Подозрительный ум Сталина медленно, с большим трудом приходил к выводу: в военное время надо в корне менять стиль руководства. Прежде всего необходимо как можно чище смести паутину страха и недоверия. Когда надо для дела, надо уметь переступить через самого себя.

Сталин даже повеселел от такой революционной для себя мысли. «Теперь надо работать более открыто, - подумал он. - И обязательно прислушиваться к дыханию страны, пока оно не угасло». Он подошел к столу и нажал на кнопку.

На пороге появился Поскребышев. Доложил:

- Рокоссовский прибыл, товарищ Сталин!

- Пусть войдет, - Сталин взмахнул рукой ©дымящейся трубкой и подошел к двери. Он пожал вошедшему руку и, усаживаясь за стол, жестом пригласил Рокоссовского сесть.

Рокоссовский про себя отметил, что с января 1937 года, когда он видел последний раз Сталина, в его внешности произошли большие перемены: в волосах появилась седина, лицо осунулось, прокуренные рыжие усы поредели и не выглядели такими пышными, как раньше, сеть глубоких морщинок окутала по-прежнему живые глаза.

Теперь Рокоссовский не испытывал перед ним того душевного трепета, который волновал его сердце в Кремлевском дворце, на съезде. Видимо, годы тюрьмы и июньские кровопролитные бои притупили чувство страха даже перед самим Сталиным.

- Как вы себя чувствуете, товарищ Рокоссовский? - спросил Сталин, пососав трубку и выдыхая клубы дыма.

- Все мои чувства, товарищ Сталин, поглощены войной, -спокойно ответил Рокоссовский, посмотрев на Сталина.

- Мне доложили, что ваш корпус организованно принял бой с фашистами.

- Да, насколько позволяла обстановка.

- Вы можете откровенно высказать свое мнение по поводу наших бед в начавшейся войне? - спросил Сталин, прищурив глаза.

Рокоссовский на мгновение задумался. Он понимал, какую ответственность берет на себя, собираясь отвечать на этот, пожалуй, самый острый вопрос в жизни страны.

- Я слушаю, товарищ Рокоссовский, - тихо произнес Сталин, набивая трубку.

- Можно было предположить, - начал генерал, - что противник, намного опередивший нас в развертывании у границ своих главных сил, потеснит на какое-то расстояние наши войска прикрытия. Мы должны были ожидать, что на определенном рубеже, где-то в глубине, по реальным расчетам Генерального штаба, будут развернуты наши главные силы. Им предстояло организованно встретить противника и нанести ему мощный контрудар.

- Повторилась ошибка старого русского генералитета? - сказал Сталин, глядя в упор на Рокоссовского.

- Я бы так не сказал, - произнес генерал, чувствуя интерес собеседника к начатому разговору. - Изучая план русского Генштаба, составленный до начала Первой мировой войны, я пришел к выводу, что он был составлен профессионально. В плане предусматривались сравнительные возможности России и Германии, и это учитывалось при определении рубежа развертывания и его удаления от границы. В связи с этим определялись технические силы и состав войск.

- Ну и где же по тому плану проходил рубеж развертывания? - спросил Сталин, прикуривая трубку.

- Рубежом развертывания в основном являлась полоса пограничных крепостей.

- А разве у нашего Генштаба такого рубежа развертывания не было?

- Насколько мне известно, Генштаб не успел составить реальный план на начальный период войны. В 1930 году был такой план, и согласно ему рубеж развертывания совпадал с рубежом наших укрепрайонов недалеко от границы.

- А мог ли этот рубеж сохранить свое значение в 41-м году?

- На мой взгляд, мог, товарищ Сталин, - твердо заявил Рокоссовский. - На этом рубеже, я его хорошо знаю, фашисты могли получить сильный отпор. Мы обязаны были сохранить наши Уры* на старой границе с Польшей.

- Но мы же строили новые Уры на новой границе, - Сталин показывал свою осведомленность в военных делах.

- Да, строили, но все это проходило на глазах у немцев, и было бы наивно думать, что они дадут нам их достроить.

Сталин молча ходил по кабинету и сосал трубку.

- Продолжая мысль о плане Генштаба русской армии, - не вынес молчания Рокоссовский, - надо сказать, что он перед войной своевременно провел отмобилизацию и привел войска в повышенную боеготовность.

- Мы тоже это сделали. Дали указание.

- Я его получил за несколько минут до начала войны, - с раздражением в голосе, которого от себя не ожидал, сказал Рокоссовский. - Оно уже ничего не меняло.

Сталин не стал развивать неприятный для себя вопрос, а, остановившись у стола, спросил:

- Скажите, чем объяснить преступную беспечность, допущенную командованием округов?

- Я могу ответить за Киевский особый военный округ.

- Любопытно, - пыхнул трубкой Сталин.

- Из тех наблюдений, которые я вынес за небольшой срок службы в округе, я убедился, что командованием почти ничего не было сделано, чтобы достойно встретить противника.

- Вот вы, товарищ Рокоссовский, правильно все говорите, -Сталин подошел к окну, откинул занавеску, глянул в окно и снова заходил по кабинету. - Может быть, причина такого положения заключалась в том, что у нас мало было опыта?

- В Забайкалье, на Дальнем Востоке, - Рокоссовский поворачивал голову так, чтобы не упускать из виду хозяина кабинета, -мы вместе с пограничными войсками всегда были готовы в течение нескольких часов приступить к активным действиям. И все эти вопросы тщательно отрабатывались на военных играх и полевых учениях. А в период угрожающего положения войска выводились в предусмотренные заблаговременно районы.

- В Киевском округе этого не было? - Сталин занял свое место за столом.

- Да, если сказать честно, то в округе господствовала тишь да благодать, - последовал ответ. - Если и проводилиеь учения, то их цели были слишком далеки от реальной обстановки. Дислокация войск округа у нашей границы не соответствовала угрозе возможного нападения. Многие соединения не имели положенного комплекта. Накануне войны артиллерию вывезли на полигоны. Там она и осталась.

- Это же вредительство! - грозно произнес Сталин. - За это надо расстреливать на месте!

Рокоссовский испугался, что то, о чем они сегодня говорили, вместо дела может сослужить плохую службу многим военачальникам. И он будет выглядеть как доносчик, С тяжелым чувством разочарования он подумал о том, что зря вступил в эту полемику.

Переживания генерала, похоже, уловил Сталин. Он встал, остановился у стола и стал сосредоточенно выбивать из трубки пепел в стеклянную пепельницу. Он явно хотел дать ему время успокоить свои нервы.

- Я хорошо понимаю вас, товарищ Рокоссовский, - сказал тихо Сталин. - Этот разговор мне нужен для того, чтобы в дальнейшем делать правильные выводы и допускать меньше ошибок.

По всей вероятности, он выбрал для откровенного разговора Рокоссовского не случайно. Сталину доложили еще раньше, в 40-м году, когда Рокоссовского освободили из тюрьмы, что он талантливый военный специалист, культурный, начитанный и выдержанный человек. Выбор на Рокоссовского, видимо, пал и потому, что он, в отличие от многих военных, без паники встретил войну и организованно вступил в бой с фашистами.

- Вы хотите сказать, что указания свыше были иногда необдуманными и даже вредными? - Сталин набил трубку и снова задымил.

- Именно так.

- Приведите убедительный пример такого положения, - сказал Сталин, сделав ударение на слове «пример».

- Можно об этом судить по содержанию оперативного пакета, который был мною вскрыт в первые часы войны. Содержание его подгонялось под механизированный корпус, закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено по штату. А реально мы находились в начальной стадии формирования. Поэтому Генеральный штаб и округ поставили перед нами непосильные задачи. А это напрямую связано с неоправданными потерями людей и техники.

- Как вы думаете, почему они так поступили?

- Это делалось, Думаю, для того, чтобы оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для «решительных» действий был отдан. А отдуваться будут те, кто его не выполнил.