— Я ничего не знал, — сообщил ИМ вместо «здравствуйте».
— Зачем явился?
— Она…дома?
— Нет.
— Можно я подожду.
— Проходи.
За чаем события прошедшего года высветились нелицеприятными подробностями.
— …чуть не умерла. Отравиться пыталась. Не отходила от нее ни на шаг…
— А где сейчас?
— Работает.
— Так поздно?
— Трудно жить-то.
Хлопнула дверь.
— Мама, я картошку купила… Ты!
Он подошел, забрал из рук сумки, не зная, куда девать, посмотрел растерянно по сторонам.
— Уходи, — услышал? почувствовал? неуверенный шепот.
— Прости меня! — он за этим и явился. Извиниться, грех с души снять, помочь деньгами. Милое лицо утопало в следах печали. Глаза полнились болью. Он смотрел, как воду в пустыне пил. Глаза, губы — он их любил? Сердце защемило — любит! Волосы на подушке, руки на плечах, вкус поцелуя, как он мог обходиться без всего? Зачем?
— Родная моя…
Рушились чары. Словно извержение вулкана, разливалась огненная лава-любовь. Пепел забвения усыпал прожитые месяцы. Мнимое уходило. Оставалось настоящее. Чувство.
В тот вечер ИМ был сам не свой. Кругом, перед всеми виноват! Предатель. Дважды предатель. Занимался любовью, не в пример прежнему, без пыла, по обязанности. Мысли витали далеко, тянулись к другой.
К ней и явился через два дня. Букетище, полная сумка еды…
— Скажи хоть слово!
Прежняя любимая ответила:
— Нет!
— Я спать не могу! Есть! Жить! Возьми меня обратно!
— Нет, нет, нет! — и на грудь бросилась, сдаваться. Намучилась достаточно, хватит.
Три дня ИМ пожил на два дома. Ровно в срок объявил:
— Тата, прости, я люблю другую!
Первые слова о любви за год.
— Иди, милый! Счастья тебе, — Тата отпустила ИМ с миром и, не успев нарадоваться свободе, окунулась с головой в черную тьму депрессии.
Глава 5. Исступление — Искушение — Изменения
Исполнение мечты чревато тем, что на смену накалу нетерпения приходит пустота исполнения. И тогда жить становиться не зачем.
С Татой так и произошло. Цель — освободиться от ИМ, как спасительный круг держала на плаву долгие и тяжелые месяцы. Но едва идеальный мужчина скрылся из виду, она принялась тонуть. Сил сопротивляться не было. Желания тоже. Погрузившись в тупое оцепенение, Тата слонялась по пустой квартире, валялась на диване, разглядывая потолок. Сердце тупо ныло, пальцы дрожали, плакать хотелось непрестанно.
Вдоволь настрадавшись, как-то поутру она сказала себе: «Хватит! Пора завязывать с соплями! Надо жить дальше. Сколько можно…И вообще, волшебница я или где? Не желаю быть рабой обстоятельств. Хочу обрести покой!»
В то же мгновение душу накрыло равновесие. Ни боли, ни горя, ни тревог. Благодать. Но передышка оказалась недолгой. Депрессия вернулась через день. Пришлось снова применить магию. И снова. И снова. Наконец, стало ясно: чары не помогают.
В полном унынии Тата отправилась к бабушке. Кладбище утопало в тишине. В этот день лишь ветер шуршал по земле увядшими листьями, да птицы на деревьях пели свои песни. Тата шла, потупив глаза, стараясь не смотреть на каменные плиты — свидетельства о смерти; не замечать кресты — печати о печали. Она старалась не думать о бренности человеческого бытия, затаившегося в прочерке, противопоставляющем две даты. И все же смотрела, думала, вытирала украдкой слезы.
— Бабушка, — позвала Тата, придя на место. — Бабушка! — повторила грустно.
«Что тебе?» — отозвался родной голос.
— Мне плохо.
«Терпи, моя девочка. Жизнь бывает разной».
— Мне очень плохо.
«Пройдет».
— Это не ответ, а отговорка. И вообще, ты меня совсем забросила. Хоть бы приснилась! Внучка я или кошка безродная?! Любимица или дворняжка приблудная? Кто тебе важнее: вечный покой или я?
«Ты, ты, только не шуми. И имей в виду, там любят порядок, так что я только на минутку…»
— Мне совет нужен.
«Что приключилось?»
— Как жить дальше? У меня ничего не получается с мужиками.
«Жизнь и отношения — это опыт, который человеку надо получить. Поэтому люди и набивают шишки, обжигаются на молоке, дуют на воду, падают, встают, снова падают»
— Я не могу так. Не хочу. Не буду. Подскажи легкий путь.
«Его нет».
— Но я хоть встречу своего суженого?
«Наверное. Если не опустишь руки. Если не поддашься отчаянию. Не закроешь сердце броней».
— А сейчас что делать? У меня душа болит, уже сил ни каких нет. И колдовство потеряло силу…
«Колдовство ушло из-за того, что ты совершила большой грех».
— Велика важность: год мужиком попользовалась!
«Разве забыла…Ребенок погиб…»
— Но когда вершилось колдовство, подруга ИМ не была беременна. А потом я про нее даже не вспоминала.
«Не обманывай себя, милая. Ты все отлично понимаешь. Если ты потеряла колдовскую силу, значит, ты могла предусмотреть такую ситуацию, но не захотела. В лишних знаниях, лишние печали…и лишняя ответственность».
Тата вздохнула тяжко. Бабушка, как обычно была права.
«Мне пора, прощай, девочка».
— Прощай. Спасибо, бабуля.
Тишину кладбища вспорола воронье карканье. Тата вздрогнула. Что это было? Она на самом деле разговаривала с бабушкой или померещилось? Впрочем, какая разница. Она узнала, что хотела. А спустя пару минут и увидела…
Женщина в белом халате, холеная красивая рука в маникюре, привычно и деловито наклоняет над умывальником металлическую посудину, наполненную кровавым месивом. Водоворот подхватывает комочки, красной густой, как хорошая сметана, массы, разбавляет цвет до розового и уносит в беспредельность канализационного стока то, что могло стать жизнью.
— Я не знала. Я не хотела, — хотела повторить Тата, но язык словно одеревенел.
Чужой, грозный, не бабушкин голос звенел укором в мозгу: «Чем провинилось дитя, которому не судилось по твоей прихоти прийти в мир? В угоду, каким богам принесено оно в жертву? Во имя чего совершено злодейство?»
— Это получилось случайно, без умысла. Но я все равно искуплю вину, клянусь, — пообещала Тата. — Только как?
«Приведешь в мир другого малыша! — приказал визави. — Даю тебе срок: десять месяцев».
— Дай мне еще силы, — успела попросить Тата, прежде чем разговор закончился.
Но видимо ее услышали. Тата стала чувствовать себя, не в пример последнему времени, нормально. И с души, словно камень упал. А уж мозг, вообще работал на всех оборотах, решая самую актуальную проблему сезона: где взять младенца?
В принципе вариантов было всего два: родить самой или посодействовать какой-либо женщине. Однако вряд ли грозный глас подразумевал легкие пути. Скорее всего, требовалось свершить подвиг или, как минимум, нечто экстраординарное.
Поиски поприща для применения сил много времени не заняли. Как-то, Тата наткнулась на плачущую на лавочке соседку. Первым порывом было подойти и утешить. Но слова тут были бессильны. У соседки была непроходимость труб. Она лечилась много лет, ездила к ворожкам и бабкам. Денег и нервов угрохала — не сосчитать. И все без толку. Все твердили одно и то же: оплодотворение не возможно.
Комкая в руках очередное подтверждение бессмысленности своего биологического существования, женщина на скамейке думала уже не о новой жизни, а о собственной смерти, о самоубийстве…
Тата удовлетворенно кивнула. Данный случай очень подходил под определение подвиг. Правда, существовало одно «но». Десять месяцев были слишком маленьким сроком для того, чтобы ввязываться в сложный или «долгоиграющий» проект.
«Ладно, возьмусь», — решила Тата и наслала на соседку надежду — нечего руки опускать, пусть верит. Сама же, не мудрствуя лукаво, отправилась в Дальнее Никуда в Высшую Канцелярию выяснить: есть ли у проекта перспективы.
Объясняться пришлось с клерком.
— По какой, простите, надобности явились? — спросил он сурово.
— Желаю вину искупить. И на консультацию.
