Если ты не хочешь быть рабом, если ты не трус и не предатель, знай, что надо делать:

1. Объединяйтесь в группы, проверяя людей делом.

2. Создавайте станционные, участковые и дорожные штабы действия..

3. Связывайтесь с трудящимися городов и сел и там организуйте такие же штабы.

4. Саботируй выполнение всякого советского задания как по службе, так и на стороне, применяя все возможные способы, помня, что в противном случае ты закрепляешь свое рабство.

5. Если организация еще не оформилась, действуй в одиночку.

6. Разрушай все, что можно, помня, что ты разрушаешь рабский строй.

7. Вооружайтесь.

8. Уничтожай опричнину — коммунистов и их прихлебателей.

9. Готовь вооруженное восстание.

Центральный штаб действий

Многое из этого воззвания окончательно вызрело у Ивана во время долгих бесед с Рабиновичем, многое он чувствовал и понимал сам, что-то пришло под влиянием взглядов Петра Орелкина. |

Текст был написан И. Митиным 4 октября, т.е. в тот же день, когда его арестовали. В наркомат листовку он рринес, чтобы показать и обсудить ее содержание с коллегой по работе инженером планового отдела В.Н. Долинским, с которым они также нашли общий язык якобы на почве недовольства существующими порядками. Однако листовка оказалась в ОГПУ, как только на ней высохли чернила. По всей видимости, Долинский по заданию оперработника спровоцировал Митина на написание листовки, а когда она оказалась у него в руках, сразу же передал в ОГПУ. Иван тут же был взят с поличным.

Ко времени ареста кроме вышеназванной листовки у ОГПУ имелись и другие материалы, которые по меркам того времени считались преступными. Некоторое время до ареста за Митиным негласно велось наблюдение и прослушивалась квартира, где проживали Иван, Василий и Маргарита Митины. Вдобавок и сам Иван, очевидно по причине своей политической наивности, был не очень осторожен. Его рассуждения о методах свержения ненавистной власти не находили поддержки даже у Давида Рабиновича, который предостерегал: «Горячий ты, Ваня, держи себя поосторожней, иначе тебя быстро сцапают. Террор и вооруженное восстание для настоящего момента неприемлемы, все можно сделать тише и спокойнее, для чего нужна политическая борьба».

Версия, что это была тщательно продуманная операция Транспортного отдела ОГПУ, находит подтверждение в материалах следственного дела и выглядит вполне правдоподобной. Так, на протяжении нескольких месяцев следствия В. Долинский ни минуты не был на подозрении как участник той самой контрреволюционной группы, которую якобы организовал Митин. Он выступал только в качестве свидетеля, в то время как Рабинович и Орелкин, которые не имели никакого отношения к составлению листовки, проходили по делу как участники-заговорщики, члены Центрального штаба действий.

Листовка-воззвание по своему содержанию давала широкий простор для фантазии, что и было максимально использовано следователем ОГПУ Бененсоном для превращения неосторожно высказанных на бумаге мыслей отдельного человека в план действий контрреволюционной, владеющей опасным оружием организации террористов.

Как и многие другие следственные дела 30-х годов, дело Митина изобилует несуразицами, отсутствием фактов, подтверждающих предъявленное обвинение, лишено логики и здравого смысла и почти все построено на признании своей вины и показаниях Ивана на всех «участников контрреволюционной террористической группы». Также

в основу дела легли показания против себя Василия и Маргариты Митиных, признание ими своей вины.

При гласном, открытом рассмотрении этого дела, да еще при наличии адвоката оно бы рассыпалось в течение первых нескольких минут. Но Особая коллегия ОГПУ в то время, по-видимому, не особенно задавалась вопросами истинности показанного обвиняемыми, которые «стремились полностью разоружиться перед народом». Для нее все было ясно и понятно: все, проходящие по делу, происходили из чуждой среды, имели негативное отношение к советской власти. Остальное было не особенно важно.

13

Во время допросов на Лубянке И. Митин был сломлен. Сказались характер Ивана, его качества, которые проявились во время чисток 1929 года, когда вопреки своим убеждениям он мог стать на чуждую ему сторону для достижения своих корыстных целей. В первые дни, желая представить листовку-воззвание как написанную им для «прощупывания» позиции коллег и выявления их «истинного» лица, с тем чтобы потом проинформировать ОГПУ, Митин пытался запутать следователей. Однако вскоре понял, что придуманная им на ходу версия выглядит совершенно неубеди-

т

тельной. И тут, не без помощи следователей ОГПУ, он понимает, что его ждет. Месяц спустя после ареста, доведенный до отчаяния и не видя выхода, Иван дрожащей рукой пишет на обрывке оберточной бумаги предсмертнуккзапис-ку, упоминая в ней и злополучного Долинского, и осколком стекла вскрывает себе вены... Все! Жизнь закончилась. Прощай, тройка с бубенцами, прощай, сытая и безбедная жизнь, прощайте, мечты о славе и богатстве!

Но на этот раз ему не суждено было умереть. Бдительный охранник Бутырского изолятора вовремя заметил лежащего без движения заключенного, и Митин был спасен.

Т

1

Иван Григорьевич Митин, 1933 год

*

I

t

г

■

4 t >

ч

I

I

\

9

I

I /

4

Василий Григорьевич Митин после ареста в 1933 году

#чtI /-4

\

>1

>■Ч%

С «того света» вернулся уже другой человек. Он охотно дает показания, аккуратно и тщательно описывает все,

ш

о чем его спрашивают. Отстраненно, с ненужными и даже опасными подробностями пишет о себе, своем брате, сестре. Под диктовку следователя Бененсона представляет свои исследования в области «беззвучного» оружия как проводимые с единственной целью — создать оружие для покушения на руководителей страны. Говоря о брате Василии, он покорно подтверждает, что тот принимал самое активное участие, был в курсе всех основных достижений, помогал в нелегальном приобретении огнестрельного оружия (тот просто, бывало, воровал его). Кроме того, убеждал Ивана прекратить передавать «беззвучное» оружие Управлению военных изобретений, порвать с УВИ и ОГПУ. Следователям это и было нужно: как же без Василия — организации не получится!

Иван уже почти любит ОГПУ. Он пишет: «Передо мной проходили процессы вредителей и террористических актов. Я давал им свою оценку, повторял лозунг Сталина “Техника в период реконструкции решает все”. Так, как раньше вредили, так, как производились до этого теракты, для сего дня старо. Для этого нужно заставить служить технику, и я заставлю ее служить врагам Советской власти, дав “беззвучное” огнестрельное оружие. Считая себя обреченным, проникшись есенинскими мыслями, я перестал уважать и ценить свои? жизнь. Человек, дошедший до такого состояния, способен либо на са-моубийство, либо на совершение терактов. Прочитав книгу самоубийцы, я решил, что если умирать — вопрос решенный, то нужно отомстить за свою жизнь. Обыватель по-своему представляет работу ОГПУ. Чем умирать замученным в застенках ОГПУ, я предпочитал самому покончить с собой. Но нет ничего сильнее, чем действующее даже на дикого зверя внимательное отношение и заботливость. Все, что я себе мысленно рисовал о “застенках”, разбилось в несколько дней. Уяснив же в действительности, что ОГПУ не только карает, но и перевоспитывает людей, я был совершенно сбит со своей казавшейся мне твердой платформы. Трудно передать все свои переживания за очень короткий, но для меня очень большой, месячный срок. Анализируя всю свою жизнь, все свои поступки, все свои мысли, я чувствую невольную неловкость за проявленную заботливость и вежливость к такому низкому человеку, каким я стал. Требуя от Управления военных изобретений за свое изобретение 100 000 рублей, я даже в последнем случае скрыл от УВИ целый ряд основных данных, касающихся “беззвучного” оружия...