Рокоссовский посмотрел на генерала, усмехнулся. Видимо, грузинский акцент пришелся ему по душе. Он тоже при определенных обстоятельствах был не чужд польского говора.

- Жена вчера прислала «Саперави»! - лихо поднял правую руку вверх Аревадзе. - Это самое лучшее вино в Грузии! В нем ласковые лучи солнца Имеретин.

- Раз так, попробуем вашего лучшего вина, - Рокоссовский взял под руку генерала. - Пошли.

У входа в землянку они умылись и по деревянным ступенькам спустились вниз.

Рокоссовский окинул взглядом землянку, уселся за стол. Аревадзе заглянул в Тумбочку и опешил - там не оказалось ни одной бутылки вина. Он несколько раз приседал, заглядывал во все углы, но и там ничего не было. Он стоял посередине землянки красный, как вареный рак, и не знал куда девать глаза. Заметив растерянность генерала, Рокоссовский жестом руки пригласил его сесть.

- Михаил Егорович, - начал он, добродушно рассматривая своего собеседника. - Мне рассказывали, что в горах Грузии есть такой обычай - приглашать в гости незнакомца, если ты даже совсем беден. - Он глянул на вконец расстроенного Аревадзе и продолжал: - На коне через село ехал в пышном национальном костюме, с дорогим кинжалом на боку, всадник. Увидев незнакомца, один крестьянин сказал: «Братец, куда едешь в такой поздний час? Оставайся на ночь у меня, а завтра утром уедешь. Вино выпьем, шашлык съедим». - Командующий фронтом усмехнулся. - Всадник как раз этого и ждал. Он ловко соскочил с коня и спросил у крестьянина: «А где и к чему привязать коня?» «К кончику моего языка», - сердито ответил крестьянин, сожалея о предложении, сделанном чужаку.

- Я все понял, товарищ, командующий, - сказал глухим голосом Аревадзе и потупил глаза.

- Михаил Егорович, не расстраивайся, - сказал Рокоссовский сочувственно. - Чай есть?

- Я сейчас! - генерал забежал в соседнюю землянку и застал там адъютанта. - Ты не знаешь, куда исчезла моя посылка?

- Она у меня,- ответил тот. '

- Женя, ты гений! - сказал Аревадзе и с посылкой исчез за

дверью. -

Закончив обед, Рокоссовский тепло поблагодарил хозяина, сел в машину и уехал в соседнюю дивизию. Когда машина запылила по дороге, адъютант спросил:

- Это кто такой?

- Перед таким человеком шляпу снимать надо, а ты не знаешь, кто такой! Это Рокоссовский.

- Рокоссовский? — удивился адъютант.

- А ты думал, генерал Аревадзе будет угощать имеретинским вином какого-нибудь простого человека? - Он подошел к адъютанту и кивнул на дорогу. - Видишь машину?

-Вижу.

- Это уехал от меня сам командующий фронтом, генерал армии Рокоссовский.

Глава девятнадцатая 1

Во второй половине июня появились явные признаки того, что противник вот-вот начнет наступление. Гитлеровская авиация постоянно прощупывала позиции Центрального фронта. НеМцы усилили налеты на железнодорожные узлы, на линии связи и фронтовые коммуникации. Были замечены самолеты над селом, где располагался КП фронта.

Дом, в котором жил Рокоссовский, стоял у входа в старинный монастырский парк. Рядом с ним тянулись в небо два тополя. Вполне возможно, что они служили хорошим ориентиром для авиации.

После поездки на передовую у Рокоссовского впервые за две недели появилась возможность передохнуть. По крайней мере, хотя бы одну ночь хотелось выспаться вволю. Еще до наступления темноты он принял душ, переоделся в свою генеральскую форму, поужинал и, открыв окно, закурил.

В деревне Слобода смеркалось. Густело жаркое небо. В низинах плавали предвечерние луговые туманы. Время от времени тишину нарушали взрывы артиллерийских снарядов. В глубине парка тоскливым, почти человеческим голосом, словно накликивая беду, ухал филин. Через некоторое время, осмелев от фронтового затишья, сначала робко, будто настраивая голос, а потом $ полную силу запел, защелкал, засвистел соловей. Казалось, что ему нет дела ни до чего на свете: ни до войны, ни до гибели людей, ни до хрупкого затишья, которое скоро взорвется очередной человеческой бойней. Он помнил только одно— извечную мелодию своих предков. И, точно сообразив наконец, что они Тоже курские соловьи, ему ответили другие. И весь парк, сады, деревья зазвенели соловьиными трелями. Рокоссовский отошел от окна и, дымя папиросой, начал ходить по комнате. И тут же в мысли ворвались фронтовые будни. Впечатление от подготовленной системы обороны, которая простиралась вглубь на сотни километров, вселяло уверенность, что противник об эти укрепления поломает зубы и тогда можно будет перейти в решительное контрнаступление.

«Правильно ли я определил, что по орловскому выступу противник нанесет главный удар? - думал он. - Ведь я там в полосе 95 километров сосредоточил около 60 процентов всех стрелковых дивизий фронта, 70 процентов артиллерии и около 90 процентов танков. Здесь же у меня находятся войска второго эшелона и фронтового резерва. Не слишком ли я рискую? Не ошибаюсь ли я, полагаясь на шаблонное мышление гитлеровского командования?*

С карандашом в руках он нагнулся над картой и в течение полутора часов изучал данные разведки, полученные из различных источников. «Нет, не ошибаюсь», - произнес он вслух и вскоре разделся и лег в постель.

На следующий день он проснулся рано, надел спортивный костюм и вышел в монастырский парк. Закончив зарядку, он начал прохаживаться по дорожкам. В парке было тихо. Верхушки деревьев полыхали солнечными огнями. Белые березы стояли в обнимку с кленами и липами, только древние дубы теснили ветвями соседей, отвоевывая для себя побольше пространства. Высоко в небе был слышен гул самолета; разорвали тишину несколько зенитных выстрелов.

Весь день пролетел незаметно в различных фронтовых хлопотах. А вечером командующий фронтом, как и раньше, ждал дежурного, чтобы просмотреть текущие документы. Как правило, после этого он шел в соседний дом, где располагалась столовая Военного Совета, на ужин. Но на этот раз Рокоссовскому не хотелось быть одному. Какая-то внутренняя тревога не давала ему покоя целый день. Может быть, виною тому был тревожный сон, который он видел сегодня .ночью. К нему приходила мать и пыталась выманить его из дома, чтобы он не проспал и не опоздал в школу.

На этот раз Рокоссовский велел принести деловые бумаги в столовую и отправился туда сам. Ровно в 23 часа он начал изучать документы, обмениваясь репликами с Малининым и Казаковым.

Вдруг послышался гул самолета, и в небе появились осветительные бомбы, а затем раздался резкий свист. Посетители столовой бросились на пол и тут же услышали несколько оглушительных взрывов. В столовой вылетели стекла, но никто не пострадал.

Дом, в котором жил Рокоссовский, был уничтожен прямым попаданием бомбы. От него осталась только одна глубокая воронка.

«Если бы не сон, я бы наверняка остался дома», -■подумал Рокоссовский, рассматривая дымящиеся бревна.

- Михаил Сергеевич, рисковать больше ни к чему, надо зарываться в.землю.

- Завтра же даю команду в монастырском парке оборудовать блиндажи, - ответил Малинин.

- Хорошо, - кивнул Рокоссовский.

2

Наступил июль. Длительное ожидание наступления фашистов уже действовало всем на нервы. Сводки Совинформбюро Постоянно передавали: «На фронте ничего существенного не произошло». Но 2 июля из Ставки сообщили, что, по имеющимся сведениям, 3 - 6 июля противник может перейти в наступление.

Глубокой ночью с 4 на 5 июля Рокоссовского попросил к телефону командарм 13-й армии Пухов. У этого человека с крепкими нервами на сей раз голос был необычно тревожным.

- Товарищ генерал армии, только что наши разведчики захватили сапера противника, который показал, что сегодня в три часа утра начнется наступление. Войска заняли исходные позиции, саперы проделывают проходы в минных полях.

С вечера 4 июля в штабе Центрального фронта находился представитель Ставки Жуков. Ему тут же доложил Рокоссовский о разговоре с командармом.

- Что будем делать? - спросил командующийфронтом. - Докладывать в Ставку - только терять время. Промедление может обойтись нам очень дорого.