С 7-го мая установлено в покоренном крае наше местное гражданское управление; назначены трое управляющих санджаками: Посховс-ким, Чалдырским и Ардагано-Гельским. В каждом санджаке избраны члены меджлисов.
Изложив ход действий по овладению Ардаганом, считаю обязанностью засвидетельствовать перед Вашим Императорским Высочеством о том высокочестном поведении, которым отличались в бою все чины вверенных мне войск от первого генерала до последнего солдата. Смею уверить Ваше Высочество, что наши молодые войска достойны и способны поддержать славу прежних Кавказских войск, достойны имени русского воина. Нынешнее воспитание и прекрасное воорркение войск приносят обильные плоды. Тщательное снаряжение артиллерии дает блистательные результаты.
В приказе моем по войскам я назвал главными виновниками успеха ближайших помощников моих, генерал-лейтенантов: Геймана и Деве-ля и генерал-майора Духовского3. Обязываюсь засвидетельствовать также о принимавших самое деятельное и полезное участие в действиях: начальнике корпусной артиллерии генерал-лейтенанте Губском и командире саперной бригады генерал-майоре Соловьеве. Особенное право на награды заслркили полковники: инженеров — Бульмеринг, Генерального штаба Макеев, артиллерии — Кабенин, Горковенко, Кирсанов и Коханов; командиры полков, полковники: Толстой, князь Амираджи-би, Иванов и из прочих штаб-, и обер-офицеров: 1-го Кавказского саперного батальона капитан Васильев, подпоручик Юрьев; Эриванского полка: подполковник Микеладзе, флигель-адъютанты майор фон дер Нонне и капитан Шлиттер, поручик Мирзоев; Тифлисского полка: май-ор Суринов, штабс-капитан Орбелиани и поручик Сагинов; Бакинского полка: штабс-капитан Квалиев, поручики Левицкий и Акучин; Ели-саветпольского полка: майор Скосаревский, капитан Чердилели и прапорщик Пузино.
Приложения: 1) план крепости Ардагана, 2) ведомость нашей потери в войсках и 3) подробное сведение об отбитых орудиях.
Командующий корпусом генерал-адъютант Аорис-Меликов.
Начальник штаба генерал-майор Ауховской.
Рапорт Его Императорскому Высочеству Главнокомандующему Кавказской ар-миею 11-го мая 1877 года № 1036. Лагерь у перевала Буга-тапа, по пути из Ардагана к Карсу // Материалы для описания русско-турецкой войны 1877—1878 гг. на Кавказско-Малоазиатском театре. Т. VII. Ч. I. Тифлис, 1910. С. 42— 50.
1 Гейман Василий Александрович (1823 —1878) — генерал-лейтенант. В 1845 — 1861 гг. служил на Кавказе в Кабардинском полку; в 1861 —1865 гг. — командир полка. В 1867—1871 гг. — начальник Сухумского отдела, с 1872 г. — командир 20-й пехотной дивизии. В 1877—1878 гг. участвовал во взятии Ардагана, Карса, Эр-зерума; умер от тифа.
2 Девель Федор Данилович (1818—1887) — генерал-лейтенант, военный писатель. Служа в Кавказском саперном батальоне, участвовал в экспедициях против горцев. В войне 1877—1878 гг. успешно командовал дивизией. Публиковал статьи по военным вопросам в «Военном сборнике» и «Русском инвалиде».
3 Духовской Сергей Михайлович (1838—1901) — генерал-лейтенант. В 1863— 1864 гг. начальник штаба отряда, завершившего покорение восточного побережья Черного моря. В 1867 г. — возглавлял штаб Кубанской области. В 1877—1878 гг. — начальник штаба Корпуса Лорис-Меликова и при взятии крепости Ардаган командовал одной из штурмовых колонн. После войны был губернатором в Эрзеруме. Автор «Материалов для описания войны на Западном Кавказе» (СПб. 1864).
4 Шереметев Сергей Алексеевич (1836—1896) — генерал от кавалерии, генерал-адъютант, участник военных действий на Кавказе. В дальнейшем — командир собственного Е. И. В. Конвоя.
№ 11
НА ПУТИ К АРДАГАНУ I
В первый раз в жизни я узрел М.Т. Лорис-Меликова1 в Займе, в лагере под Карсом, в конце апреля 1877 г., когда предстал перед ним, в его «ставке» в качестве военного корреспондента французского «Агентства Гаваса». До тех пор я его никогда не видывал, даже издали. Приходилось мне прежде слыхать о нем разные толки, но из них нельзя было составить себе никакого определенного впечатления. Поэтому я подходил к нему без предвзятых мнений: для меня он представлял собою чистый лист белой бумаги, без всяких записей и каракуль. С понятным любопытством жаждал я вглядеться в вождя, от внутреннего существа которого зависели перипетии предстоящих битв. Я ничуть не сомневался, что беспрепятственно могу начать производить свой анализ, пока он будет рассматривать мои бумаги, да вскрывать важный пакет, посланный ему со мною из штаба, с приложением сотни Георгиевских (солдатских) крестов для будущих героев, ожидавших сражений636. Я надеялся также, что у меня найдется время собраться с мыслями, пока доложат обо мне, пока выйдет мой черед предстать пред светлые очи генерала. Но все мои расчеты прахом пошли, и я, прямо с коня, приглашен был в его скромную палатку. Генерал даже и не взглянул на мои бумаги и пакеты, а сразу же впился в меня глазами, полными приветливой и вместе с тем насмешливой пытливости. Из экзаменатора я сразу попал в разряд экзаменуемых. Но глаза генерала так полны были жизнью и поэзией, они так непохожи были на все, что приходится видеть, что я не мог оторваться от них. Пока он меня пытал своим взором, у меня в голове вертелась такая мысль: вот у Уденовского Вольтера взгляд и усмешка говорят прямо: «Я тебя насквозь вижу, да и не стоит мне задавать себе труда разгадывать тебя — все люди такие глупые создания». А тут, в этом взгляде, в этой усмешке, в этих глазах, полных веселья, удали, самоуверенности предвкушаемого торжества, говорится только: «Не хитри, братец, ты со мною — я тебя все равно насквозь раскушу. Сдавайся!»
Так как хитрить у меня и в мыслях не было, то, понятное дело, что и взор мой ничего, кроме добродушного веселья, собой выразить не мог. И вот, не обменявшись ни словечком, мы вдруг сразу же, Бог весть почему, стали в совершенно дружеские отношения: точно десятки лет мы друг друга знали, точно вместе выросли и никогда уже не расстанемся. Почувствовав это, я даже струсил и совершенно машинально принялся застегивать свой летний пиджачок, садясь на кресло, напротив «генерала».
— Скажите мне откровенно, начистоту, как вы относитесь к нашему делу, к своей задаче: будем играть с открытыми картами в руках, — были первые слова генерала, после этой немой сцены. — Вы к нам с сочувствием являетесь или как обличитель? Мешать или помогать?
— Видите ли, — отвечал я, — я не сочувствовал этой войне, не желал, чтоб она началась, и много писал против тех, кто нас в нее втягивал...
— Знаю... читал...
— Но раз она объявлена, понятное дело, я от души желаю вам торжества, и самого скорого, самого решительного. Уже не говоря ни о чем прочем, просто как грузин, я не могу не понимать, чем для моей родины может пахнуть ваша неудача. Вот мое искреннее отношение к делу. Что же касается до моих писаний, то они в вашей власти, во власти военной цензуры. Лично я намерен искренне описывать лишь то, что своими глазами увижу. Буду совершенно счастлив, если увижу лишь светлые картины: я их светло и опишу. Будут темные стороны, я их не скрою, сколько позволят обстоятельства цензурные, а остальное припрячу для будущности, в своей памяти, в своей записной книжке. Вообще, ни на систематические похвальбы, ни на систематические обличения я решительно не способен. Характер моих писаний всецело будет создаваться характером ваших действий.
— Мне больше ничего и не надо, и в доказательство я вам дам все средства честно выполнить свою задачу: у меня не будет от вас секретов. Благоприятные и неблагоприятные известия вам будут одинаково доступны: я сейчас же прикажу знакомить вас со всеми рапортами, депешами, донесениями, планами, под одним условием, под честным словом, что вы ни малейшего известия о предстоящих движениях войск, без ведома и согласия начальника штаба или моего, никогда не опубликуете.
