Эти два полковника стали бригадными генералами, и в самые трудные моменты Бонапарт поручал Мюрату кавалерийские атаки, а Лан-ну — командование гренадерским резервом. И тог и другой совершали чудеса, но, хотя армия и ценила обоих, между этими храбрыми офицерами установилось соперничество, которое, надо признать, поощрялось главнокомандующим, потому что позволяло ему подстегивать их честолюбивое желание отличиться. Он хвалил героические поступки генерала Ланна перед Мюратом и достоинства Мюрата в присутствии Ланна. В стычках, которые неизбежно возникали из-за этого соперничества, Бессьер — тогда простой капитан эскорта генерала Бонапарта, у которого он тоже был в большом фаворе, — постоянно принимал сторону своего земляка Мюрата и не упускал случая опорочить маршала Ланна, которому все это становилось известно.
После победоносной Итальянской кампании Ланн и Мюрат, ставшие дивизионными генералами, были с Бонапартом в Египте, где их взаимная неприязнь только усилилась. Она стала еще больше, когда оба захотели жениться на сестре Бонапарта Каролине. Тогда Бессьер ходатайствовал перед госпожой Бонапарт в пользу Мюрата, а чтобы окончательно привлечь ее на свою сторону, он воспользовался представившимся случаем и нанес решающий удар сопернику своего друга. Ланн командовал тогда Консульской гвардией и, желая сделать все как можно лучше, превысил сумму, предназначенную для обмундирования солдат, на 300 тысяч франков. Бессьер, член административного совета, занимающегося распределением фондов, рассказал об этом Мюрату, а тот передал все первому консулу.
Бонапарт, придя к власти, решил навести порядок в администрации и примерно наказать Ланна. Он отстранил его от командования гвардией и дал месяц сроку, чтобы покрыть перерасход денег. Ланн не смог бы этого сделать без щедрой помощи Ожеро. Тогда первый консул вернул ему свое расположение, но понятно, что Ланн сохранил глубокую неприязнь как к Бессьеру, так и к своему счастливому сопернику Мюрату, женившемуся в конце концов на Каролине Бонапарт.
Таковы были отношения между Ланном и Бессьером, когда им пришлось действовать совместно в сражении при Эсслинге.
Во время сильной канонады, погубившей несчастного д’Альбукерке, маршал Ланн, видя, что австрийцы начали отход, хотел атаковать их всей своей кавалерией. Он позвал меня, чтобы отнести приказ об этом генералу Бессьеру, которого, как вы уже знаете, император поставил под его командование. Но поскольку я был занят выполнением другого поручения, это задание должен был выполнить другой адъютант. Им оказался де Ви-ри. Маршал Ланн дал ему такой приказ: «Скажите маршалу Бессьеру, что я приказываю ему решительно атаковать!» Вы понимаете, это означает, что в этой атаке надо дойти до врага вплотную, чтобы достать его своим холодным оружием, но здесь чувствуется и упрек, как если бы до сих пор кавалерия Бессьера действовала недостаточно решительно. Выражение «я приказываю ему» было также достаточно жестким по отношению к другому маршалу. Но именно поэтому его и употребил маршал.
Капитан де Вири уехал, выполнил поручение и вернулся к маршалу, который спросил его: «Что вы сказали маршалу Бессьеру?» — «Я его информировал, что Ваше Превосходительство просит его атаковать всей кавалерией». Маршал Ланн пожал плечами и воскликнул: «Вы просто ребенок... пригласите другого офицера». Этим другим оказался Лабеду-айер. Маршал знал, что он более тверд, чем де Вири, и дал ему то же поручение, сделав особый акцент на «приказываю» и «решительно». Но Ла-бедуайер тоже не понял намерение маршала Ланна и не осмелился повторить маршалу Бессьеру приказ слово в слово, а смягчил его, как и де Вири. По возвращении маршал устроил ему такой же допрос и повернулся к нему спиной. В этот момент я галопом возвращался в штабную группу, и, хотя был не мой черед, маршал вызвал меня и сказал: «Мар-бо, маршал Ожеро уверял меня, что вы человек, на которого можно рассчитывать. Ваша служба у меня подтвердила это мнение, но я хочу еще одного доказательства. Отправляйтесь к маршалу Бессьеру и скажите ему, что я приказываю ему атаковать решительно. Вы слышите: решительно!..» При этом он постукивал указательным пальцем прямо мне в грудь. Я прекрасно понял, что маршал Ланн хотел унизить маршала Бессьера, во-первых, дав ясно почувствовать, что император дал ему полное право отдавать распоряжения, во-вторых, выразив неудовольствие его командованием кавалерией.
Мне было очень неприятно оказаться в таком положении и передавать маршалу Бессьеру обидные слова, реакцию на которые нетрудно было предугадать, но я должен был выполнять приказы моего прямого начальника!
Я поскакал к центру позиций, размышляя, что хорошо бы одно из падающих вокруг ядер убило мою лошадь, тогда у меня было бы оправдание, почему я не выполнил неприятное поручение... Я очень почтительно приблизился к маршалу Бессьеру и выразил желание поговорить с ним лично. Он ответил мне очень сухо: «Говорите здесь!» Тогда я был вынужден сказать ему в присутствии многочисленных штабных офицеров, генералов и полковников: «Господин маршал Ланн поручил мне передать Вашему Превосходительству, что он приказывает ему атаковать решительно...» Бессьер яростно воскликнул:
— Разве так разговаривают с маршалом? Что за выражения! Приказываю... решительно!.. Я вас строго накажу за такие слова!
Я ответил:
— Господин маршал, если вы считаете, что выражения кажутся недостойными Вашего Превосходительства, можете быть уверены, что я всего лишь передал то, что мне приказали передать!
Потом я отдал честь и вернулся к маршалу Ланну.
— Ну и как, что вы сказали маршалу Бессьеру?
— Что Ваше Превосходительство ему приказывает атаковать решительно^...
— Вот адъютант, который меня понимает!
Вы можете себе представить, что, несмотря на этот комплимент, было очень неприятно, что мне пришлось выполнить это поручение. Однако кавалерийская атака состоялась, в ней погиб генерал д’Эспань, но общий результат был очень хорошим, и маршал Ланн сказал, обратившись к нам: «Вот видите, мое суровое замечание возымело действие, иначе господин маршал Бессьер возился бы целый день!»
Наступила ночь. Сражение остановилось и в центре, и на правом фланге. Маршал Ланн решил отправиться к императору, лагерь которого находился возле предмостных укреплений. Но едва мы тронулись в путь, как маршал, заслышав стрельбу в Асперне, где командовал Массе-на, захотел посмотреть, что происходит в этой деревне. Он приказал своему штабу отправляться в императорский лагерь, оставив при себе только меня и еще одного офицера.
Он приказал мне проводить его в Асперн, куда я ездил несколько раз в течение дня. Мы поехали в этом направлении. Было светло от луны и пожаров, бушевавших в Эсслинге и Асперне. Многочисленные тропинки, проходящие по равнине, часто скрывались в высоких посевах, я боялся заблудиться и спешился, чтобы лучше осмотреться. Вскоре маршал тоже слез с лошади, и мы пошли рядом, обсуждая дневное сражение и то, что может произойти завтра. Через четверть часа мы дошли до Ас-перна, около которого горели костры войск Массены. Маршал Ланн хотел поговорить с ним и приказал мне пройти вперед, чтобы узнать, где он находится. Едва мы сделали несколько шагов, как я заметил на краю лагеря Массену, прогуливавшегося вместе с маршалом Бессьером. Из-за раны головы, полученной в Испании, я не мог носить гусарский кивер, и один среди адъютантов был в шляпе. Бессьер узнал меня по этой детали, но маршала Ланна он еще не видел. Он подошел ко мне и сказал: «А! Это вы!.. Если то, что вы мне сказали, происходит исключительно от вас, я научу вас лучше выбирать выражения, когда вы говорите с командирами. А если вы выполняли приказ вашего маршала, он ответит мне за такое оскорбление. Я вам приказываю передать ему это!» Тогда маршал Ланн, как лев, устремился вперед, взял меня за руку и сказал: «Марбо! Я ваш должник. Хотя я и был уверен в вашей преданности, у меня еще оставались некоторые сомнения в том, как вы передали мой приказ. Признаю, что был не прав по отношению к вам!..» Затем Бессь-еру: «Я нахожу, что слишком смело с вашей стороны отчитывать одного из моих адъютантов! Того самого, кто первым штурмовал Ратисбонн, рискуя жизнью, переплыл Дунай, получил ранение в Испании, тогда как некоторые так называемые военные, не получив и царапины, добиваются повышений, шпионя и донося на своих товарищей. В чем вы упрекаете этого офицера?» — «Ваш адъютант передал мне, что вы мне приказываете атаковать решительно. Я нахожу, что это неподходящие выражения». — «Они верны и продиктованы мной! Разве император вам не сказал, что вы находитесь под моим командованием?» Тогда Бессьер ответил с некоторым смущением: «Император сказал мне, что я должен прислушиваться к вашему мнению». — «Знайте, — вскричал Ланн, — что в армии не прислушиваются, а выполняют приказы! Если бы императору пришла мысль поставить вас моим командиром, я бы тотчас подал в отставку, но, пока я ваш командир, я буду отдавать вам приказы, а вы их исполнять. Иначе я отстраню вас от командования войсками. Что же до решительной атаки, я отдал вам этот приказ, потому что вы этого не делали — с самого утра вы гарцуете перед неприятелем, а не атакуете по-настоящему!» — «Но это оскорбление! — гневно воскликнул Бессьер, — вы мне ответите за это!» — «Прямо сейчас, если хотите», — ответил Ланн, берясь за шпагу.
