Все мальчишки хорошо знали, что, пока утята на подлете, пока они хлопуши, самое время отведать утятины. У нас ничего не было для ружейной охоты. Не было и капканчиков, чтобы ставить их на утиных тропах. Нам приходилось надеяться только на свою ловкость, на свои руки.

Впервые мы собрались на промысел, кажется, в начале последней июльской недели. Узнав об этом, прибежал почерневший, как полевой котел, Галейка, все лето находившийся с от-

цом в степи, где они пасли отару овец. Все были оживлены и весело болтали, запрятывая в карманы штанов краюшки хлеба вместе с разными предметами, необходимыми в лесном походе. Быстро, без обычного спора избрали маршрут похода.

Впрочем, идти можно было на любые озера. Хотя мы и здорово разбойничали весной, все равно на каждом озерке уцелело по нескольку утиных гнезд. Да ведь и разоряли мы только те из них, где находились незапаренные яйца. Так что выводки были всюду, и мы их часто видели, шатаясь по бору, добывая камышовые рожки или ставя морды на карасей.

Решили начать с Круглого озера.

В пути, как всегда, размечтались о большой добыче.

— Наловить-то наловим,— сказал Андрейка Гулько, как старшой в нашей ватаге.— А только как ловить будем? Артелью?

— Знамо, артелью,— ответил Барсуков.— Оцепим озеро, и пошел! Только хватай!

— А утят как делить?

— А никак! Сколь поймал — все твои. Твое счастье.

— Какая же это артель? Ты опять счастливей всех будешь!

— Лови и ты. Рот не разевай.

— Если артелью — делить поровну надо.

— Еще чего!—возмутился Ванька.— Я буду носиться как бес, а другой стоять, раззявя хлебово! И утят пропускать между рук! А ему — дай? Пускай сам ловит!

— Бывает, не везет.

— Будь ловчее — повезет!

— Тогда уж все врозь,— спокойно заключил Андрейка.—* Идите с Яшкой и ловите, а мы будем артелью.

Ребята дружно поддержали старшого:

— Артелью, артелью!

Но Ваньке невыгодно было отрываться от нас: вдвоем трудно ловить, да еще с таким растяпой, как Яшка. Может случиться, что как ни посись, а весь выводок уйдет с озерка.

— Ладно, черт с вами! — пересиливая себя, согласился Ванька.— Только коли кто будет рот разевать, я того...— Он погрозил кулаком и сказал, должно быть, отцовские слова: — На даровщину все горазды! Ловить так ловить! Прохлаждаться нечего! Верпо, Яшка?

Тот прогундел:

— Истинно.

— А успеешь ли глядеть-то за всеми? — ехидно справился Федя.

— Успею! У меня вострый глаз! Отцовский!

— Ты весь в отца.

Озеро Круглое мы избрали прежде всего потому, что оно небольшое, неглубокое и окаймленное по берегу лишь неширокой полоской камыша. Когда до него осталось около сотни шагов, Ванька Барсуков остановил нас и со свирепым видом

погрозил пальцем — дескать, каждый замри и не дыши! Затем сделал охватывающий жест руками:

— Обходим. Только тихо. Я свистну.

Но вот и озеро. За лето по берегу и на лабзе вырос густой, сочный камышище. Вода на озере расцвечена нарядными белыми лилиями и покрыта ряской. И повсюду на ряске — замысловатые узоры утиных следов, а кое-где и перо. Есть выводок, есть!..

Поджидая, когда наши друзья выйдут к другому берегу озера, я и Федя в молчании стояли перед оставшимся с весны про-галом в береговом камыше. Наконец неподалеку раздался свист Ваньки.

Прямо против нас, у края лабзы, в реденьком камыше часто зашлепали, улепетывая, утята. Их мать, кряква, как ото всегда делают утки, попыталась отвести нас от своего потомства, направить на ложный след. Оставив утят, она быстро отдалилась в другой край озера и там вдруг свечой взвилась в воздух. Но деревенским мальчишкам были известны утиные хитрости. Мы знали, что там, где взлетела утка, утят искать нечего, и бросились, забредая по грудки в зеленоватой воде, туда, откуда все еще доносилось шлепанье выводка.

Но раньше чем мы достигли лабзы, в стороне взлетела еще одна кряква. И сразу же раздался крик Ваньки Барсукова:

— Вот они! Лови!

Оказывается, здесь было два выводка.

И началась охота.

Мы окружили лабзу и начали с криками бросаться туда-сюда, едва заслышав где-нибудь бульканье или завидев, как потряхиваются метелки камыша. Утята и не пытались прятаться от нас в камышовой чащобе на лабзе. Они уже привыкли жить на воде. Умея подлетывать, они, однако, не пытались этого делать, даже когда их хватали руками. Чаще всего они, спасаясь, ныряли и старались подальше уйти под водой и, только достигнув камышей, уходили в сторону, затонув всей тушкой, оставляя над водной гладью одни головки. В суматохе мы не всегда замечали, куда они ушли, и начинали новые поиски. Иной раз, не рассчитав, утята выныривали совсем рядом, но, увидев нас, мгновенно булькали, вскидывая хвосты. Поневоле им все время приходилось быть под водой и в лучшем случае выгадывать несколько коротких минут передышки, затаясь в камышах. Но мы лазали по камышам без роздыха, шумели па все голоса, хлестали ладонями по воде — и все время пугали утят.

Неистовее всех носился, конечно, Ванька Барсуков. Он первым и заорал во все горло:

— Есть один!

Держа за распахнутые крылья молодую, судорожно трепыхающуюся крякву, показывая ее нам то брюшком, то спинкощ

он побрел к берегу. Нам любопытно было взглянуть на первую добычу, и все ребята, прекратив на время охоту, потянулись за Ванькой. Наше завистливое внимание было ему приятно: хотите посмотреть — смотрите, мне не жалко. Вот она какая, пе отличишь от взрослой кряквы!

Мы выбрались на берег и, окружив широко улыбающегося счастливца, стали рассматривать в его руках молодую, красивую уточку с тонкой шеей и изящной головкой. А она то часто вздрагивала и перебирала лапками в воздухе, то вдруг резко вытягивала шею и даже прищелкивала клювом, с которого еще не совсем сошла желтизна.

— Ну хватит! — вволю насладившись своим успехом, воскликнул Ванька.— Неколи!

Он прижал одной рукой утку к груди, а другой, ухватив ее за нос, начал сворачивать ей шею.

— Ты что делаешь? — рванулся к нему Андрейка.

— Не лезь! — огрызпулся Ванька.

И тут он хищно впился зубами в прекрасную головку утки. Утка сильно забилась и еще быстрее, чем прежде, стала перебирать лапками. Ванька поднял с земли сосновый сук и сильно ударил ее по лапкам. Они обмякли и повисли.

Кто-тб тихо сказал:

— Жалко...

— Разжалобились! — оборвал его Ванька. — Распустили нюни! Пошли-ка лучше ловить, а то уйдут утята.

Он небрежно швырнул утку па землю и полез в воду*

И опять утята, спасаясь от нас, начали метаться по озеру, без конца нырять, затаиваться в камышах. Но мы не давали им и короткой передышки. Постепенно утята начали слабеть, уставать и пе могли далеко уходить под водой.

Второго утенка опять поймал Вапька Барсуков. Все же он был действительно ловок и удачлив! Но теперь никто из нас, кроме Яшки, не потянулся за ним на берег. Окинув нас режущим взглядом, он прокричал с берега:

— Разжалобило вас!

Пока Вапька хвастался своей добычей перед покорным Яшкой и справлял свое страшное дело, по утенку поймали Андрейка Гулько и Васятка Елисеев. Не успели они выйти на берег — завизжал от радости и Галейка. А мы с Федей, завидуя дружкам, продолжали торить камыши. Мне не раз удавалось вовремя заметить движущуюся над водой голову утенка и вовремя броситься вперед всей грудью, но утята всегда как-то вырывались из-под меня, и я стоял, растерянно смахивая ряску со своей рубашки. Обидно было до слез...

Но вот поймал и Федя. Он держал уточку крепко, прижав ее к груди, а она, грациозно выгибая шею, вытягивала свою головку и, как мне показалось, страдальчески осматривала родное озеро.

■— Не будешь резать? — спросил я Федю хмуро, очень раздосадованный своей неудачей.

— Не-е-е... Раз был уговор...

И верно, накануне вечером, встретясь для обсуждения предстоящего промыслового похода, мы уговорились принести утят живыми: пусть живут до осени! Интересно ведь поглядеть, привыкнут ли они у нас, станут ли домашними? С этой целью мы и взяли пестерьки, крытые тряпицами.