Наконец-то прибывают лес из Польши и порох из Голландии. Но Потемкин все еще медлит. Дело не в Очакове. Очаков ведь только промежуточная станция на пути великого похода Александра Македонского, обещанного им Екатерине.

Де Линь получает каждую неделю все более настоятельные депеши от Иосифа II, который, в свою очередь, выжидает со штурмом Белграда до тех пор, пока турки окажутся отвлеченными наступлением русских войск.

"Что же с Очаковом?" - допытывается Иосиф у принца, а тот у фельдмаршала. Летом ведь говорили, что не понадобится и восьми дней для взятия этой старой полуразвалившейся крепости.

"Что с Очаковом?" - спрашивает и Екатерина в каждом письме. Потемкин уклоняется от разговоров с принцем и оставляет письма императрицы без ответа.

Потемкин давно уже, в сущности, больной человек. Его безалаберный образ жизни, его оргии подорвали этот исполинский организм. Но парализует... страх. Он опасается поражения. Его восхождение было слишком молниеносно для того, чтобы поражение не отразилось слишком роковым образом на его карьере. Он напоминает альпиниста, с которым приключилось головокружение непосредственно перед моментом, когда предстоит взобраться на самую верхушку горы, и который

цепляется за выступ скалы, потому что не решается двинуться дальше и потому что обратный путь отрезан.

Он боится и смерти. Он не тот хладнокровный солдат, каким был Орлов, его отношение к смерти, как у всех людей, обладающих пылким воображением, носит очень сложный характер. Под военным мундиром он носит на шее ладанку, а в его спальне висят многочисленные иконы, перед которыми он молится утром и вечером. Он вел греховную жизнь, ведет ее еще и сейчас, но никогда не переставал надеяться на то, что на его долю выпадет еще несколько лет, в течение которых ему удастся замолить свои грехи в монастырском уединении и снискать милость Божию. Он не хочет умереть в этом походе.

При таком малодушном и подавленном настроении первый действительно серьезный удар не может не подействовать на него уничтожающе: его любимое детище, новый черноморский флот, при самом выходе из гавани попадает в бурю и в значительной части погибает. Потемкин не только прощается со всеми своими грезами насчет Византии, он даже пишет Екатерине, что придется очистить Крым, являющийся очагом постоянно новых восстаний и связывающий, таким образом, большое количество войск.

- Ты это написал, должно быть, под первым впечатлением, - отвечает ему Екатерина, - когда думал, что весь флот уничтожен. Ведь буря-то, вероятно, не нас одних потрепала. Куда же нам девать остаток флота, если мы очистим Севастополь? И как можем мы добровольно отказаться от тех огромных преимуществ, которых добились в мирное и военное время? Ради Бога, брось эти мысли! Если кто-нибудь сидит верхом на лошади, то не вздумает ведь он слезать для того, чтобы держаться за хвост! Было бы лучше, если бы ты отказался от плана наступления морем и выступил против Очакова.

Очаков, опять Очаков, вечно этот Очаков! Потемкин меньше чем когда-либо способен теперь решиться на штурм крепости. Он все больше жаждет покоя, безответственности. Он просит Екатерину снять с него верховное командование и позволить ему уйти в монастырь. Теперь поражение кажется ему уже неизбежным, и бегство представляется единственной возможностью его избежать.

Но Екатерина из другого теста, чем он. В хорошие дни она вместе с ним предавалась волшебным грезам, она поддавалась влиянию его фантастического оптимизма, но теперь она в состоянии справиться с ударами судьбы. Ее вера в свою счастливую звезду и ее вера в Потемкина непоколебимы. Она пишет ему ряд нежных писем, в которых удивительно искусно поддерживает его упавшее мужество, доказывает, что все поправимо и что только он способен добиться желанных результатов.

А ей и самой теперь необходим колоссальный запас мужества. Неудачи сыпятся одна за другой, и катастрофа начинает казаться неизбежной.

Вскоре после начала турецкой войны грозила вспыхнуть старая вражда Швеции. Густав III приказывает своему флоту крейсировать в Балтийском море. Екатерине приходится примириться с этим, так как ее черноморский флот уничтожен, и она намерена направить в Черное море балтийский флот. Это намерение наталкивается на сопротивление со стороны Франции и Англии. Екатерина ведет переговоры с обеими державами, обещает предоставить им разные привилегии на своих новозавоеванных территориях.

Но в то время как эти переговоры еще длятся и Екатерина с трудом подавляет свое озлобление против лицемерных христиан, не желающих поддержать ее в ее борьбе с исламом, все рушится: Густав III, не объявляя войны, переходит с войсками русскую границу, отослать балтийский флот уже невозможно, и Екатерина всецело поглощена заботой о том, как бы охранить свою столицу от надвигающихся шведов.

Для этой цели необходимо привлечь гвардию, которую до сих пор все еще щадили, дворяне снаряжают на свой счет дружины, наскоро составленные из крепостных, старейшие из отставных генералов призываются на командные посты. Положение скверно и становится день ото дня все хуже. Войска Иосифа II терпят решительное поражение, сам он с трудом спасается от гибели, турки наводняют недавно колонизованный цветущий Банат. Пруссаки собираются, в свою очередь, выступить против Австрии. Кажется, что вся Европа ополчилась мощной коалицией против "самого суверенного монарха".

"Возьми Очаков, - пишет Екатерина в ноябре 1788 года Потемкину, - и заключи мир с турками. Тогда ты увидишь, что все они станут тише воды и ниже травы".

Стесненное положение, в котором очутилась Екатерина, является психологической разгрузкой для Потемкина. Гигантская задача, возложенная было на него и выражавшаяся в том, чтобы подобно второму Александру Македонскому завоевать весь восток, снята с его плеч. Теперь все дело сводится и впрямь только к взятию Очакова. Это пробуждает Потемкина от летаргического сна, и он после длившейся почти год ленивой осады крепости овладевает ею в несколько дней.

Если человеку, знающему, что такое страх смерти, удается с этим страхом совладать, то он становится во сто крат смелее тех людей, для которых храбрость является чем-то само собою разумеющимся. При взятии Очакова Потемкин не жалеет ни друга, ни недруга, спокойно стоит сам под градом пуль, ведет свои войска без достаточной предварительной артиллерийской подготовки на штурм крепостных стен. Двадцать тысяч русских гибнут, а оставшиеся в живых победители, измученные, полуобезумевшие от перенесенных тягот и страхов, изливают свою месть путем устройства ужаснейшей кровавой бани среди защитников взятой крепости. Но это, во всяком случае, победа, наконец-то победа!

- Я беру тебя мысленно за уши и целую тебя, друг ты мой сердечный, Гришенька, - пишет ему Екатерина.

Завоевание Очакова является большим стратегическим и еще большим моральным выигрышем. Прежде всего Потемкин выбит из своей апатии. Вместо того чтобы сдать верховное командование Румянцеву, он принимает от последнего командование и теми войсками, которые находились под его началом, и овладевает сильной крепостью Бендеры.

На всех прочих фронтах с этого момента дела тоже принимают решительный поворот к лучшему. Шведское дворянство, угнетаемое Густавом и подкупленное Екатериной, восстает против своего короля, и старый адмирал Грейг одерживает победу над шведским флотом. Австрийский генерал Лаудон овладевает крепостью Белград, и, соединившись с ним, русский генерал Суворов - величайший полководец того времени - наносит туркам решительное поражение под Фокшанами.

Но для Екатерины самым великим человеком и героем остается Потемкин и один только Потемкин. Все ее письма к нему за границу исполнены прославления его талантов.

Екатерина, оказывается права: под влиянием успехов русского оружия все европейские державы поджимают хвосты. Она может снова сколько ее душе угодно насмехаться в своих письмах к Потемкину над новым прусским королем. Когда в августе 1790 года с Швецией заключается мир с сохранением прежних основ, она пишет: "Одну лапу нам благополучно удалось вытянуть из грязи. Если нам вскоре удастся высвободить и другую, то сможем запеть аллилуйя".