Пока не кончится бой, раненым редко удавалось помочь. И умирали они, кто от потери крови, кто от болевого шока... Документы бесстрастно зафиксировали некоторые моменты трагических событий: на поле боя рядом оказались еще живой прапорщик Дмитрий Жилиховский с пулей в груди и убитый рядовой Сергей Архипов, контуженые поручик Лев Степанов и рядовой Василий Струков... Другие продолжали драться.

Стрелял, конечно же, и Иван, защищая жизнь свою и своих товарищей. А когда в одном из тех боев понял, что дело идет к рукопашной, стало вдруг ружье тяжелым и непослушным, предательская дрожь в руках так и не дала выцелить врага...

Неожиданно в нескольких шагах вырос перед ним всадник с шашкою наголо, прокричал что-то по-своему и бросил коня на пригорок, где стоял Иван. Вспомнил тогда солдат, как учил их капитан, командир роты, повторяя слова Александра Суворова: «Одна смерть в дуле, другая на штыке».

И впрямь: пуля в стволе, не истрачена, порох на месте... Иван нажал на курок, опытный всадник вздыбил коня, и пуля свалила его, а не горца, который тут же оказался на ногах.

Уходя от шашки, нырком шагнул Иван в сторону, припал на правую ногу, стволом отбил шашку, а потом стремительно послал вперед штык... Когда рванул назад ружье, услышал отделенного: «Ловко ты его».

Иван опустился на колени, приподнял голову бородатого чеченца: было видно, что они почти ровесники. Повезло Ивану тогда, что не сробел он.

Отделенный наклонился, снял с мертвого кинжал, обернулся к Ивану: «Твоя добыча». Тот ответил: «Возьми себе».

Дядька согласился сразу — не у всякого офицера такой есть, и засунул кинжал за пояс. «Пошли, уходим». «Похоронить бы надо...», — заикнулся было Иван. «Своих бы забрать... Поспешай, а то и мы здесь останемся», — услышал он в ответ.

За десять лет военных действий на Кавказе не в одном таком бою побывал мой прадед и раз остался жив и даже не ранен, значит в сражениях оказался стоек, а оружием и штыком владел умело.

Подобные многочисленные схватки представлены в истории дивизии сухим языком военных сводок.

Большое число раненых, характер ранений, высокая смертность из-за нехватки перевязочных материалов вынудили Штаб Войск Кавказской линии и Черномории обратить на это внимание. Начальнику 19-й пехотной дивизии исправляющий должность начальника отделения этого Штаба в 1851 году направляет следующий документ:

«...Назначено: при каждом батальоне содержать перевязочных средств на пять человек; каждому пятому солдату иметь при себе по одному бинту в четыре аршина, по одному компрессу и по горсти чистой мягкой корпии, на каждых двести человек рядовых иметь по два фунта крахмалу и квадратному аршину папки, для составления повязок, нужных при переломе костей...»

Вместе с этим Штаб требовал докладывать, сколько точно перевязочных материалов истрачено в дивизии за предыдущий период, чтобы на эту цифру в дальнейшем и опереться.

(Неистребимы чиновничьи методы планировать расходы на перспективу, исходя не из вероятных потребностей, а «от достигнутого»!)

Раненых и убитых старались выносить всегда, благо жерди для носилок да топоры находились под рукой. В укреплении или станице в специально отведенном бараке укладывали раненых на солому, если бинтов не хватало — а зачастую так оно и было, — использовали постиранную, уже подсохшую материю.

При операциях анестезию заменяла водка, ее давали раненому выпить кружку или больше, потом заставляли держать в зубах деревянную чурку, руки и ноги страдальца держали дюжие солдаты... Так доставали пули, сшивали разорванные сухожилия, собирали раздробленные кости. Лекарств не хватало, а вот квасу делалось вдоволь, им и поили метавшихся в горячке раненых.

Неудивительно, что увечных солдат, да и офицеров, перенесших такую операцию, было множество. Неправильно сросшиеся кости рук и ног оставляли людей инвалидами на всю жизнь.

Погибших полагалось хоронить с почестями: строили отделение или взвод, залпы салюта провожали воинов в последний путь, перед этим отпевал их священник. Офицеров иногда увозили хоронить на родину.

Убыль нижних чинов возмещалась быстро. Был случай, когда за какую-то провинность пригнали из Воронежской губернии целую роту солдат. Говорили потом, что отказались они стрелять в крестьян, которые сожгли помещичью усадьбу, а стражников встретили вилами да косами.

Роту эту пригнали без оружия, построили перед батальоном Кубанского полка, сечь не стали, но командир батальона сказал, что искупить вину они смогут своей кровью.

Солдатам раздали ружья, порох, пули и послали брать аул, что стоял на высотах у реки Пшишь, а повел их поручик того же Кубанского егерского...

Аул взяли. Погибли почти все, многие в рукопашной схватке. Но большинство солдат полегли еще на крутом склоне. Раненного поручика принесли на носилках в батальон. Горцы не отступили — мужчины остались в ауле навсегда, женщины и малые дети ушли из этого места.

Даже простые солдаты, или, как называли их, «нижние чины», понимали, что горная война не задалась, а обещания генералов, которые те давали царю снова и снова, не исполнялись.

Кровушка между тем текла рекою... Вот и сложилась тогда солдатская песня:

Князь Воронцов наш похвалялся,

Хотел штурмом горы взять!

Мы штурмом горы проходили,

Разнесли врагам поклон!

Из-за гор, ворот индейских,

Шамиль с войском выходил,

Востро шашки навострил;

Навостримши Шамиль шашки,

Воронцова в гости ждал...

Война продолжалась. К началу пятидесятых годов в Тенгин-ском полку нижних чинов, награжденных Знаком отличия Военного ордена, насчитывалось уже 140 человек, имеющих Знаки Святой Анны за двадцатилетнюю беспорочную службу — 21 человек, и еще 14 солдат полка к этой награде представили.

Среди навагинцев нижних чинов, отмеченных Знаком отличия Военного ордена, было более ста, а представленных к Знаку ордена Святой Анны — более ста двадцати, кроме того, награду эту уже имели 15 солдат. Еще больше нижних чинов получили шевроны за шесть и двенадцать лет беспорочной службы. Документы говорят, что в этих кавказских полках воевали опытные, знающих службу, храбрые солдаты и офицеры.

Боевые действия все интенсивней перемещались непосредственно в Чечню. У крепости Грозной и в районе Гехи горцы использовали не только ружья, но и пушки. Кстати, последние были вполне приспособлены к местным условиям, имели относительно небольшой вес и не уступали русским пушкам по дальности стрельбы.

Теперь в Русской армии формировались специальные, как они назывались, «чеченские» отряды. Например, один из них состоял из 1-го и 3-го батальонов Навагинского полка и представлял собой серьезную боевую единицу. В нем числилось: штаб-офицеров 4, обер-офицеров 31, унтер-офицеров 129, музыкантов 40, рядовых 1459 и даже 59 человек нестроевых.

Штаб 1-й бригады 19-й дивизии, куда входили Тенгинский и Навагинский полки, находился уже во Владикавказе. Батальоны Тенгинского полка тоже изменили дислокацию и размещались: 1й — в станице Михайловской, 2-й, 3-й и 5-й — в крепости Владикавказ, 4-й — в станице Ардонской.

Батальоны Навагинского полка располагались в станицах: 1й — Алхан-Юртовская, 2-й — Троицкая, 3-й — Слепцовская, 4й — Ассиновская, 5-й батальон базировался в крепости Владикавказ.

Роты обоих полков рассредоточились в станицах: Аллагор-ская, Назрановская, Самашки, Александровская, Котляревская, Ассиновская, а также в укреплениях Закан-Юрт, Ачхой, Бумут и некоторых других.

Теперь что касается командующего состава. Командиром 19й пехотной дивизии в 1852 году стал генерал-лейтенант Козловский, начальниками бригад были назначены генерал-майоры; в случае их отсутствия или болезни, обязанности возлагались на командиров полков, в частности, одно время Тенгинский полк находился под началом полковника Оночина.

Батальонами командовали подполковники и даже полковники. В состав батальонов входили мушкетерские, егерские, гренадерские роты.

Посмотрим, какие записи сделаны в «Исторических сведениях об участии в походах и действиях Тенгинского полка за 1851 г.», документе, подписанном самим командиром полка и ранее нами уже упоминавшемся.