Первая русская революция, всколыхнувшая самые широкие массы народа, оказала глубокое влияние на развитие передовой реалистической литературы, во главе которой стоял Алексей Максимович Горький. Многочисленный отряд писателей, находившийся в период пролетарского освободительного движения в русле могучего творческого влияния Горького, сосредоточился вокруг книгоиздательского товарищества «Знание». Их всех объединяла тема первой русской революции в городе и деревне. Высокую оценку этим горьковским сборникам дал В. И. Ленин. Он определил их как «сборники, стремящиеся концентрировать лучшие силы художественной литературы»[1]. Основное ядро знаньевцев составляли крупные мастера художественного слова: А. С. Серафимович, А. И. Куприн, И. А. Бунин, Л. Н. Андреев и др. К знаньевцам в 1910–1913 гг. примыкал и ставропольский писатель Илья Дмитриевич Сургучев. В 1910–1913 гг. «Знание» издало два тома его рассказов, а в 1912 году в 39-м томе — «Сборника товарищества „Знание“» с одобрения и при содействии А. М. Горького и И. А. Бунина была напечатана повесть «Губернатор», отразившая жизнь губернского города Ставрополя в эпоху революции 1905 года.

Повесть написана в лучших горьковских традициях критического реализма. Можно с уверенностью сказать, что «Губернатор» писался не без воздействия и помощи Горького. Алексей Максимович первый в 1911 году ознакомился с рукописью повести и дал ей высокую оценку. В письме И. Д. Сургучеву в Ставрополь от 19–20 декабря 1911 года Горький писал: «Дорогой мой Илья Дмитриевич! Сейчас прочитал конец „Губернатора“ и отправил рукопись обратно Миролюбову[2]. Мне кажется, Вы написали весьма значительную вещь, и несомненно, что Вы большой поэт, дай Вам боже сил, здоровья и желаний! Еще раз скажу — человечно написано, матерински мягко, вдумчиво… Взволновал меня Ваш „Губернатор“, с головы до пят взволновал»[3].

В том же письме Горький в дружеской форме сделал конкретные замечания автору повести и дал несколько поучительных советов: «Пометки карандашом на рукописи сделаны не мной, — писал он, — я только в одном месте позволил себе заменить „доски“ — брусьями, ибо тяжесть в 513 пуд доски не выдержат, даже и половые прогнутся, дадут концы вверх, колокол встанет криво. Потом: у Вас как подняли колокол, — верно ли? Надо его повесить на клеть — это дело трудное и тяжкое, скоро его не сделать, иной раз сутки трои возятся с этим. Засим: заголовок „Губернатор“— притягивает мое внимание к этой фигуре, а история полицмейстера, Азы и многое другое еще кажется не связанным с центральной-то фигурой, — как Вы полагаете?

Мир(олюбов) написал в конце: „конец не сделан“ — он, пожалуй, прав в этом: не хватает чего-то, какого-то последнего удара… Остается малозаметным то, что понял, почувствовал в конце пути человек, именуемый губернатором. Эти натуры, не торопясь воинствующие на протяжении 910 жизни, — воинствуют механически, выполняя „волю пославшего“, но остальную десятую жизни воюют сами с собой — в прошлом, очень напряженно, очень безжалостно».

В «Губернаторе» И. Сургучев затронул комплекс вопросов, глубоко волновавших многих писателей-реалистов: добро и зло в сферах общественного бытия губернских городов России — родных братьев горьковского городка Окурова, застой провинциальной жизни, засасывающей и убивающей все живое, светлое; трагическое одиночество страдающей человеческой души; смерть, любовь, красота; отношения между простыми людьми и стоящими у власти; подъем демократических настроений народных масс, их протест против политического гнета, общественных государственных порядков, порождающих косность, бездушие, деспотизм.

В центре повествования — образ губернатора, в прошлом — стража и ревнителя реакции, решительного, не знающего сомнений, «уверенного в своей правоте, силе и непоколебимости» властелина губернии, теперь же — обреченного на смерть человека.

Читатель знакомится с губернатором в тот момент, когда он, смертельно больной, возвращается в город с курорта, чтобы здесь в одиночестве прожить остаток своих дней. И в эти наиболее мучительно-сложные мгновения жизни губернатор заново переосмысливает прожитые годы, пытается оценить их и найти наконец «правду жизни». Неизбежность надвигающегося конца заставила его по-новому увидеть мир и себя в нем: «Стало ясно, что перед смертью нужно исправить все зло, которое он делал на земле. Эта мысль как неожиданным огнем охватила его душу, его мозг и твердым горячим шаром прокатилась внутри по всему существу Надо было сейчас же броситься в жизнь, как в текущую воду, и что-то делать, что-то исправлять, что-то спасать… Если бы протянуть еще год, полтора! — думал губернатор, не слезая с остановившегося фаэтона. — Господи!.. Дай мне почувствовать себя иным, не скверным, не грязным, не жестоким».

В голове губернатора чередой проходят воспоминания его неправильно прожитой жизни. Несчастья, которые он причинил близким, которые произошли по его вине в городе и губернии, не дают ему покоя ни днем, ни ночью. От прежних устоев и понятий, от мнимой его славы и могущества не осталось ничего, кроме внутренней тревоги, жгучего стыда и позора от своих поступков, порождавших произвол, насилие, уничтожение человеческой личности.

Когда-то, в момент неуправляемой, неудержимой ярости, в селе Далеком, где бунтовали мужики, губернатор ударом ноги в живот убил безземельного и нищего крестьянина Волчка, «перепорол всю Кистеневку… из двора во двор», и эти трагические события навсегда лишили его покоя. Мысленно беседуя с неродной дочерью Соней губернатор раскрывает свое душевное терзание: «У меня болит, сильно болит душа, Сонюшка. Я измучился. Я убил ногою человека, Сонюшка; он корчился на земле, как червяк. Теперь перед смертью я почувствовал правду жизни; вот она где-то близко от меня, но где она, — своим стариковским испорченным умом понять не могу. Я живу, как птица, у которой выкололи глаза».

Пелена, укрывавшая взор губернатора от истинной природы всего окружающего, спадает постепенно, и ему открывается мир доселе неведомой стороной. Его разбуженная совесть обостренно видит, что он защищал устои, где «втихаря драли натурой с купцов», а среди «правоверных ревнителей порядков» оказываются хапуги, «растратчики казенных сумм», взяточники, лихоимцы.

В конце повести губернатор решил освободить из тюрем всех заключенных, а сам приготовился идти за это в Сибирь.

Образ губернатора, к концу жизни осознавшего неминуемость кары за преступления против справедливости, человечности, добра, наполнен большим трагическим смыслом.

В повести Сургучева запечатлена жизнь русского провинциального общества конца XIX — начала XX вв. во всем многообразии сословий, профессий, социальных групп: чиновничество, мещанство, купечество, мелкий городской люд. Со всей откровенностью и прямотой автор раскрывает в своих героях темноту, забитость, жестокость, доходящую до животных, звериных форм проявления. Хладнокровный убийца, садист Пыпин отбивает внутренности у заключенных, а по вечерам в пьяном бреду подсчитывает свои жертвы («Зайцева убил. Учителя Емельянова убил. Поляка Пташевского, псякрю, убил…»); выдает девушкам желтые билеты помощник полицмейстера омерзительный Крыжин; а сам «загадочный» и «таинственный» для окружающих полицмейстер, на совести которого расстрел группы рабочих, берет взятки, «о которых даже в газетах пишут»; коверкает от скуки русские слова алчный, корыстолюбивый, с юркими прыгающими глазками архиерей Герман, «про скупость, льстивость и угодливость которого знала вся губерния»; лакейски раболепствует в тайной злобной приниженности ротмистр Клейн, который и «на губернатора донести может, может убить кого угодно, если это будет выгодно»; доносят друг на друга чиновники, и эти, же «образованные люди десятки раз могут переругаться меж собой из-за неправильно поданного валета, а в биллиардной из-за того, как правильно произнести игорный термин — круазе или краузе — разбивают друг другу черепа».