Он не припомнил ни одного городского района на Терре, столь же свободного от функциональных построек; промышленное производство здесь находилось под землей – или же здания были столь искусно замаскированы в общей схеме, что разглядеть их было не под силу даже его наметанному глазу. И никаких реактивных воздушных шаров-кредиторов. Он машинально поискал их взглядом, но вокруг в эксцентричной манере порхали туда-сюда лишь привычные «летяги». А на пешеходных «бегунках» деловито сновали толпы людей; дробясь на перекрестках, они выплескивались за пределы его обзора (привычное, извечное и повсеместное явление его жизни на Терре), спеша по своим делам. Жизнь и движение, активность целенаправленной, почти навязчивой серьезности: инерция города подсказывала ему, что увиденное внизу не появилось там послушно извне в ответ на его пристальный взгляд. Жизнь здесь существовала задолго до него, ее избыток кинетической энергии нельзя было объяснить проекцией его собственных представлений – то, что он видел, не было иллюзией, порожденной ЛСД, введенного ему в кровь солдатом ТХЛ.

– Чашечку син-кофе? – тихо проворковала ему на ухо появившаяся рядом платиновая блондинка. – Она помолчала, но Рахмаэль все еще был слишком ошеломлен, чтобы ответить, даже машинально. – Это вам действительно поможет, – продолжала девушка после паузы. – Я знаю, как вы себя чувствуете, мне прекрасно известны ваши переживания, потому что, впервые очутившись здесь, я прошла через то же самое. Мне казалось, я схожу с ума. – Она похлопала его по руке. – Пойдемте-ка на кухню.

Он доверчиво взял ее за маленькую теплую руку, и девушка молча провела его через гостиную, где люди сосредоточено внимали увеличенному до божественных пропорций изображению Омара Джонса на телеэкране. Вскоре они сидели друг против друга за декоративным столиком с пластмассовой столешницей. Блондинка ободряюще улыбнулась, и Рахмаэль, все еще не находя слов, улыбнулся в ответ на ее спокойное дружелюбие. Живость девушки, близость ее теплого тела пробудили его от вызванного потрясением оцепенения. Впервые после того, как в него вонзился дротик с ЛСД, он почувствовал прилив энергии и как будто ожил.

Обнаружив вдруг у себя в руке чашку син-кофе, Рахмаэль сделал глоток, пытаясь освободиться от давящей тяжелой апатии и сформулировать нечто вроде краткой благодарности. На это как будто бы ушли миллион лет и вся доступная энергия, из чего он заключил: что бы с ним ни случилось и где бы он ни был, от хаоса, порожденного стирающим разум галлюциногеном, он еще не избавился окончательно. До полного освобождения от действия наркотика запросто могло пройти несколько дней и даже недель… но он готов был стоически выдержать подобное испытание.

– Спасибо, – с трудом пробормотал он наконец.

– Что вы пережили? – спросила девушка.

Он отвечал, запинаясь и сосредоточенно обдумывая каждое слово:

– В меня попал дротик с ЛСД. Не знаю, сколько он во мне пробыл. «Тысячи лет, – мысленно добавил он. – От Ромула до наших дней. Столетняя эволюция, каждый час словно год». Но сообщать об этом не было смысла, он не скажет девушке ничего нового. Несомненно, она жила на Терре и наряду со всеми была подвержена опасности получить самое малое остаточную дозу химикалий, распространяющихся через системы водоснабжения крупных населенных центров, – все еще смертельно опасное наследие войны 92 года, превратившееся в неотъемлемую часть окружающей среды, с чем приходилось неохотно и молчаливо мириться.

– Я спросила вас, – повторила девушка со спокойной, почти профессиональной настойчивостью, сосредоточивая его внимание на себе и своем вопросе, – что вы пережили и что видели? Лучше рассказать кому-то сразу, пока воспоминание не потускнело. Позже припомнить будет очень трудно.

– Военная диктатура, – хрипло сказал он. – Казармы. Я там был. Но недолго, до меня добрались довольно быстро. Но я видел.

– Что-нибудь еще? – Девушка не казалась взволнованной. Но она слушала внимательно, стараясь ничего не упустить. – Как насчет солдата, выстрелившего в вас дротиком? В нем было что-то примечательное? Странное или необъяснимое?

Он помедлил.

– Всего лишь галлюцинация. Вы же знаете, что такое лизергиновая кислота и ее действие. О боже, да меня переполняли всяческие ощущения. Хотите еще раз услышать о Судном дне в дополнение к собственному опыту? Или…

– О солдате, – терпеливо произнесла девушка с серебристыми волосами.

– Ладно, – прерывисто дыша от боли согласился Рахмаэль. – Мне привиделся циклоп из головоногих. – Он ненадолго умолк, усилие, понадобившееся ему для передачи воспоминания словами, истощило ненадежный запас его сил. – Этого достаточно? – сердито добавил он.

– Обитающий в воде? – Она не сводила с него сияющих умных глаз, не позволяя ускользнуть. – Нуждающийся или явно желающий…

– В соляной оболочке… – Он заставил себя дышать размеренно, оборвав фразу на середине. – Признаки обезвоживания, трещины кожных складок. Судя по миазмам, я предположил быстрое испарение эпителиальной влаги. Возможно, указывающее на гомеостатические нарушения. – Он отвел глаза, не выдержав ее упорного требовательного взора, – напряжение оказалось не по силам его убывающей энергии, способности сосредоточивать свое внимание. Пятилетний срок абреакции[21] от наркотического периода, сказал он себе. Возвращение к пространственно-временной оси раннего детства наряду с ограниченной областью сознания и незначительными способностями мальчишки-дошкольника – вот проблема, которую следует решить, но она слишком сложна. И останется таковой, даже если он сможет вырваться и восстановить функцию взрослого со зрелой способностью рассуждать. Рахмаэль потер лоб, чувствуя боль и напряжение, словно мучимый хроническим синуситом в опасной стадии. «Изменение болевого порога, – тупо подумал он. – Из-за наркотика. Привычный дискомфорт, обычные соматические импульсы – все усилено до невыносимого предела и при этом абсолютно ничего не значит».

Заметив его угрюмую внутреннюю сосредоточенность, девушка сказала:

– Вы не испытывали прежде под действием ЛСД физиогномических изменений такого типа? Вспомните об исходном побуждающем эпизоде во время учебы в начальной школе. Можете вернуться в воспоминаниях так далеко?

– Тогда это контролировали, – сказал Рахмаэль. – Один из психологов Квалификационного совета компании «Вес-Дем», этих никчемных дам в синих халатах – как там они называли себя? – кажется, психолетиками. Или психоделитрисами – я забыл, как именно. Наверное, мною занимались в разное время обе эти группы. Разумеется, я снова прошел этот курс и позже, в двадцать три года, согласно закону Маклина о психическом здоровье. «Однако все дело именно в контроле, – мысленно добавил он. – Когда рядом некто обученный, способный делать и говорить то, что нужно, поддерживать контакт со стабильным, объективным коинон космос, общим миром, с тем чтобы я не забыл: видимые мною базисные типы – порождение моей собственной психики и являются, по определению Юнга, архетипами, возникающими из подсознания, чтобы заполнить сознание личности. Порождения коллективного, надличностного внутреннего пространства, великого моря неиндивидуальной жизни… Море, – подумал он. – Отсюда мое восприятие физиогномических трансформаций солдата ТХЛ. Следовательно, я видел базисный тип, как неоднократно ранее, – не тот же самый, конечно, поскольку каждый эпизод воздействия наркотика уникален».

– А если бы я сказала вам, что ваши видения не были мистикомиметизмом? – спросила девушка.

– То, что я видел, не могло быть психоделикой, – отозвался Рахмаэль. – Это не было ни расширение сознания, ни повышение чувствительности моей системы восприятия.

– Почему нет? – Девушка с интересом уставилась на него. Из гостиной, оторвавшись от телевизора с громогласным изображением несгибаемого президента Омара Джонса, явились еще двое – тощий угрюмый мужчина в очках с золотой оправой и пожилая женщина с обвисшей складками плотью, безжизненными, крашенными в черный цвет волосами и множеством чрезмерно изукрашенных браслетов на пухлых запястьях. Обоим, похоже, непонятно было направление разговора, они вслушивались молча, почти завороженно, а вскоре к ним присоединилась третья особа – ярко наряженная женщина слегка за тридцать, с тяжелыми веками. На ней были подпоясанная по талии синяя мексиканская рубашка из хлопка, открывающая эффектно затененную гладкую кожу, крашеные джинсы в обтяжку, а под рубашкой – блузка, расстегнутая с целью демонстрации поразительно гибкого тела. Рахмаэль не мог отвести от нее глаз, совершенно забыв о разговоре.