Не знаю по какой слз^гчайности вышло такъ, что промежутокъ между письмомъ, въ которомъ онъ извѣщалъ меня, что эта сумма зоке въ его рукахъ, и исполненіемъ моего приказанія затянз'лся до трехъ недѣль, и въ теченіе всего этого времени я не полз^чалъ отъ него ни денегъ, ни писемъ и никакихъ извѣстій изъ банка. Хотя по своему характерз⁷ я мало склоненъ къ недовѣрчивости, такая странная затяжка, происшедшая въ обстоятельствахъ, требующихъ большой честности, и причиненная такимъ неизмѣнно точнымъ и заботливымъ человѣкомъ, какъ Илья, возбудила во мнѣ подозрѣнія. Они отравили мою дз^шу и воображеніе, всегда слишкомъ быстро и пылко работавшее во мнѣ, превращало грозившій мнѣ убытокъ въ з'же свершившійся.

Почти въ теченіе двухъ недѣль я твердо былъ увѣренъ, что мои шесть тысячъ цехиновъ обратились въ дымъ вмѣстѣ съ прекраснымъ мнѣніемъ объ Ильѣ, какого онъ вполнѣ заслуживалъ. Благодаря всемз^ этомз' я находился тогда въ очень трудномъ положеніи.

Мои дѣла съ сестрой еще не были окончательно залажены и каждый день приходилось защищаться отъ ка-кой-нибзщь новой каверзы ея мз^тжа, не стѣснявшагося прикрывать именемъ короля свои мелкіе личные происки; кончилось тѣмъ, что я отвѣтилъ ему съ гнѣвомъ и презрѣніемъ, что если они не хотятъ взять отъ меня мое имз^г-іцество, какъ даръ, то пусть берз^тъ на правахъ г р а-б е ж а, ибо никогда въ жизни я не вернзюь въ Туринъ и мнѣ нѣтъ дѣла до нихъ, до ихъ денегъ и до ихъ короля, пусть берзтъ себѣ все и не подымаютъ больше объ этомъ рѣчи. На самомъ дѣлѣ, я рѣшилъ покинз’ть родинз^ навсегда, хотя бы мнѣ пришлось просить милостыню.

Все было неопредѣленно и сомнительно въ этой области; деньги за проданную движимость также не приходили, и не чувствз^тя никакой увѣренности въ будущемъ,, я потерялъ голову и неотстз'пно передо мной стояла мрачная бѣдность; такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока ко мпѣ не пришелъ переводъ Ильи. Сдѣлавшись обладателемъ этой ничтожной сз'ммы, я пересталъ дрожать за завтрашній день. Отдаваясь больному воображенію, самымъ подходящимъ выходомъ для себя я считалъ ремесло берейтора, въ которомъ я былъ или, по крайней мѣрѣ, считалъ себя на высотѣ искзюства; къ тому же оно и наименѣе з'низительно. Казалось мнѣ, что оно превосходно должно заживаться съ профессіей поэта, такъ какъ,, въ концѣ концовъ, для того, чтобы писать трагедіи, лз^чше жить въ конюшнѣ, чѣмъ при дворѣ...

Еще до настз'пленія тѣхъ затрз^тднительныхъ обстоятельствъ, причина которыхъ была въ сущности гораздо болѣе вымышлена мною, чѣмъ реальна, я спѣшно отпз^т-стилъ своихъ слзтъ (какъ только совершилъ дареніе).

Я оставилъ при себѣ лишь одного человѣка для личныхъ моихъ услугъ и повара, котораго, впрочемъ, тоже скоро разсчиталъ. Я и раньше былъ очень умѣренъ въ пищѣ, а съ тѣхъ поръ окончательно усвоилъ себѣ пре-красную и благодѣтельную для здоровья привычку чрезвычайной воздержанности: совершенно отказался отъ вина, кофе и т. и., и ограничилъ свои трапезы наиболѣе простыми блюдами—рисомъ и варенымъ либо жаренымъ мясомъ, причемъ на протяженіи цѣлыхъ лѣтъ ничѣмъ не разнообразилъ своего стола... Четырехъ изъ своихъ лошадей я отослалъ въ Туринъ съ приказаніемъ продать ихъ вмѣстѣ съ тѣми, которыхъ я оставилъ тамъ при отъѣздѣ. Оставшихся у меня четырехъ я подарилъ четыремъ флорентинцамъ, скорѣе моимъ обыкновеннымъ знакомымъ, чѣмъ друзьямъ; они оказались менѣе гордыми, чѣмъ былъ бы я на ихъ мѣстѣ, такъ какъ приняли мой подарокъ. Свои платья я всѣ отдалъ слугѣ, не сдѣлавъ исключенія даже для мз’ндира. Я сталъ носить черное

платье по вечерамъ и синее сзчсонное днемъ; съ тѣхъ поръ я не измѣнялъ этимъ двумъ цвѣтамъ и бз^гду носить ихъ до могилы. Такимъ-то образомъ, ежедневно въ чемъ-нибудь себя зфѣзывая, я довелъ свои потребности до скромнаго з'ровня строго необходимаго,—и раздаривая свое имзчцество, превратился въ скупца.

Я приготовилъ себя такимъ способомъ ко всемз^г хз^гд-шему, что могло со мной случиться, такъ какъ былъ въ полной з'вѣренности, что все мое богатство заключается въ тѣхъ шести тысячахъ цехиновъ, которые я безразсз’дно помѣстилъ во французскую пожизненную ренту. И такъ какъ мой нравъ всегда доводилъ меня до крайностей, то стремленіе къ экономіи, вызванное жаждой полной независимости, мало по малз^ зашло такъ далеко, что я ежедневно воображалъ себѣ возможность новыхъ лишеній и впалъ въ скупость, доходившз'Ю почти до скаредности. Я говорю почти, потомз' что все же каждый день еще мѣнялъ бѣлье и продолжалъ тщательно заботиться о своей опрятности. Но если бы желудокъ мой по моему примѣру сталъ писать исторію моей жизни, онъ зачеркнз’лъ бы это „почти¹* и назвалъ бы мою скз’пость скаредностью. То былъ второй и, надѣюсь, послѣдній припадокъ этой низкой и постыдной болѣзни, отъ которой ржавѣетъ дз’ша и мельчаетъ з’мъ. Долженъ сказать, однако, что хотя каждый день я изощрялъ изобрѣтательность, чтобы найти способъ еще болѣе зарѣзать свои расходы, я никогда не жалѣлъ денегъ на книги. Я собралъ въ то время почти всѣ произведенія итальянскихъ писателей и значительное число лз^чшихъ изданій латинскихъ классиковъ. Я перебиралъ свои книги одну за дрз'гой, читалъ ихъ и перечитывалъ, но дѣлалъ это слишкомъ быстро, съ чрезмѣрной жадностью и не извлекъ изъ чтенія того, что могъ бы вынести, если бы читалъ со свѣжей головой и внимательно вникая въ комментаріи. Способность къ болѣе серьезномз' чтенію я выработалъ въ себѣ лишь очень поздно, а съ самыхъ юныхъ лѣтъ всегда предпочиталъ зтадывать смыслъ трз’дныхъ мѣстъ

или безъ оглядки перескакивать черезъ нихъ, чѣмъ уяснять ихъ себѣ кропотливымъ чтеніемъ и изученіемъ комментаріевъ.

Въ теченіе этого 1778 года, посвященнаго матеріальнымъ и финансовымъ заботамъ, я не совсѣмъ забросилъ свое сочинительство, но на немъ сильно отразились всѣ янти-литературные помыслы, къ которымъ отвлекала меня необходимость. Въ самомъ для меня важномъ изъ тогдашнихъ моихъ занятій, именно въ изз^гченіи тосканскаго языка, я встрѣтилъ новое препятствіе; оно состояло въ томъ, что моя подрз^га почти вовсе не знала тогда по-итальянски, и потому я снова былъ выщужденъ 043'титі.ся въ атмосферѣ французскаго языка, на которомъ приходилось хюворить и который я постоянно слышалъ въ ея домѣ. Зато въ остальной части дня я искалъ противоядія отъ галлицизмовъ въ нашихъ отличныхъ и скз'чнѣйшихъ прозаикахъ XIV вѣка, и съ этой цѣлью совершалъ далеко не поэтическій трудъ, который сдѣлалъ бы честь даже упорству осла. Но мало по малз’ мнѣ удалось добиться того, что возлюбленная моя въ совершенствѣ освоилась съ итальянской рѣчью, могла читать и говорить лз'чше, чѣмъ всякая дрзтая иностранка. Произношеніе ея было даже несравненно лучше, чѣмъ говоръ тѣхъ итальянокъ, которыя родились не въ Тосканѣ и всякая на свой ладъ—ломбардскій или венеціанскій, неаполитанскій или римскій,—безжалостно терзаютъ зчии тѣхъ, кто привыкъ къ выразительномз’’ и сладостному звз’кз^г тосканской рѣчи. Однако, хотя моя Дама говорила со мной исключительно по-тоскански, домъ ея былъ всегда полонъ францз^тзами, которые подвергали мой тосканскій слухъ ежечасной мз^ткѣ. Такъ случилось, что ко всѣмъ дрз^ггимъ моимъ незадачамъ присоединилось нелѣпое положеніе, благодаря которомз', живя эти года во Флоренціи, я слышалъ больше французскій, чѣмъ тосканскій языкъ. Почти всю мою жизнь вплоть до настоящаго дня сз^гдьба заставляла меня постоянно встрѣчать на пути это варварское нарѣчіе. Если, слѣдовательно, мнѣ з’далось наз’читьея писать правильно и

чисто въ тосканскомъ вкусѣ (не преувеличивая его, разумѣется, до аффектаціи и манерности), то въ этомъ моя особенная заслзша, если принять во вниманіе всѣ трудности, какія приходилось одолѣвать; если же это не удалось мнѣ, то я имѣю достаточно извиняющихъ оправданій.

Глава VII.

УСЕРДНЫЯ ЗАНЯТІЯ ВО ФЛОРЕНЦІИ.

Въ апрѣлѣ 1778 і'ода, уже послѣ того, какъ я написалъ стихами „Виргинію" и большую часть „Агамемнона”, планъ которыхъ былъ мною раньше набросанъ, я заболѣлъ какимъ-то воспаленіемъ, которое было краткимъ, но жестокимъ и сопровождалось ангиной, заставившей врача пустить мнѣ кровь. Значительная потеря крови замедлила выздоровленіе, и съ этого времени мое здоровье вообще замѣтно ухудшилось. Волненія, дѣловыя заботы, усиленныя занятія и сердечная страсть сдѣлали меня болѣзненнымъ. И хотя къ конпзг этого года домашнія дѣла перестали заботить меня, работа и любовь, все возрастая, лишили меня того скотскаго здоровья, которое я пріобрѣлъ за десять лѣтъ привольной жизни и странствованій.