Литмир - Электронная Библиотека

Затем последовала дальнейшая транспортировка. Длинной колонной под охраной мы прошли через Билефельд к вокзалу. За нами следили, как полагалось, поэтому нечего было и пытаться совершить побег. У платформы стоял длиннющий состав угольных вагонов без крыш. В них нас и загнали. В вагоне было столько народу, что мы вынуждены были ехать стоя. Поезд направлялся к отремонтированному американскими саперами железнодорожному мосту под Везеяем. Там нам пришлось некоторое время ждать, пока не сварят последние стальные балки. А потом наш поезд очень медленно миновал по этому мосту Рейн. Мы ехали дальше, куда-то в сторону Бельгии. Мы были без головных уборов, а угольная пыль проникала повсюду, въедаясь в кожу. Вид у нас был, конечно, как из страшной сказки: почерневшие, небритые.

На вокзале Намюр поезд остановился. Нам приказали выходить и маленькими группами погнали через привокзальную площадь к туалетам. Собравшиеся на вокзале люди выкрикивали в наш адрес ругательства, плевали на нас, из окон близлежащих домов вылетело несколько цветочных горшков. Конвоиры как могли защищали нас от нападок со стороны гражданского населения. Больше всего удручало, что мы не имели никакой возможности им ответить. Наш угольный состав шел в глубь Франции. По пути нам не раз пришлось убеждаться, какую ненависть питают к нам французы. Из идущих навстречу локомотивов лопатой кидали раскаленные угли в наши открытые вагоны. Но опаснее всего было проезжать мосты, собравшиеся возле них французы собирали в кучи камни и кидали их сверху в стоящих в тесноте пленных. Защититься было невозможно, в результате многие из наших получили ранения, иногда вполне серьезные. В Амьене поезд остановился, чтобы высадить раненых.

Поездка по Северной Франции продолжалась. На маленькой железнодорожной станции поезд остановился. Стоял прекрасный, теплый и безветренный весенний вечер. На платформе стояли несколько человек и беседовали. А потом в соседнем вагоне, это звучит почти невероятно, кто-то из пленных вдруг запел. Это был настоящий оперный голос, чистый, сильный, хорошо поставленный. Звучала песня о Волге. На платформе все сразу притихли и стали слушать чудесное пение. Мы были до глубины души растроганы песней; вскоре поезд, тронувшись с места, стал медленно набирать ход. Наш состав с военнопленными доехал до Больбека, расположенного неподалеку от Гавра. На перроне нас уже дожидались французские солдаты-голлисты, среди них было много чернокожих. Они очень грубо обращались с нами. Длинная колонна военнопленных тотчас двинулась в путь под усиленным конвоем солдат-марокканцев. Дорога вела в гору, и нас все время подгоняли. Силы мало-помалу иссякали, но конвоиры жестоко били прикладами тех, кто больше не мог идти быстро. Меня тоже весьма болезненно ткнули прикладом винтовки в спину. Повезло тем, кто шел в середине колонны, до них было просто не дотянуться. Причем наиболее жестоко обходились с теми из нас, кто постарше. Передо мной под ударами приклада марокканца свалился седовласый полковник. Оглянувшись, я увидел лежащих на земле избитых до полусмерти товарищей. На дороге стояли штатские, и, надо сказать, здорово бранили охранников за их жестокость в отношении беззащитных пленных. Пройдя километра два, мы оказались в лагере военнопленных Больбек, с колючей проволокой и наблюдательной вышкой. Охранники были все те же — голлисты. Лагерь этот пользовался дурной славой, тамошние условия были отвратительными. Спать приходилось в палатках на сырой земле или сидя на корточках, какой тут сон! На человека выдавали ежедневно только по две отваренные «в мундире» картофелины, и воду. На несколько тысяч военнопленных в лагере имелось единственное отхожее место под открытым небом, представлявшее собой глубокую яму, поверх нее деревянную балку для сидения.

Однажды мне приказали вычистить отхожее место, каждый пленный зачерпывал емкостью порцию зловонной массы, после чего нес ее к цистерне на грузовике, потом, вскарабкавшись наверх по железной лестнице, опрокидывал содержимое в цистерну. После этой «работы» я перемазался в экскрементах, и от меня несло так, что рядом стоять было нельзя. Разумеется, сменить одежду было негде. Эту работу мы прозвали «выкачкой меда».

Чувство голода день ото дня усиливалось, мы смутно подозревали, что нас просто хотят заморить голодом. Время от времени выдавали консервную банку, наполненную водянистым супом. Для промывки консервных банок были выставлены две большие бочки из-под бензина, доверху наполненные водой. На одной из бочек укрепили временный щите надписью: «только для больных туберкулезом».

У некоторых пленных имелись безопасные бритвы, которые одалживались всем желающим побриться.

После такой процедуры на нас какое-то время можно было смотреть. В отдельной «клетке» рядом с нами, как утверждалось, помещались солдаты частей СС, этих несчастных нам было искренне жаль из-за издевательств, которым они подвергались. Их раздевали догола и заставляли взбираться по проволочному ограждению, а потом спускаться вниз. И так по несколько раз. Наверняка многие из них погибли.

Нечеловеческие условия в лагере Больбек молниеносно улучшились с прибытием туда комиссии Красного Креста Швейцарии, потребовавшей незамедлительно принять меры по созданию хотя бы сносных условий пребывания. И, надо сказать, прибыла эта комиссия как раз вовремя, потому что мы уже были на грани истощения. Питание улучшилось, стали выдавать даже белый хлеб, да и суп стал погуще. Нам выдали и специальные опрыскиватели со средством против вшей.

Между тем уже несколько недель спустя война закончилась, и нас на грузовом транспорте доставили в портовый город Гавр на Атлантическом побережье, а именно в портовый лагерь 4-й армии США. И этот лагерь был обнесен колючей проволокой и оборудован наблюдательными вышками. Здесь было все же чуточку получше, по крайней мере, давали вдоволь еды. Выдали и свежее нижнее белье, и чистую американскую форменную одежду с надписью на спине PW («prisoner of war» — «военнопленный»). Здесь имелись даже бритвы и умывальные принадлежности (о чудо!), и полотенца. Как и вполне приличные душевые и туалеты. Настоящую русскую баню соорудили те, кому пришлось побывать в России. Все необходимые материалы были им выделены. В армейских палатках стояли деревянные койки с набитыми соломой мешками, это был портовый трудовой лагерь, и здесь с нами обращались более-менее по-человечески.

На работу мы отправлялись ежедневно группой, нас под конвоем вели в порт, иногда с песнями, горланили при этом все, что взбредет в голову, включая и «Победим Францию». Французам это было не по нраву, и петь нам запретили. По вечерам после возвращения в лагерь нас всегда обыскивали охранники, но, несмотря на это, иногда удавалось проносить всевозможные вкусности, поскольку мы переоборудовали наши жестяные миски, снабдив их двойным дном.

Я чаще всего попадал на погрузочно-разгрузочные работы. Мы разгружали с прибывших судов лес, который потрм укладывали в штабеля. Мешки с цементом грузились на грузовые машины. Тяжелой работой считался ремонт шин, огромные покрышки автомобилей-амфибий очень сложно было снимать с ободов. Позже я получил неплохую работу по снабжению лагеря, мы называли этот вид деятельности «торговый дом Якоба», потому что там имелось все, в чем мог нуждаться солдат-ополченец. Главным образом мы занимались погрузкой продовольствия на грузовики, доставлявшие его в дислоцированные внутри страны воинские части, а также разгружали прибывшие морским путем партии продовольствия, складывали его в штабели, как полагалось. Пользуясь бесконтрольностью со стороны охраны, мы кое-что утаскивали. В лагере мы соорудили даже свой собственный продсклад. Ананасы и сосиски уплетались вперемежку. Там можно было найти все, что угодно — шоколад, жевательную резинку, сигареты целыми блоками — словом, все, чего мы были лишены на протяжении многих лет. От такого количества вкусных вещей мы пребывали в состоянии эйфории.

Однажды нашу группу поймали с поличным. В качестве наказания за это нас отправили на малоприятную работу. На грузовых автомобилях-амфибиях мы выезжали из порта к вставшим на якорь огромным транс-

46
{"b":"236714","o":1}