ДрЗ’жескихъ связей,—этой потребности юнаго сердца,— которыми такъ впослѣдствіи дорожилъ Альфіери, онъ тоже не вынесъ изъ школьнаго возраста. Товарищей, пріятелей онъ надолго сохранилъ и позднѣе много общался съ ними въ Тз^гринѣ; но не слз^тчайно вышло такъ, что никто изъ нихъ не сталъ ему особенно дорогъ и близокъ; и не въ нихъ была тому причина. Въ налурѣ самого Альфіери, который не былъ, по внѣшнимъ условіямъ жизни, ни заброшеннымъ, ни обиженнымъ, ни угнетае-мымъ, не было той общительности, которая является потребностью столько же З’ма, сколько и сердца: онъ былъ застѣнчивый, з’грюмый, замкнутый въ себѣ юноша. Потребности чз’вства были подавлены его болѣзненнымъ самолюбіемъ, его непомѣрной гордостью и тѣмъ высокомѣріемъ, которое способно было з' болѣе живыхъ и Зфавновѣшенныхъ товарищей оттолкнз'ть проявленія всякой дружбы и симпатіи къ нему. Не встрѣчая въ нихъ участія къ себѣ, онъ и имъ платитъ холодностью и равнодушіемъ. Въ сердцѣ у него тоже оцѣпенѣніе, что и въ мозгз^г. Отсюда его одиночество, его безъисходная тоска въ странствіяхъ по Европѣ, его скзжа свѣтскаго щеголя и бѣшеная игра 43'вственной страсти.

Непомѣрная гордость и самолюбіе, о которыхъ такъ краснорѣчиво говоритъ Альфіери въ своей „Жизни", начиная съ первымъ строкъ введенія, эта гипертрофія личности является тоже патологической стороной его натз-ры и составляетъ краез^ггольное основаніе всей жизни и дѣятельности. Онъ съ самыхъ юныхъ лѣтъ отмѣчаетъ въ себѣ это повышенное самосознаніе: сперва оно выражается и ребячливымъ желаніемъ выдѣляться внѣшностью, и обостренною чз’вствительностью ко всемз^г, что касается его нарз^гжности, и пристрастіемъ къ щегольствз', которое онъ сохраняетъ до самой возмз'жалости вмѣстѣ съ желаніемъ нравиться женщинамъ. Въ юношескомъ возрастѣ стремленіе возвышаться надъ общимъ з^гровнемъ проистекаетъ з’ него не изъ потребности привлекать къ себѣ людей, искать ихъ одобренія, симпатіи и дрз’жбы, а изъ желанія первенствовать, подавлять всѣхъ превосходствомъ, з’слаждать свое высокомѣрное я. Ничѣмъ не оправдываемое самомнѣніе его въ юности, не смягчаемое участіемъ къ людямъ, дѣлаетъ его одинокимъ и презрительно-холоднымъ наблюдателемъ слабостей и пороковъ своего времени. Острую наблюдательность эту прилагаетъ онъ и къ самому себѣ. Характерно для него, что онъ часто принимался за дневникъ,—это обычное прибѣжище одинокой дз’ши, когда она ищетъ овладѣть собой или среди разнообразія внѣшнихъ впечатлѣній, или среди 063'реваю-щихъ ее внутреннихъ противорѣчій 43’вства и инстинктовъ. Дневникъ онъ ведетъ смолодз', когда еще не нашелъ себя, когда онъ ищетъ то твердое и неизмѣнное, что дало бы смыслъ и цѣль его существованію. Подъ старость, когда эта основа уже найдена и закрѣплена въ творчествѣ, онъ не ведетъ дневника, а даетъ отчетъ самому себѣ въ сдѣланномъ, отмѣчая годъ за годомъ, когда что было имъ задумано, начато, обработано, кончено... Онъ всегда занятъ собою, но и всегда строгъ къ себѣ; особенно дневникъ его молодыхъ годовъ — сплошное обличеніе праздности, глупости, густоты; да и въ „Жизни" онъ не скупится на самоосужденіе. И въ этой строгости та же гордость, то же высокомѣріе.

Эти природныя свойства имѣютъ огромное положительное значеніе въ его жизни. Они вызываютъ литератз’рное честолюбіе его, тотъ страстный порывъ къ славѣ, который пробудилъ и направилъ къ единой цѣли всѣ дремавшія въ немъ духовныя силы. Но прежде чѣмъ выдти на путь общественнаго служенія, на п}’ть славы и пользы человѣ-чествз^г, ему надо пройти еще тернистый путь самовоспитанія. Предстоитъ преодолѣть себя, излечить или побороть всѣ дефекты неуравновѣшенной природы, склонной къ необузданнымъ крайностямъ.

Противъ физическихъ недуговъ своей юности онъ инстинктивно находитъ средство въ верховой ѣздѣ и въ пребываніи на воздухѣ при путешествіяхъ въ экипажѣ, которыя онъ страстно любитъ. А борьба съ бурнымъ темпераментомъ, съ импульсивностью натуры дается труд-нѣе. Онъ разсказываетъ на всегда памятный ему случай, какъ изъ-за неосторожно, при прическѣ выдериз’таго волоса, онъ чуть было не убилъ до смерти своего вѣрнаго, отъ души ему преданнаго слугз% Онъ стыдился потомъ той раздражительности, гдѣ сила нервной возбудимости неизмѣримо превышаетъ причину возбужденія; гдѣ личность, гордая своей независимостью, ставитъ себя въ зависимость отъ минутныхъ настроеній своего физическаго, животнаго я. Кще болѣе страдалъ онъ отъ силы чувственной страсти, отъ рабства, въ которомъ могла держать его женщина. Изъ того, что онъ разсказываетъ про свою вспыльчивость и, главное, про борьбу, которую онъ велъ съ недостойною его любовью, видно, что прирожденная сила его воли была значительно слабѣе, чѣмъ сила его инстинктовъ. Къ томз^г же и здоровье измѣняло ему въ самыя критическія минуты: такъ, терзаясь страстью, противъ которой возмущались всѣ его лучшія чувства, онъ тяжело захварываетъ какою-то небывалою непонятною никому болѣзнью, очевидно, нервно-мозгового происхожденія. Если въ своемъ творчествѣ поэтъ поражаетъ насъ силою, твердостью, стойкостью героическаго характера, сжатостью и суровостью своего стиха,—то эти признаки

мужественной воли оказались въ Альфіери качествами сознательно выработанными. Природная же сила воли уступала въ значительной степени влеченіямъ темперамента. Поучительнымъ считается анекдотъ, разсказанный имъ въ „Жизни* о томъ, какъ онъ отрѣзалъ себѣ косу, безъ которой пельзя было показываться тогда въ обществѣ, какъ онъ потомъ привязывалъ себя къ креслу веревками,— все, чтобы запретить себѣ ходить къ предмету своей низкой страсти. Человѣкъ, обладающій крѣпкой силой внутри себя, станетъ ли прибѣгать къ мѣрамъ такого внѣшняго насилія, чтобы удержать себя отъ соблазна? И не воля обуздала, наконецъ, эту пылкость и неукротимость, а одна,—правда, болѣе высокая,—страсть побѣдила другую. Честолюбіе, овладѣвшее душою Альфіери въ разгаръ его чзшственной страсти, помогло ему освободиться и найти въ самомъ себѣ то лучшее я, которое онъ нашелъ йотомъ и въ достойной любви къ „Госпожѣ" своей.

Любовь и дрз'жба, поддержавшія его въ трудности и напряженности первыхъ литератз^трныхъ работъ, раскрыли во всей полнотѣ внутреннее содержаніе его замкнутой въ себѣ натуры. Форма, какзчо онъ придалъ своему чувству къ графинѣ Альбани, это—обломокъ былого мистицизма и средневѣковаго поклоненія Мадоннѣ; заимствована она была въ образцахъ классической поэзіи Италіи и, въ сущности, также мало мирилась съ раціонализмомъ и безвѣріемъ вѣка Просвѣщенія, какъ и съ чичисбеизмомъ итальянскаго общества; это былъ необходимый компромиссъ и нѣчто, хотя риторически искусственное, но глубоко искреннее и серьезное. Поклоненіе „Госпожѣ", ея кроткому нраву, уму и образованію, было одного происхожденія со всею литературною дѣятельностью Альфіери: оно шло изъ глубинъ его иатз'ры; оно было такою же неискоренимой потребностью, какъ трагедія его, гдѣ, воорзуженный мыслью и чзувствомъ новаго вѣка, поэтъ изливалъ въ формахъ, заимствованныхъ у древнихъ, весь пылъ негодованія, обличенія и протеста. Искусственность и надуманность являются неизбѣжнымъ послѣдствіемъ того напряженія воли, въ силу котораго работаетъ авторъ. Въ душѣ Альфіери, какъ и въ поэзіи его, какъ въ рѣзкости и жесткости его кованнаго стиха, не было непосредственнаго чувства, не было ни граціи, ни плавности, ни той широты своенравной фантазіи, которая раскрываетъ душу поэта „всѣмъ впечатлѣньямъ бытія". Его натурѣ совершенна 43'жда была та внутренне-зфавновѣшенная, какъ бы стихійная, сила, которая, незамѣтно и постепенно нарастая въ человѣкѣ, безъ принужденія и муштрованія, безъ порывовъ, сз'дорогъ и скачковъ, безъ насилованія волей и разез'дкомъ,— которая течетъ какъ рѣка, только въ силу присущей ей естественной потребности движенія. Такого природнаго творческаго дара поэтовъ „милостью Божіей" лишенъ былъ Альфіери. Импульсомъ его творчества была не стихійная сила таланта, а честолюбіе даровитаго человѣка, рѣшившаго оправдать свое самомнѣніе какъ въ своихъ глазахъ, такъ и въ глазахъ современниковъ и потомства, оправдать свободно избраннымъ служеніемъ человѣчествз'. Эта задача подняла личную его жизнь на болынзчо высотз'. Поэзія, какъ изученіе и какъ творчество, была для него школой самовоспитанія, укрѣпленія въ себѣ воли, мз'жества, гражданской добродѣтели; такое же воспитательное дѣйствіе оказывала она впослѣдствіи и на общество.