— Салам алейкум, путник!

«Вот бы мне его голос, — тоскливо подумал Адильджери, — таким рыком

медвежьим любую толпу можно привести к повиновению».

— Уалейкум салам, добрые люди, — Адильджери подошел поближе, а юный

джигит взял у него из рук поводья коня и привязал разгоряченного скакуна к де-

реву.

— Присаживайся, — сказал незнакомец. — Надеюсь, не побрезгуешь нашей

бедной трапезой.

На небольшом медном блюде лежала лепешка копченого сыра, большой

кусок просяной пасты, несколько кусочков халуа — сладкого кушанья из масла,

меда и ячменной муки. Рядом с блюдом, на широкой и короткой дубовой дощечке

— вареная курица, пучок «медвежьего» лука — черемши — да соль в костяной ко-

робке.

— Дай аллах, чтоб каждого путника приглашали к столь «бедной» трапезе,

— вежливо ответил проголодавшийся проповедник и сел на разостланную на зем-

ле бурку.

Хозяин привала тоже сел, а парень аккуратно разделил курицу по суставам

и положил перед гостем лучшие части — ножки и желудок.

Адильджери отщипнул кусочек пасты и сказал:

— А вот юноша...

— Бати его зовут, — подсказал старший незнакомец. — А меня — Болет.

— Так вот, уважаемый Болет, пусть Бати тоже садится с нами. Ведь в лесу —

это не в кунацкой. Походный привал...

— Садись, Бати, — пригласил Болет. — Наш гость... э-э…

— Адильджери.

— Да, наш старший — Адильджери, он правильно говорит. Здесь тебе не

придется таскать новые кушанья и наливать нам мыхсыму. Дорога есть дорога.

Бати сел рядом с Болетом и скромно занялся куриной шейкой.

— Сколь приятно встретить в пути единомышленника — настоящего му-

сульманина, — положил начало «застольной» беседе Адильджери. — Ведь ты при-

ветствовал меня, Болет, по мусульманскому обычаю, так?

— Это скорее по привычке, — усмехнулся Болет. — Ведь мы с моим каном

Бати несколько лет прожили в Крыму.

— О-о! — уважительно протянул Адильджери и отбросил в сторону обгло-

данную косточку. — Как бы я хотел там пожить!

— Не стоит, — возразил Болет.

— Не стоит?! — удивился Адильджери. — Среди правоверных!.. Не видеть

вокруг себя ни одной языческой рожи — и не стоит? Да только ради этого...

— Не думай, милый земляк, что крымские татары, хоть они все поголовно и

мусульмане, только и делают, что возносят молитвы аллаху, творят добрые дела и

ведут благочестивые беседы. Они такие же люди, как и мы, только большинство

из них развращено военачальниками и муллами — да, да, муллами тоже, и хотят,

чтобы работали, накапливали им богатства другие люди, другие народы. Разве

они не грабят адыгов? Разве мало в крымской пли турецкой неволе наших муж-

чин и женщин?

— Но зато ведь они несут в наши края высокий свет ислама! Когда мусуль-

манство будет принято всем народом, то многое переменится к лучшему.

Болет покачал головой и ничего не сказал. Адильджери стал понемногу го-

рячиться:

— Но как можно терпеть, когда еще добрая половина наших чувячников

продолжает упорствовать в неверии!

— Человеку бывает нелегко отказаться от старых привычек.

— Так надо его заставить!.. — Адильджери с силон ударил кулаком по сво-

ему колену и чуть-чуть покривился от боли. — Заставить! Заставить!!!

— Нет, нельзя. Коран не позволяет.

— Как... не позволяет?.. — упавшим голосом спросил Адильджери. — Ко-

нечно, я пока еще не обучен грамоте и сам не читаю священную книгу, но многое

из того, что в ней написано, я знаю. Знаю со слов двух-трех татарских мулл. Один

мулла даже был гостем в моем доме почти целую зиму и каждый день учил меня

молитвам...

— И сам при этом не показал себя большим знатоком Корана, — подхватил

Болет. — Думаю, что так оно и было, дорогой мой еджаг. Ведь и среди мулл нема-

ло напыщенных невежд. Я не хаджи, но книгу мусульман читал внимательно.

Правда, не на арабском, а на турецком языке. И хорошо помню оттуда вот такой

аят: «Как могла бы уверовать хоть одна душа, если бы на это не было соизволения

от аллаха?» Вот что сказано в сотом аяте из десятой суры — я легко запомнил эти

числа: они прямые и острые, как стрелы.

Адильджери молчал.

— Могу привести еще одно место из Корана, — спокойно гудел своим роко-

чущим басом Болет. — Вот слушай: «Если было бы угодно нам, мы каждой душе

дали бы направление пути ее...» Правильно, Бати? — вдруг обратился он к юноше.

Бати густо покраснел и кивнул головой.

Адильджери оторопело воззрился па парня.

Болет, казалось, не замечая его удивления, сказал пареньку:

— Лошадь нашего старшего, наверное, уже остыла, пойди напои ее.

Когда Бати отошел, он объяснил:

— Мальчишка учился в турецком медресе, знает книгу наизусть.

— О, аллах! — с завистливым восхищением вздохнул Адильджери. — Но мне

все-таки непонятно одно, Болет: Как можешь ты, такой знающий, да еще и не

простого рода, я это вижу по твоей одежде и оружию, — и вдруг защищать языч-

ников!

— Я людей защищаю. Тех самых, кто кормит и одевает самих себя да еще и

толпу дармоедов из «не простого рода».

— Постой, постой! — рыжая борода Адильджери мелко затряслась от гнева.

— Ты называешь дармоедами тех, кто наверху?

— Да, кто наверху. Как пена в кипящем котле. Только давай не будем волно-

ваться. Ведь и спорить можно спокойно.

Адильджери помрачнел еще больше:

— Не понравились бы твои слова князю, у которого состою я в свите.

— Какому князю?

— Хатажукову Кургоко.

— А-а-а... — задумчиво протянул Болет.

Он долго молчал, затем, будто решившись на какой-то ответственный шаг,

медленно проговорил:

— А теперь я скажу слова, которые твоему князю, наверное, понравятся: сын

Кургоко не утонул семь лет назад в Тэрче, он жив и здоров.

Адильджери вскочил на ноги: по его лицу было видно, что он хочет, мучи-

тельно хочет знать подробности, что его терзают сейчас десятки вопросов, готовых

сорваться с языка, но Болет предостерегающе поднял руку.

— Больше — ни слова! — сказал решительно, а потом добавил:

— Еще не время, — он встал и сделал Бати какой-то знак рукой.

Бати исчез в лесной чаще. Скоро в лесу раздалось приглушенное конское

ржание, лошадь Адильджери взволнованно ответила на него. Но вот Бати появил-

ся снова — он вел под уздцы великолепного коня — хоару, буланого с черной гри-

вой, черной полосой на спине и черным хвостом.

Адильджери посмотрел на коня, тяжело вздохнул и стал прощаться. В это

время со стороны лесной опушки, где проходила дорога, донесся неясный шум,

какие-то крики, разноголосое пение.

Адильджери, Болет и Бати, который прибрал остатки пиршества и приторо-

чил к седлу туго скатанную бурку, вышли на дорогу. Навстречу им двигалась ра-

достно возбужденная толпа крестьян, то ли гоня перед собой, то ли сопровождая

большую черную корову без единого светлого пятнышка на лоснящейся шкуре.

— Вот вам, пожалуйста! — криво усмехнулся Адильджери. — Это называется

«самошествующая корова Ахына». Гонят к Махогерсыху - на свое проклятое ка-

пище.

На губах Болета появилась добродушная улыбка:

— Так и «шествует», несчастная, от самого моря?

— Какой там! — Адильджери досадливо махнул рукой. — В каждом селе, я

уверен, эту скотину подменяют. А потом говорят, что «Ахыном посланная», сама

прошла весь путь без остановки. На Махогерсыхе ей отдадут почести, а потом за-

колят и съедят. Тьфу!

Женщины, мужчины, ребятишки, идущие позади коровы и сбоку, были ис-

полнены не религиозного смирения, а скорее праздничного веселья. Несколько