Придя к какому-либо мнению, Ленин считал его непоколебимым и защищал его от человеческих доводов и перед лицом неопровержимых фактов, пока оно не заменялось новым взглядом, который Ленин защищал с той же убежденностью. Сомнения занимали мало места в умственном хозяйстве Ленина. Он сознательно не допускал их и избегал сомневающихся. В 1905 году он был горячим сторонником бойкота Государственной Думы и уговорил большевиков (но не меньшевиков) присоединиться к нему. В 1920 году он признал, что это было ошибкой58 59. В 1906 году он был столь же горячим сторонником большевистского участия в Думе. Эта перемена линии вызвала одно из самых яростных столкновений на Лондонском съезде 1907 г. Важнейшим вопросом в это время было поведение социалистических партий внутри Думы. Ленин отвергал меньшевистскую стратегию, позволявшую в некоторых случаях сотрудничать с несоциалистическими, либеральными буржуазными партиями. Он не хотел поддерживать центр даже в борьбе против правых реакционеров.
Сотрудничество требует определенного компромисса, а этого слова не было в политическом лексиконе Ленина. Он был политическим изоляционистом, пахарем на одинокой борозде. Демократического парламентаризма он не любил и не понимал, считая, что парламент следует использовать для революционных, а не для демократических целей. Это вытекало из его оценки перспектив революции. В 1907 г. он все еще считал, что русская революция должна вот-вот придти. Подавление восстаний 1905—1906 гг. не переубедило его. Он предсказывал новый мятеж, но, поскольку ничего подобного не произошло в течение целого десятилетия, логика его стала пошаливать. 2 мая 1907 г., например, он начинает статью следующим утверждением: «В известном смысле слова, победоносной может быть только общенациональная революция. Это верно в том смысле, что для победы революции необходимо объединение в борьбе за требования этой революции громадного большинства населения». Для пущей выразительности Ленин еще раз повторяет эту мысль несколько иными словами: «Победить против организованного и господствующего меньшинства может только громадное большинство». Это, по его мнению, «тру-изм». Но условия быстро меняются во время революции. Накануне революции и во время первого ее этапа буквально все — рабочие, крестьяне, мелкие буржуа и вообще либеральная буржуазия выступают в защиту «политической свободы» и «национальных интересов». Однако с развитием революции, когда буржуазно-капиталистические элементы начинают понимать, что значит «политическая свобода», они колеблются и переходят на контрреволюционные позиции. Тогда «социал-демократия обязана изолировать себя от мелкобуржуазного народа. Ибо одно из двух: либо колебания мелкобуржуазного народа... показывают тяжелое и трудное развитие революции, но не означают ее конца, исчерпания ее сил (так думаем мы). Тогда... с.-д. пролетариат воспитывает этот народ к борьбе... развивает его сознание, решительность, твердость и т. д. Либо колебания мелкобуржуазного народа означают полный финал данной буржуазной революции (мы думаем, что такой взгляд неверен)». Однако такое положение все же может создаться при «стечении неблагоприятных обстоятельств». «Это,— заключает Ленин, совершенно не заботясь о том, что доводы его висят в воздухе, а умозаключения весьма туманны,— была бы «общенациональная» трусость,— и с.-д. пролетариат изолирует себя от нее во имя интересов всего движения в целом»60.
К этой т^ме он возвращается на V съезде партии в Лондоне, в докладе об отношении социалистов к буржуазным партиям, в котором его взгляды на этот счет были изложены во всей их широте, «...революция наша,— сказал Ленин в докладе,— буржуазная в смысле ее общественного экономического содержания... Даже самая полная победа современной революции, т. е. завоевание наиболее демократической республики и конфискация всей помещичьей земли крестьянством, нисколько не затрагивает основ буржуазного общества. Частная собственность на средства производства (или частное хозяйство на земле...) и товарное хозяйство — остаются». Противоречия капиталистического общества при этом не стираются, а наоборот. «Все это для всякого марксиста должно быть совершенно бесспорно». Но значит ли это, спрашивает Ленин, что буржуазной революцией должна руководить буржуазия? Ответ следует отрицательный: «Довести ее до конца, т. е. до полной победы, в состоянии только пролетариат». Почему? Потому что «крупнейшей особенностью этой революции является острота аграрного вопроса... Эта борьба за землю неизбежно толкает громадные массы крестьянства на демократический переворот, ибо только демократия может дать им землю, давая им господство в государстве». Поэтому «победа современной революции в России возможна только как революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства». Именно это, а отнюдь не блок с буржуазными партиями, должно быть целью социал-демократии. «Наша буржуазия контрреволюционна»,— говорит Ленин. Даже крестьянство преследует утопические цели. «В чем главная его (крестьянства) утопия? Несомненно, в идее уравнительности, в убеждении, будто уничтожение частной собственности на землю и раздел земли (или землепользования) поровну способны уничтожить источники нужды, нищеты, безработицы, эксплуатации».
«Нет спора в том, что с точки зрения социализма это — утопия, утопия мелкого буржуа. С точки зрения социализма это — реакционный предрассудок, ибо пролетарский социализм видит идеал не в равенстве мелких хозяев, а в крупном обобществленном производстве». Тем не менее, то, к чему стремились крестьяне — «отнятие в раздел земли»,— создало бы основу для развития капитализма, что было бы выгодно для крестьян. «И не только для крестьян это выгоднее. То же самое и для пролетариата». Таким образом, «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» должна была способствовать развитию капитализма путем буржуазной революции, которой не хотела ни буржуазия, ни крестьянство. Крестьянин, говорит Ленин, мечтает «замкнуться против всего общества на своем клочке земли, на своей, как злобно говорил Маркс, кучке навоза. Этот хозяйский, собственнический инстинкт отталкивает крестьянина от пролетариата».
Как в таком случае основать диктатуру пролетариата и крестьянства?
Перспективы были, по меньшей мере, мрачные. «Наша революция переживает трудные времена. Нужна вся сила воли, вся выдержанность и стойкость сплоченной пролетарской партии, чтобы уметь противостоять настроениям неверия, упадка сил, равнодушия, отказа от борьбы»1.
Вывод: «Не может быть и речи о поддержке нами либералов»61 62.
Ленин дал превосходное описание своего озабоченного настроения. Успешная революция нуждается в поддержке большинства, а большинство — торгово-промышленные круги и крестьянство — было настроено против революции. Тем не менее, революция не кончилась. Поскольку революция продолжалась, революционная партия должна была избегать связей с контрреволюционными партиями. Ее задачей должна была быть революция, а не парламентарная политика. Ленин оставался верным революции, презирая альтернативы. Но революция была в состоянии упадка, а с нею — Ленин и его немногочисленная большевистская фракция. Они оставались во власти мертвого штиля, пока ветер Первой мировой войны не наполнил их паруса. Тогда меньшинство пришло к власти.
Организационные вопросы усугубляли разочарование Ленина. Он всегда придавал им чрезмерное значение, настаивая, что выбор между централизованным руководством и демократическими решениями «снизу» или между организацией профессиональных революционеров и свободным объединением симпатизирующих не является вопросом чисто технического порядка, а отражает идеологические разногласия. В 1902 г. он посвятил этим вопросам книгу «Что делать?». В 1904 г. тот же вопрос обсуждается в книге «Шаг вперед, два шага назад. (Кризис в нашей партии)». В этой книге Ленин с завидным прилежанием и неукротимой воинственностью подробнейшим образом разбирает прошлые партийные споры. Маленькие ошибки в организационных вопросах ведут к большим политическим противоречиям, настаивает Ленин. То, что он называл организационным «хвостизмом», или бездельничанием, было, по его мнению, естественным и неизбежным последствием психологии анархического индивидуализма, возведенного в жизненную философию.
