкнул лодку на воду.
- Полный вперед!..- скомандовал я. Берестянка качнулась и стремительно понесла по течению.
Слева и справа поплыли невысокие, заросшие ракитником берега. И наверно я плыл бы до ночи, забыв о завтраке и обеде, наслаждаясь чувством движения, приближающим меня к людям, к моим друзьям, к любимой работе, если бы берестянка не дала течь в носовой части. Пришлось остановиться для ремонта. Позади осталось километров тридцать. На обед, просушку и заливку лодки ушло часа три, и я опять, делая зигзаги по руслу, подставляя солнцу то бока, то спину, плыл на север.
На душе такое чувство, словно испытываю удачную машину. Хочется вылить радость в пляске или песне, и я пою подряд все, что знаю, от "Дубинушки" до "Марша пилотов", хохочу над оторопевшими оленями, посвистываю вспорхнувшим уткам. Зашло солнце, на небо выплыла огромная бронзовая луна, и сумерки не сменились темной ночью. Но при лунном свете плыть опасно: можно проткнуть непрочную бересту о льдину, наткнуться на колодину. И я, разгрузив лодку и, вытянув ее на берег, устроил на ночь бивак с костром.
И так день за днем, с утра до вечера, с небольшими остановками для ремонта, не зная устали, плыву на север. За спиной уже километров триста пройденного пути; речка справа и слева приняла с десяток ручьев и речушек, стала быстрее и полноводнее. Пойменные ровные луга сменились лесистым крутояром, а направление моей водной магистрали остается все тем же - на север. И с каждым днем все навязчивей встает вопрос: куда же, наконец, я приплыву? Не придется ли опять строить землянку и в одиночестве жить в ней зиму? Нет, нет… Только бы не это.
Позавчера я сделал у костра из шерсти рысей и медведя несколько мушек к удочке и на рассвете поймал наплавом с полдесятка хариусов. Завтраком из свежей ухи отметил годовщину моих скитаний по тайге. А сегодня встретил такой плотный ход рыбы против течения, что можно грести ее в лодку руками, забрасывать веслом или просто палочкой с рогулькой. Кажется, что лодка плывет не по воде, а по спинкам рыб. Хариус идет на нерест, идет метать икру.
Чтобы не мешать рыбам, причаливаю к берегу, пытаюсь переждать ход. Но речка "кипит" до вечера, а потом всю ночь, и кажется, что рыбьему проходу не будет конца. Задержка не огорчила, а принесла радость. Массовый ход рыбы убедил, что речка впадает не в море, а в большую реку, иначе откуда бы появилось столько речного хариуса.
Многие рыбы, преодолевая нелегкий путь, погибли, и их несет вода назад, вверх серебристым брюшком. Иные, ударяясь о плывущие вниз колодины, гибнут на глазах. Я вырезываю длинный шест с сучком внизу, в виде крючка, вылавливаю проплывающие колодины и выбрасываю их на берег. Пусть рыба не знают помех на своем пути… И теперь мне ясно, почему в реках Сибири так много гиблой рыбы весной и почему с каждым годом ее все меньше плавает живой. По всем нашим рекам и речкам, так же как здесь, движется вверх на нерест рыба, а навстречу ей - миллионы бревен сплавного леса. Через гигантскую густую сеть из бревен в воде живьем ей не пробраться. Значит надо искать какой-то выход, чтобы не уменьшать поставку древесины и не губить рыб. И найти его надо побыстрее!
Всплески воды за кустом с той стороны речки выводят из раздумья. Гляжу в ту сторону. И что же?... Михаил Топтыгин, не страшась холодной воды, барахтается в речке. Стоя на задних лапах, он передними шарит в воде и через несколько секунд трепыхающий хариус летит на песчаный берег. Куда шлепнулась рыба, Мишка не смотрит. Он спешит поймать другую, потом третью и после удачи хрюкает, как довольная находкой свинья.
Мне жалко рыбу, но хочется посмотреть, что будет дальше. Рыбы трепещут и прыгают на берегу, скатываются в воду, а Топтыгин все швыряет и швыряет. Наконец он решил, что хватит, и вышел из воды, Отряхнув с шубы воду, медведь шарит носом по песку, в кустиках травы, по рыбы нет нигде. Озадаченный зверь смотрит по сторонам. Увидев меня, он как-то съежился, шмыгнул носом, круто повернулся и в развалку побежал к тайге.
И не успел медведь скрыться в хвойняке, как к речке подошла лиса. Она обнюхала влажные следы Топтыгина, уселась у самой воды и стала выжидать. Рядом плывет вверх брюшком уснувшая рыбешка. Кумушка ловко, по-кошачьи, подхватила ее лапкой и бросила на берег. Вынув так еще две рыбки, она растянулась брюхом на теплом песке и, не спеша, начала уплетать улов. Покончив с добычей, лиса еще раз облизала косточки и не спеша, словно любуясь собою, пошла к опушке.
Утром ход хариуса прекратился, и я пустился в путь. Навстречу мне в догонку за косяком, шли зубастые щуки и красноперые таймени. Попытался убить шестом хищника-тайменя, но это не удалось, и я не стал терять больше времени, хотя очень хотелось добыть красавца на уху. Под вечер опять встретился косяк хариуса. Его, наверно, оторвали от вчерашнего щуки и таймени. Причаливаю к берегу - пусть пройдет косяк - и решаю здесь заночевать. На противоположном берегу у самой речки высится глинистый обрыв, поросший сверху сосняком, а внизу, у его подножья глубокий плес.
Вечером в плесе кто-то заплескался. "Медведь", - подумал я и осторожно пошел на всплески. Там кувыркалось, ныряло, всплывало и фыркало тонкое и длинное, не меньше метра, животное. Вот оно выбралось на берег с рыбой в зубах, волоча по земле брюхо и длинный хвост, отползло от воды и занялось добычей. На его темной гладкой шерсти красными блестками заиграла луна.
Обглодав спинку, зверь отбросил рыбешку перепончатыми, как у утки, лапками в траву и пополз опять к воде. На глади плеса показались еще две головы таких зверьков. Зверьки зафыркали друг на друга и сцепились в драке. Клубок из двух зверей то исчезал в воде, то опять всплывал на поверхность, и тогда плес оглашался свистом, а самка так и осталась сидеть у берега, не вмешиваясь в спорные дела соперников.
