С 1848 г. шефом Морского корпуса стал Великий князь Константин Николаевич, сам едва более 20 лет от роду. А генерал-адмиралом этот достойный юноша стал в возрасте 5 лет, когда князю Д Максутову исполнился всего год.
В «Формулярном списке» князя Дмитрия Максутова пребывание в учебном заведении отражено следующим образом: «Воспитывался в Морском кадетском корпусе и знает: навигацию, астрономию, теоретическую механику, начертательную геометрию, фортификацию, морскую тактику, практику, теорию кораблестроения и корабельную архитектуру. Иностранных языков не знает». Эта сухая формулировка не отражает ни нравственных, ни деловых качеств офицера. Но, памятуя, что в то время образование и воспитание еще не были разделены, можно предположить, что одобряемые обществом качества у князя были сформированы.
Воин Андреевич Римский-Корсаков вспоминал, что кадеты «сами развивали в себе добрые наклонности, без всякого участия в том со стороны начальства». Нельзя сказать, что в корпусе пренебрегали воспитанием. Ведь и записано воспитывался, а не обучался. Но воспитание было итогом следования флотским обычаям и традициям учебного заведения, писаным и неписаным правилам поведения человека в форме.
Морской корпус располагал учебными кораблями, в основном фрегатами. При князе Дмитрии Петровиче в 1845 г. был спущен на воду 24-пушечный фрегат «Надежда». Этот корабль стал последним классическим парусником в учебном отряде корпуса. Сразу же после «Надежды» ее стапель был занят постройкой первого в России винтового корабля «Архимед».
При спуске относительно небольшого фрегата (36,7 м по палубе) присутствовали Император Николай I и Великий князь Константин. А если присутствовали первые персоны, то вторых и третьих тоже хватало. Из кадет был сформирован караул под корпусным знаменем. Вряд ли братья Максутовы Дмитрий и Александр были в его составе по малолетству. Но вот на кораблях Морского корпуса, ставших в тот день на Неве близ Охтинской верфи, князья вполне могли оказаться. Позже оба проходили на «Надежде» практику. Умели же когда-то морские начальники выбирать названия для первых в жизни кадетов кораблей: «Надежда», «Верность», «Успех».
Если на кораблях ходили только в навигацию, то различными корабельными учениями могли заниматься круглый год. Благо в обеденном зале корпуса стояла копия брига «Наварин», меньше оригинала всего в два раза.
Наверное, в Морском корпусе было все, чтобы сделать юношу морским офицером. Все, кроме семейного участия и любви. Недостаток коих должен был восполняться за его стенами. Для любого оторванного от семьи подростка крайне важно, в какой домашней среде он сможет залечить раны, нанесенные изощренными преподавателями и неразумными товарищами, передохнуть от учебных баталий, готовящих его к суровой мужской жизни. В Морском корпусе и сегодня можно провести не один год, не выходя на улицу. Но мир кадетов никогда не ограничивался Васильевским островом и Кронштадтом. За стенами учебного заведения лежал весь Петербург!
^
Где же нашли семейное участие юные князья, куда бежали они, будучи отпущенными в увольнение? Автор смеет предположить, что в большой семье барона Фердинанда Петровича Врангеля, в ту пору контр-адмирала и директора Российско-Американской компании. Попали братья Максутовы в эту семью, воспользовавшись случаем. Случаем — в том толковании, которое было принято в позапрошлом веке: удача выпала.
В первой половине XIX в. князья Максутовы не принадлежали к столичной знати и, в большинстве, служили вовсе не в Петербурге. Но была у князей Александра и Дмитрия в Петербурге замечательная тетя Прасковья. Дело в том, что дед князя Дмитрия по материнской линии Илья Яковкин имел двух дочерей Анну и Прасковью. Анна вышла замуж за Петра Максутова и уехала с ним в Пермь. Прасковья вышла замуж за человека университетского круга Георга Густава (Егора Васильевича) Врангеля, некоторое время служившего под началом Ильи Яковкина в Казанском университете. Врангель так и остался бы провинциальным профессором права, если бы вынужденно не покинул Казань. Выпускник многих университетов барон Георг Врангель вспомнил свое начало российской службы в Законодательной комиссии еще при М. Сперанском и вернулся в Петербург. Да и сам граф М. Сперанский оправился после клеветы и вновь стал неистовым реформатором даже при Императоре Николае Павловиче.
В 1820 г. Егор Врангель был уже профессором Петербургского университета, приглашаемым в Царскосельский лицей. Когда открылось Училище правоведения, Егор Васильевич был назначен его инспектором. Но самое главное, он был приглашен читать право Великим князьям. Причем этот немец стал ведущим специалистом русского права. Такой вот был ученый и близкий ко Двору муж родной тетки князя Дмитрия Максутова. Только его юный князь Дмитрий не застал. Егор Васильевич скончался в 1841 г. Еще этот ученый муж был родственником барона Фердинанда Врангеля. Доктор исторических наук Б. Полевой, подробно изучавший генеалогию рода Врангелей, считает, что Фердинанд и Георг были братьями. Автор скажет мягче — кузенами. Кроме того, были и другие Врангели, состоявшие в различной степени родственной близости, служившие России на суше и на море. Нельзя сказать, что Максутовы вошли в семью Врангелей, но стали им далеко не чужими. Так завязался узелок родственных отношений, имевших решающее влияние на судьбу князя Дмитрия Петровича.
Ко времени прибытия молодых князей Максутовых в Петербург Ф. Врангель был уже признанным географом, участником арктической экспедиции и нескольких кругосветных плаваний, бывшим Главным правителем самых дальних российских владений — колоний в Америке. Он мог позволить себе принимать участие в судьбе своих относительно близких и дальних родственников. Есть основание считать, что он способствовал приглашению на службу в Российско-Американскую компанию Василия Степановича Завойко, женатого на дочери Георга Врангеля Юлии. Лейтенант В. Завойко до 1840 г. успел дважды совершить кругосветное плавание, посетить Камчатку и Америку и даже издать свои «Впечатления моряка». То, что он был женат на двоюродной сестре князей Максутовых, не имело значения во время пребывания этих юношей в Морском корпусе. Сам В. Завойко служил в это время на Тихом океане, обустраивал порты Охотск и Аян. Придет время, и он встретит своих свойственников Максутовых на Камчатке.
Кроме дочерей Юлии и Анны, у Георга Врангеля был сыновья Василий и Егор. Василий, старше Дмитрия Петровича лет на шестнадцать, успешно служил чиновником Департамента корабельных лесов в Морском министерстве, постепенно рос и ждал своего часа стать директором РАК. Он хорошо знал молодых князей Максутовых, чтобы пригласить впоследствии одного из них на службу в компанию. Егор, всего лишь пятью годами старше князя Дмитрия, будет постепенно осваивать юриспруденцию и тоже не пройдет мимо Главного правления РАК.
В доме Георга и Василия Врангелей, скорее всего, и «отогревались» кадеты Павел, Александр и Дмитрий. Сохранилась копия рисунка баронессы Анны Егоровны Врангель, на котором изображен симпатичный мальчик Александр Максутов, кадет младшей роты. Юлия, Анна, Василий и Егор приходились Максутовым вовсе не дальними родственниками. Они считались кузенами и кузинами, а значит, по мере сил поддерживали друг друга. Даже если установленные автором отношения между Врангелями и Максутовыми окажутся не такими близкими, грядущий романист не сможет их игнорировать.
Общаясь с Врангелями, будущие офицеры расширяли свои представления о географии. Князь Дмитрий не мог осознать, что, едва ступив на порог Морского корпуса, он начал путь в Русскую Америку.
С детских лет университетская среда оказалась близкой Дмитрию Максутову. Неистребимо обаяние высшего образования; свои шутки, свои ценности и идеалы, своя ментальность. Наверное, и свою будущую супругу князю Дмитрию будет легче искать именно в этой среде. Кто-то заметит, что среда эта говорила с немецким акцентом. Не вся. Барон А. Дельвиг, в частности, начал учить язык предков уже в Лицее. Только не знающий немецкого юный поэт мог дебютировать описанием подвигов в 1812 г. «Витгенштейна, вождя славного войска русского». Забывший немецкий во время морской службы барон Ф. Врангель восстанавливал его, возвращаясь из Русской Америки. Он как бы извинялся за то, что в его дневниках с каждой верстой, пройденной сушей по Мексике, появляется все больше немецких слов, предложений, абзацев и страниц.
