воля аллаха и если пши Алигоко поторопит своих дармоедов, мы сможем наконец,

утолить голод.

Трапезничали молча и без удовольствия. Потом запалились спать в наспех

выстроенном шалаше. Поставленный на ночное дежурство Зариф связал Кубати

руки и прилег рядом с ним на брошенную на землю бурку. Скоро он спал безмя-

тежным сном праведника. Во сне улыбался. Ему снилось, как он снимает богатые

доспехи с целого войска убитых врагов. Снимает и по-хозяйски складывает на те-

легах, вытянувшихся длинной вереницей по краю широкого поля. В одну телегу

Зариф луки складывает — добрые луки, из тиса вырезанные, тисненой кожей, кос-

тяной и перламутровой инкрустацией украшенные. В другую телегу — сабли в;

ножнах роскошных с серебряной чернью, с золотой филигранью, а клинки — в

Дамаске сделаны или у румов где-то, а еще и паленом русском городе Златоусте. В

третью телегу — ружья и мушкетоны замковые, пистолеты, в четвертую — мисюр-

ки с бармицами, ну и там дальше, в остальных арбах, повезет Зариф кольчуги и

панцири, зерцала и щиты, груды одежды хорошей и зелье огнестрельное — порох.

А ко всему да к этому — целый табун лошадей погонит Зариф к себе, на лесистые

берега Куркужина. Покончено теперь будет с его захудалым житьем, побогаче са-

мого Вшиголового станет...

Доблестному сераскиру снилось, как он ползет на четвереньках по пыльным

и душным коридорам ханского дворца в Бахчисарае. Он уже устал, поясницу раз-

ламывало на части, но кто-то страшный и упорный все время подбадривал Алиго-

та пинками в зад, заставляя двигаться быстрее. Паша знал, что его ждет грозный

хан, и спешил изо всех сил, отчаянно потея и задыхаясь, но коридоры, галереи,

лестницы — все это превратилось в какой-то немыслимый лабиринт, конца пути

не было, а пинки в зад становились все чувствительнее...

Самый глупый сон оказался у Джабоя. Он увидел себя голым, но обросшим

густой бараньей шерстью. Было ему тепло и совсем даже удобно, но тут появился

Алигот-паша с ножницами для стрижки овец.

— Хоть ты и таубий бараний, хоть ты и аксюек (балк., «белая кость», лица

аристократического происхождения), а с шерстью расстаться обязан!

— Не надо! — кричал Джабой. — Я ведь замерзну.

— Ничего! Другие бараны не мерзнут, не замерзнешь и ты. А потом у тебя

новая шерсть отрастет, и тогда я тебя снова обстригу.

Джабой хотел бежать, но не мог с места сдвинуться — ноги, казалось, вросли

в землю...

Шогенуков почти всю ночь «провел» в гареме. Его окружали нежные и не-

весомые девушки, похожие на райских гурий. В руки они не давались, ускользали,

подрагивали зыбким миражным маревом и таяли в воздухе. Они играли на каких-

то сладкозвучных музыкальных инструментах, с ласковой кокетливостью улыба-

лись князю и тихонько напевали:

Алигоко, ой, дуней!

В мире нет тебя подлей!..

Кубати с трудом уснул уже после полуночи и до самого утра спал крепко, без

всяких сновидений...

* * *

Время для Алигота-паши было в последние дни очень дорогим. Он пони-

мал, что находится в положении беглеца, спасающегося от погони. Сегодня он тем

не менее не слишком торопился. Верил почему-то, что вновь увидит диковинный

панцирь. Чутье богатого сквалыги ему подсказывало: эта вещь — настоящее со-

кровище. Загадочное поведение Шогенукова тоже наводило на некоторые мысли.

А вот Шогенуков теперь не знал что и думать. Такой растерянности, такой

мешанины в голове и чувствах у него никогда еще не было. В жизни своей он знал

страх и перед людьми, и перед болезнями, и перед дикими зверями, но испытать

нечто похожее на суеверный трепет ему пока не приходилось. Сейчас вот при-

шлось. И в самом деле: чем объяснить появление панциря? Разумеется, это может

быть и людской проделкой, но... зачем? Какой смысл? А если человек здесь не

причем? Неужели на свете чудеса существуют не только в сказках?! Алигоко по-

дозревал, что молодой пши, с безучастным видом сидящий в стороне с развязан-

ными уже руками, но с колодкой на ноге, знает, наверняка знает разгадку — дер-

жит ее за щекой. А вот с какого боку к этому парню подступиться, чем прельстить,

где ему капкан поставить — Шогенуков никак не мог решить. Может, силы тем-

ные, колдовские, рассудок его нарочно ослабили? Страшненько, ох, и страшнень-

ко!

После утренней трапезы долго ждали, с волнением посматривая на верши-

ну скалы: панцирь не появлялся. Ближе к полудню Зариф вскарабкался наверх,

обыскал там кустарник, обшарил все камни и не нашел ничего. Спустился вниз,

развел руками. Тогда начали спешно и суетливо собираться в дальнейший путь.

Сразу тревожно стало на душе у беглецов. У них появилась невольная потребность

постоянно озираться по сторонам, опасливо вслушиваться во всякие — подозри-

тельные будто — звуки.

А мир, каким он сейчас выглядел, совсем, казалось, даже не был способен

таить в себе что-либо угрожающее. В это доброе летнее утро мир словно народил-

ся заново на радость и зверю, и птице, и человеку, и всякой сущей на земле твари.

Под прозрачно-лазурным куполом неба сегодня легко и свободно дышала густая и

сочная зелень лесов и лугов, неправдоподобно чисты и приветливы были горные

потоки, даже камни и скалистые утесы, облитые яркой щедростью солнечного

света, выглядели почти живыми созданиями природы. Хотелось доверчиво

прильнуть к ближайшему валуну и погладить ладонями по его теплой шершавой

коже. Хотелось уткнуться лицом в пахучую траву и замереть на несколько мгнове-

ний, плотно смежив веки. Хотелось разуться и бесцельно бродить по колено в реке

до тех пор, пока ноги не онемели бы и не потеряли чувствительность к холоду та-

лой ледниковой воды.

Так воспринимал сегодняшний мир Кубати, которому вообще-то следовало

бы побольше думать о превратностях судьбы, помнить о колодке на ноге и цепи на

запястье, а не поддаваться очарованию красоты земной. Сейчас он реже размыш-

лял о Канболете, чаще в его мыслях и сердце появлялась Сана. Не слишком силь-

но занимала его и загадка, связанная с появлением панциря. Он решил ее еще

вчера и теперь был спокоен. Ясно, что Канболета пока нет поблизости. Ведь он

легко бы справился и один с этой жалкой шайкой, где некоторую опасность пред-

ставляет лишь туповатый Зариф. Поблизости от панциря кто-то другой, тянет

время, выжидает...

Когда все собрались в дорогу и взгромоздили Кубати на коня, снова, как и в

прошлый раз, с вершины скалы донесся мелодичный звон...

Крик вырвался сразу из нескольких глоток — изумленные восклицания,

проклятия, татарские ругательства, воззвания к аллаху. Один Кубати помалкивал.

В его глазах — спокойная понимающая улыбка. Не без некоторого страха перехва-

тил полунасмешливый взгляд этих глаз Шогенуков. Алигот-паша тоже посмотрел

на пленного юношу, промычал что-то требовательно-вопросительное и вдруг

умолк, будто ему внезапно приоткрылась завеса над некой жуткой тайной.

Джабоя нигде не было видно — забился, наверное, в чащу кустарника и ле-

жит там ни жив ни мертв. А Зариф уже карабкался вверх по склону. Теперь он

благоразумно держался у самого края глинистой осыпи, где камнепад, подобный

вчерашнему, вряд ли мог его задеть. Как завороженный смотрел он на такой сей-

час близкий панцирь: бора маиса ослепительно сверкала в солнечных лучах. Еще

две-три сажени и... сверху обрушилась небольшая лавина камней, но прогрохота-