Во время этой поездки с каждым километром наши парни все больше открывали для себя сражающуюся Испанию. В Таррагону уже можно было проехать только после тщательной проверки документов на контрольном пункте. Город только что подвергся интенсивной бомбежке. Еще не осела поднятая взрывами пыль, дымились разрушенные здания, в воздухе стоял едкий запах тола. Проехать по улицам невозможно: мостовые разворочены, там и сям — остовы сгоревших, перевернутых автомобилей, в магазинах разбиты витрины. Поразил вид дома, одна из стенок которого обвалилась: взору открылись жилые помещения с мебелью, коврами, люстрами. Это неожиданное зрелище разрушенного беззащитного человеческого жилья глубоко врезалось в сознание и память Льва Шестакова, стало для него символом жестокого, беспощадного, несущего гибель всему фашизма.
Много ему еще доведется повидать подобных мрачных картин. Но эта останется с ним навсегда и будет набатом его души, зовущим к отмщению озверелым человеконенавистникам.
Именно здесь, в Таррагоне, Лев впервые пронзительно остро почувствовал, как наливается ненавистью к фашистам его сердце. Очень нужна была для летчиков эта поездка по многострадальной Испании. Если бы сразу бросили их в бой против «мессеров», «хейнкелей», «юнкерсов», «фиатов» — откуда бы взялись злость, гнев, ярость, без которых воздушную схватку-то и боем не назовешь?
Переживая увиденное, двинулись дальше. Время обеда застало в Тортосе. И тут, как это нередко в жизни бывает, произошла своеобразная разрядка.
Вот как о ней рассказывает в книге «Гневное небо Испании» ныне Герой Советского Союза генерал-майор авиации запаса Александр Иванович Гусев.
«Заходим в ресторан. По долгим переговорам и жестам официантов догадываемся, что с продуктами здесь тяжело.
— Нас могут накормить только сладким рисом, — сказал наш переводчик Федя.
— Рис так рис, — ответил кто-то из ребят.
Через несколько минут перед нами стояли тарелки с горками горячей рассыпчатой каши, сдобренной красным соусом, который мы приняли за томатный. После первого же глотка глаза у меня расширились, а губы хватали воздух в надежде «остудить» ошпаренный перцем рот.
Иван Панфилов, вытирая слезы, сказал заикаясь:
— Сладкий рис… Это… живой огонь.
После такого обеда срочно потребовалась вода тушить «пожар» во рту».
В Валенсии разместились прямо возле здания штаба ВВС Испанской республики.
Здесь произошла волнующая встреча Александра Гусева с бывшим командиром его соединения, а теперь старшим советником по авиации генерала Сиснероса Евгением Саввичем Птухиным. Он до неузнаваемости похудел, кожа на лице почернела и задубела, но был по-прежнему бодрым, энергичным. Долго беседовали. Оказывается, Птухин был ранен при бомбежке, но домой, как ему предлагали, не вернулся, вылечился здесь. Уже одно это обстоятельство заставило летчиков проникнуться огромным уважением к нему.
Птухин представил вновь прибывших генералу Игнасио Сиснеросу.
Приветливый, с мягкими манерами, командующий ВВС поздоровался с каждым в отдельности, потом пригласил всех за стол и кратко рассказал о военно-политическом положении республики. С глубокой признательностью говорил о Советском Союзе, высоко оценивал его летчиков, с удовлетворением отметил, что истребители И-15 и И-16 по своим качествам не уступают немецким и итальянским боевым самолетам.
Этим доброжелательным, откровенным разговором закончилось официальное знакомство, после чего состоялся приказ о зачислении советских летчиков добровольцами в республиканские ВВС.
Вот, казалось бы, когда наконец можно было им считать себя волонтерами свободы. Но Евгений Саввич Птухин внес ясность и в этот вопрос:
— Пока что высокое звание добровольцев вы носите чисто формально. Его нужно оправдать в боях.
Оправдать в боях… Такая возможность, которой все жаждут, должна была вот-вот уже представиться. Из новичков были сформированы две эскадрильи. Одну возглавил Александр Гусев, другую — Иван Девотченко. Шестакову пришлось расстаться с другом Смоляковым. Платон стал заместителем у Гусева, эскадрилья которого тут же убыла в Лос-Алькасарес. Девотченко со своими орлами направился в Сан-Хавьер.
Сан-Хавьер — не Валенсия, при одном воспоминании о которой чудится густой запах роз, спелых апельсинов и мандаринов. Сан-Хавьер не так уж далеко от переднего края. Здесь все живут войной.
Думалось: вот отсюда сразу и начнутся боевые полеты. Может быть, так бы оно и было, да только без самолетов как поднимешься в воздух? Как раз их-то и не имелось. За ними требовалось еще отправиться на морскую базу в Картахену, там получить их в разобранном виде, потом собрать, облетать, после этого еще восстановить утерянные навыки техники пилотирования, освоиться с районом полетов… В общем, всем этим заботам не видно конца и края. Когда же воевать? Сколько можно томиться, так ведь в душе может все перегореть, не хватит запала для сражений.
Только о последнем напрасно волновались летчики. О том, чтобы не дать остыть их горячим сердцам, враг старательно заботился сам. Его бесконечные налеты, бомбовые удары, гибель невинных людей, пожарища — все это выше поднимало волну ненависти в сердцах летчиков к заклятым врагам — фашистам.
Самолеты получены, собраны, облетаны, оружие пристреляно. Наконец-то первое боевое задание: прикрытие района Картахена — Аликанте от бомбардировщиков. Прежде чем приступить к его выполнению, отработали вопросы взаимодействия с эскадрильей Александра Гусева. Гусевцы прибыли в тот момент, когда Девотченко проверял технику пилотирования подчиненных. Как раз готовился к взлету Шестаков.
— Посмотрю за ним вместе с тобой, — сказал Гусев Девотченко. — Нравится мне этот парень, а вот каков он в воздухе — еще не видел.
— Сейчас увидишь.
«Ястребок» Шестакова взлетел. Быстро набрал высоту и тут же начал одну за другой с большой точностью выписывать замысловатые фигуры сложного пилотажа. Посадка — тоже высший класс.
— Жаль, что такой мастер достался тебе, — только и сказал Гусев.
— А разве у тебя таких нет?
— Есть, конечно, но… почти такие. Он же у тебя виртуоз, его в бою на мушку не возьмешь…
— Это точно — сам проверял, из-под прицела вьюном уходит.
— Запомни, Ваня, выйдет из Шестакова большой летчик…
— Дай-то бог, чтобы здесь, в Испании, какая-нибудь беда его не подстерегла.
— Ну, этого мы можем пожелать всем нам…
Установив прямую телефонную связь, обговорив тактику взаимных действий на случай отражения массированного налета вражеских бомбардировщиков на Картахену, согласовав ряд других, не менее важных вопросов, делегация гусевцев убыла на свой аэродром.
Прикрытие района — задача не из легких. И конечно, исключительно важная. Ведь речь идет об охране морских портов, важных населенных пунктов. Только истребителю не по нутру ждать, когда враг изволит сам объявиться, его удел — активный поиск, решительный натиск, стремительные атаки. А тут продежурили целую неделю — ни один, даже случайный, самолет противника не показался. То ли франкистская разведка хорошо сработала, то ли там что-то затевают, к чему-то готовятся. Факт оставался фактом: с появлением в воздухе «чатос» и «москас» налеты прекратились.
В общем, нет настоящей боевой работы. От этого у всех падало настроение.
— Из перекисшего теста плохой хлеб получается, — стали выражать недовольство летчики. — Скоро ли займемся тем, ради чего сюда прибыли?
Что мог ответить на это Иван Девотченко? Он ведь и сам думал о том же, и когда случалось видеться с начальством, задавал те же вопросы.
Сейчас он задумался над тем, что нужно как-то организационно объединить коммунистов и комсомольцев эскадрильи.
Тут основная трудность заключалась в том, что в одном подразделении служили члены ВКП(б) — наши летчики и испанские коммунисты — техники, механики. Не будешь же создавать две партийные организации?
Гусев рассказал, что в его эскадрилье образовали партийное землячество, которое объединило коммунистов всех наций. Председателем землячества избрали Ивана Панфилова.
