Массированные (сосредоточенные) бомбово-штурмовые удары при прорыве прочной обороны противника показали их высокую эффективность.

При оценке способа действий нашей авиации в заключительной операции следует всегда помнить о том, что абсолютное господство в воздухе принадлежало нам. Мы диктовали противнику свою волю, держали в своих руках инициативу.

Весьма показательными являются сравнительные данные о возрастании налета боевых машин в двух операциях: Орловско-Курской и Берлинской. В боях на Курской дуге на одну потерю 16-й воздушной армии приходились сотни самолето-вылетов ночных бомбардировщиков По-2, в завершающих сражениях эта цифра перевалила за тысячу.

О чем говорят эти данные? Прежде всего о том, что в Берлинской операции мы превосходили немецкую авиацию не только количественно, но и качественно, и главным образом за счет возросшего мастерства летчиков. В результате сократились наши потери, а эффективность действий всех родов авиации неизмеримо выросла.

Говорят, цифры — скучная проза, но именно они способны с предельной лаконичностью рассказать о больших делах. За 23 дня битвы в небе Берлина 4-я, 16-я, 2-я и 18-я воздушные армии произвели около 92 тысяч боевых вылетов. Наши летчики провели 1317 воздушных боев, сбили в них 1132 самолета противника и 100 уничтожили на аэродромах. В воздушных боях и от огня зенитной артиллерии мы потеряли немало машин.

16-я воздушная армия в Берлинской операции произвела 37 565 боевых вылетов, летчики армии провели 898 воздушных боев, сбили при этом 760 самолетов противника и 46 уничтожили на аэродромах. В воздушных боях и от огня зенитной артиллерии наша армия потеряла значительно меньше.

В тесном боевом содружестве с советскими летчиками сражались авиаторы ВВС Войска Польского. В ходе операции они успешно выполнили 865 боевых вылетов, уничтожили 17 фашистских самолетов, много боевой техники и живой силы врага.

Коммунистическая партия и Советское правительство достойно отметили подвиги авиаторов нашей воздушной армии в небе Берлина. Многие авиационные соединения и части получили почетные наименования Берлинских. Все участники операции были награждены медалью «За взятие Берлина», учрежденной в честь исторической победы. У летчиков, штурманов, воздушных стрелков, техников на груди засверкали новые высокие награды.

Штаб воздушной армии четко организовывал управление таким большим количеством соединений (8 авиакорпусов и 10 дивизий). Начальник штаба генерал П.И.Брайко, начальник оперативного отдела полковник И. И. Островский и начальник связи полковник Н. Д. Игнатов в этой операции показали себя отличными организаторами боевых действий авиационных соединений и частей.

Оправдало себя централизованное использование радиолокационных средств. Это способствовало более эффективному применению радиолокации и повысило ее роль в общей системе управления авиацией в бою. Три узла наведения действовали безотказно. Один из них — армейский — осуществлял наблюдение за воздушной обстановкой в районе действий всей нашей армии. Радиолокаторы помогали вести контроль за полетами своих самолетов и противника, наводить истребителей на отдельные авиагруппы, идущие к линии фронта или в глубь расположения наших войск. Об обнаруженных целях оповещались авиачасти, зенитные средства и наземные войска Кроме того, информация о воздушной обстановке передавалась двум другим узлам наведения. Радиолокационные установки позволяли нам своевременно принимать меры к наращиванию сил своих истребителей в наиболее важных районах и очищать их от самолетов противника.

Но вернемся к последним дням войны. Еще 5 мая Г. К. Жуков приказал мне приготовиться к приему самолетов союзников на аэродроме Темпельгоф, которые должны были доставить сюда командование для подписания немцами безоговорочной капитуляции.

— Готовьте эскорт из 18 самолетов-истребителей, время полета я сообщу, — сказал он.

Такую историческую миссию мы возложили на летчиков 515-го истребительного полка 13-го авиакорпуса генерала Сиднева. Пожалуй, это было последнее боевое задание, которое мне пришлось дать авиационной части в Великой Отечественной войне. В выполнении его принимали участие прославленные воздушные бойцы. Командовал группой истребителей майор М. Н. Тюлькин (впоследствии Герой Советского Союза). В нее входили капитан В. А. Гурбич, старший лейтенант В. А. Марьин, лейтенанты Ю. Т. Дьяченко, С. Ф. Гладких, В. П. Гавриленко и другие.

7 мая вечером позвонил Г. К. Жуков и предупредил, что завтра в десять утра нам нужно послать свои истребители на аэродром Стендаль. При подходе к аэродрому следует дать сигнал, и оттуда поднимутся союзники на «дугласах». Наши летчики должны охранять их от возможных диверсий противника Это будет вместе с тем и почетный эскорт, который проведет союзников на аэродром Темпельгоф,

Жуков спросил в заключение:

— Все ясно?

Я ответил, что не все, нужно бы уточнить, по какому времени в десять часов.

— Минутку, — говорит Жуков.

Я сижу у телефона, жду. Проходит минута, вторая, третья, четвертая и пятая… Вдруг в трубке раздался голос маршала:

— По среднеевропейскому времени в десять часов.

— Есть, теперь ясно, — ответил я.

Собрал офицеров штаба, сообщил задание командиру корпуса генералу Б. А. Сидневу: обеспечить эскорт и вылет в 10.00 по среднеевропейскому времени. Летчикам проложить маршруты и быть на аэродроме в 8.00.

Через некоторое время раздался телефонный звонок, и генерал Сиднев спросил:

— Товарищ командующий, в десять часов по среднеевропейскому, а во сколько это по московскому времени?

Я объяснил, что среднеевропейское время отличается

от московского зимой — на два часа. Следовательно, так

и надо считать. Сейчас — май, и еще не перешли на летнее

время, значит, разница два часа, и вылетать надо в 12.00

по московскому времени.

Но и после этого оказалось, что не все ясно. Штурман армии доложил мне, что он не знает, перешли у союзников на летнее время или нет. Может получиться, что эскорт придет позже на час, будет неприятность.

В это время в нашей армии на стажировке был А. В. Беляков — штурман чкаловского экипажа, совершившего в 1938 году перелет из Москвы через Северный полюс в Америку. Он был моим учителем в академии. Мы пригласили Александра Васильевича, и он прибыл в полночь. Я объяснил ему наше затруднение. Но Беляков ответил, что не может ничего сказать, так как это декретное время, а в дни войны никто не объявлял о нем.