*

Примерно через полчаса знаменитые красильни предстали перед взором героев. Это подтверждала вывеска над дверью. “Красильня “Веселая Радуга” – вопреки невзрачной цветовой гамме гордо провозглашала она. На первом этаже, в маленькой комнатке, судя по всему – приемной, их встретил невысокий белобрысый парнишка со стрижкой “под горшок”, с виду немногим старше Ивана. – Санчес, – с картинным полупоклоном, отставив ногу и помахав рукой в области коленок, представил его Гарри. – Наш редактор, ценитель и кормилец. Санчес смущенно улыбнулся и покраснел. – А это – приезжие иностранцы, принц Джон и странствующий рыцарь сэр Вульф из Лукоморья. Мы имели счастье, или несчастье, или, так сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло – познакомиться сегодня в переулке Башмачников. Они пришли мне на помощь в некой весьма щекотливой ситуации, незваные, но желанные, я бы сказал. И они будут жить у нас. – Друзья Гарри – мои друзья! – не прекращая улыбаться, молвил красильщик. – Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты! Правда, у нас тут немножко не прибрано, богемная жизнь, понимаете сами, но зато все свои. У вас багаж? – Да, с вашего позволения. Не могли бы вы помочь донести? Но если вам тяжело, мы сами… – царевич двинулся на улицу, Серый и Санчес – за ним. – Ого, – крякнул хозяин, взвалив на плечо мешок. – Что у вас там – чугун? – Золото, – отозвался Иван из-под другого мешка. Рыцарь Вульф скривился, как от зубной боли. Санчес споткнулся на ровном месте. – Шутка, гы-гы, – сказал Серый, делая царевичу страшные глаза. – Гы-гы, – старательно выговорил Иванушка. – Гы-гы, – задумчиво повторил Гарри с крыльца. Красильщик оказался словоохотлив, и пока мешки несли до второго этажа до гостевых комнат, успел поведать новым знакомым, что красильня раньше принадлежала его отцу, что когда тот умер и завещал предприятие ему, он, Санчес, учился в гуманитарной гимназии, каковую ему и пришлось покинуть в связи со вступлением в наследство, тем более, что не покинь он ее, его бы все равно, скорее всего, к весне бы выгнали за хроническую неуспеваемость, нарушение режима и непочтение к преподавателям, несмотря на все неплохие отцовские денежки, которые тот платил за образование своего единственного отпрыска. Рассказал он, но скорее, не как о факте, а как о забавном недоразумении, что дела в красильне со смерти отца идут неважно, что сколько бы он ни старался (а не старался он нисколько) – клиенты и работники разбегаются, и оставленные родителем капиталы тают не по дням, а по часам. – И что ты будешь делать, если разоришься? Санчес ухмыльнулся и скинул мешок на пол в одной из комнат. – Не ЕСЛИ разорюсь, а КОГДА разорюсь. Это вопрос времени, чувствую я… Не выходит из меня красильщика. Что делать буду? Стану трубадуром, буду бродить по свету с Гарри, играть на тамбурине, петь его песни… – А он действительно мини-сингер? – глаза Иванушки вспыхнули с новой силой. – Да, конечно! Самый лучший, какой только есть на свете – а мне их немало приходилось повстречать на своем веку – в гимназии, и за время знакомства с Гарри. Вы слышали, наверное, баллады “Король и шут”, “Рыцарь и чудовище”, “Чиль Ойленшпигель”? – Нет, – как завороженный, царевич покачал головой. – А “Птица и костер”? – Нет. – А “Королева тепла”? “Малиновый король”? “Когда окончен будет бал, и вновь взойдет луна…” – вывел Санчес, дирижируя себе рукой. – Нет… – Ну, да ничего страшного. Мы это быстро исправим. Скоро должен начать народ собираться – Эндрю, Джек Перкин, Юджин, Непогода, Малыш… Даже этот урод Кит придет. Не люблю я его, но он – друг Гарри… Кстати, вот это – ваша комната. Замок на дверях есть, но это не проблема – к нему любой ключ подходит. Живите, сколько надо. Постельного белья, правда, нет. Туалет на первом этаже, рядом с конторой, где приемная… – В смысле, туалет в доме, что ли? – не понял Волк. – Ну да. Не как у нас, в Лукоморье. Я читал – это из-за гигиены, – авторитетно пояснил царевич. – А я и не знал, что она заходит так далеко на восток. Теперь настал черед удивляться Иванушки. – Так она… это… везде действует… вроде… – Разве? Тогда надо быть осторожней. – ?! – С гигиеной шутки плохи. Когда она одна – еще можно справиться, а вот несколько – это, говорят, хуже медведя. В голову Ивану закралось определенное подозрение. – Сергий, извини, конечно, но ты уверен, что ничего не… э… не путаешь? Гигиена – это когда руки моют каждый день… или тараканов морят до того, как они начинают объединяться с клопами… или подметание пола, пока его еще видно… А гиена – это такой веселый компанейский зверек. Еще устойчивое словосочетание есть – смех гиены. И они собираются вместе, когда кому-то плохо. Рыцарь Вульф застыл, как громом пораженный. – Каждый день?!.. Тараканов?!.. Подметать?!.. М-да… Пожалуй, лучше встретиться с ги… гиеной… Санчес с интересом стоял и наблюдал за рождением истины, с уважением глядя на Ивана. – Приятно встретить образованного человека, – от души пожал он царственную руку. – Если что потребуется – говорите, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам. А сейчас пойдем в столовую – народ там собирается. – Сколько с нас за комнаты? – спросил Иван. Санчес обиделся. – Друзья Гарри – мои друзья. Не говорите глупостей. “Народ” на кухне уже собрался. Вокруг коренастого дубового стола, в окружении закопченных стен и давно не чищенных котлов сидела разношерстная компания: каждый второй – мини-сингер, каждый первый – поэт, определил уже наметанным глазом Серый, скользнув по живописным одеяниям и целой коллекции лютней, глиняных кувшинов с вином и девушек на коленях. Из еды на столе стояло маленькое блюдце с орехами. Серый деликатно ткнул локтем Санчеса под ребра: – Одни орехи на ужин – это тоже ваш варварский обычай, типа ги… гигиены, или я чего-то не понял? Хозяин смущенно улыбнулся в ответ: – Это в трактире дают бесплатно к вину… – А-а… – удовлетворенно кивнул Волк. – А трактир отсюда далеко? – Да нет, минутах в пяти. – Пойдем, прогуляемся, пока они тут глотки дерут. Через полчаса Санчес, Волк, трое слуг трактирщика и пять большущих корзин со всевозможной снедью вернулись в “Веселую Радугу” под одобрительные возгласы собравшихся. – Налетай! – по-барски взмахнул рукой отрок. Гости и хозяин не заставили себя долго уговаривать. – Санчес, где можно взять кружку? – спросил Волк, проглатывая подвернувшуюся под руку сосиску. – Вон там, не разделочном столе посмотри. – Ага, гут. – Что ты берешь?! – Кружку. – Так это же кружка из-под мусора! – Ну, тогда возьму эту. – Эта – из-под бульона! – А эта? – Ну-ка, дай посмотреть… Эта – из-под молока. Сэр Вульф бессильно опустил руки. – Слушай, хозяин, у тебя есть не кружка из-под чего-нибудь, а просто кружка? Санчес озадаченно почесал в затылке. – Ты знаешь – нет… Но я сейчас помою… – он схватил, не глядя, одну из посудин и быстро побулькал ее в огромном глиняном чане, черная матовая вода которого если и не была колыбелью жизни на Земле, то имела все шансы стать таковой после ближайшей глобальной катастрофы. Серый плюхнулся на скамью рядом с царевичем. Пение, если оно и начиналось в его отсутствие, на время, по вполне понятным причинам, прекратилось, и друзья воспользовались недолгим перерывом, чтобы тоже перекусить. Волк выудил из кучи угощений нечто гладкое, продолговатое и коричневое, с недоумением повертел в руках, но попробовать не решился. – Что это? – осторожно осведомился он у Ивана. – Где? – повернулся царевич. – А, это… Это – банан в шоколаде. – Чего? – подозрительно переспросил Сергий. – Фрукт такой, в… э… ну, короче, это вкусно. Попробуй. Тебе должно понравиться. Серый с видом патриция над чашей цикуты откусил крошечный кусочек и со страдальческим видом принялся жевать. Проглотил. Потом еще. И еще… – Надо же!.. Банан в шоколаде… – блаженная улыбка заняла все доступное пространство на лице странствующего рыцаря. – Ешеньки-моешеньки!... Чтоб я так жил!... Банан в шоколаде!... А ну, давай еще, – и он с решительным видом принялся ворошить ближнюю к нему груду продуктов. Внезапно все вокруг смолкло. Это Гарри взял лютню. – Ну-с, начнем, – полупьяно поблескивая раскосыми зелеными глазами, молвил он, и все разом вдруг загомонили, стараясь перекричать друг друга: – “Ты мой родник”! – “Я выпью вина”! – “Маятник”! – “Рыцаря и менестреля”! – “Шарманщика”, Гарри, “Шарманщика”! Полные губы минисингера удовлетворенно покривились. – Все споем, не спешите, наше время впереди, – мягко проговорил он. – Но начать я хочу с песни, которую я сегодня бы посвятил моим друзьям, принцу Джону и сэру Вульфу. И в полной тишине поплыли первые аккорды. ...Смерть надо мной — Как солдат на боевом посту. Но я от нее уйду По границе миража — Ей меня не удержать В гибельных местах — Я давно забыл, Что значит страх. Ведь золото – прах. В дальних мирах Оно не дороже свинца… Слава и власть — Дьявола пасть, А мне бы в огне не пропасть… А мне бы дойти до конца… Я в пути… Когда певец закончил, царевич рыдал – то ли от счастья, то ли от полноты чувств, то ли от выпитого вина. – Сергий, ты понимаешь, это – гениально! Он – гений! Гений!.. – только и повторял он. А тем временем Гарри вновь ударил по струнам. Берег не встреченный, остров ненайденный, Призрачной пристани девственный рай, Грезы огарок, у неба украденный — Все, что имею – твое. Выбирай… Некоторые музыканты стали перебирать струны своих инструментов, и их голоса бархатной нитью вплетались в песню Гарриной лютни. Девушки, закрыв глаза, покачиваясь, как в экстазе, безмолвно шевелили губами, повторяя слова, навечно врезанные в скрижали их душ огненными буквами истинной любви. Иван, раскрыв рот, вытянул шею по направлению к минисингеру и забыл дышать. Даже Серый перестал жевать и склонил по-собачьи голову набок, серьезно вслушиваясь в колдовские звуки баллады. Гениально или пошло – он в этом мало разбирался. Знал он только одно – совершенно неожиданно ему это нравилось. Песни и разговоры продолжались далеко за полночь. Когда гости расходились по домам, гостевым комнатам и просто тюфякам на полу, часы на городской башне пробили четыре. Царевич и Волк неровным шагом, в обнимку прошествовали в свою комнату. Серый в отуманенном усталостью и вином мозгу лелеял перспективу поспать завтра (в смысле, сегодня) подольше (в смысле, до завтра). В широко раскрытых же очах Иванушки горела одна, но пламенная страсть – увидеть завтра (в смысле, опять сегодня) в два часа дня своими глазами настоящий рыцарский турнир, проводимый Шарлеманем, о котором ему весьма опрометчиво, по мнению Серого, в недобрый час брякнул Санчес. Победитель турнира получит в супруги прекрасную Валькирию – единственную дочь короля. – Ну-ну, посмотрим, чья возьмет, – грозно бормотал Волк, заваливаясь на свою кровать, хотя в глубине души что-то маленькое, гнусно хихикающее, подсказывало ему чья же все-таки возьмет.