Однако у власти нет вакансий, места у кормушки не пустовали. Умных, инициативных, энергичных всегда больше чем сытных мест. За каждым матерым волчарой след в след бредут жадные голодные щенки; за ними, подбирая объедки, бегут шакалы. Ни в молодняк, ни в шакалы Генрих не желал. И, определяя жизненную стратегию, сделал ставку на террор. В широком понимании этого слова. Террорная работа в партии велась из рук вон плохо. Без системы, контроля, масштаба. Скудные плоды с этой более чем плодотворной нивы собирал Иван Бусинский, пожилой, больной, уставший от жизни тип. Кроме Бусинского, между амбициозным Ярмолюком и вожделенной должностью стояли еще трое.

Их Генрих убрал с помощью полиции. Он написал письмо в охранное отделение, предложил свои услуги. Получив согласие и аванс, сдал конкурентов одного за другим, не задумываясь о предательстве и двурушничестве. Эсеровский лозунг гласил — цель оправдывает средства! Его цель — светлая и святая РЕВОЛЮЦИЯ оправдывала некоторые отступления от обыденной морали.

Став помощником Бусинского, Ярмолюк организовал покушение на великого князя, дядю царя, предварительно сделав полиции предложение, от которого трудно было отказаться.

— Бусинский — не жилец на этом свете. Но пока дышит — он будет командовать БО. Бороться с ним глупо. Авторитет Ивана непоколебим. Поэтому пусть остается номинальным лидером. Я стану руководителем реальным и возьму террор под контроль. Каким образом? Об этом позднее. Сейчас моя задача — провести громкую акцию. Максимально громкую акцию. Цель? Показать ЦК, что старые силы не в состоянии эффективно работать. Что настало время молодых. Мое время.

— Что требуется от нас? — спросил полицейский куратор Генриха.

— Сдать одного, а лучше двух высших сановников, — Ярмолюк назвал на вскидку пару-тройку фамилий.

– Вы рехнулись.

И все же предложение было принято. Слишком большой куш стоял на кону. Управляемый террор — о таком подарке политическая полиция даже не мечтала.

Ярмолюку «дали добро» на министра внутренних дел, из-за рака доживающего последние дни в политике и на земле. И великого князя, скандальное поведение которого дискредитировало царское семейство.

Акции прошли удачно и были восприняты широкой общественностью с восторгом. В партийный кулуарах заговорили о терроре нового поколения. Имя Ярмолюка стало легендарным. Бусинский, задыхаясь от астмы и беспомощной ярости, назвал Генриха своим приемником. И, слава Богу, иначе старому маразматику пришлось бы худо.

Через год Бусинский оставил активный террор. Ярмолюк возглавил. И получил то, что хотел. Власть. Деньги. Женщин.

Все было хорошо, пока год назад его не вызвали в Питер и не учинили настоящий допрос о положении дел в ЦК. В конце беседы куратор Ярмолюка вместо привычных комплиментов и благодарностей преподнес сюрприз — предложил «изменить курс» партии, свернуть террор и перейти к экономическим требованиям.

— Но общие вопросы решают другие люди, — возразил Ярмолюк.

— Вы тоже можете решать общие вопросы.

Возглавить партию и свернуть террор — значило из всесильного «серого кардинала», которого все боятся и уважают, превратиться в рядового функционера. Сколько их только за последние два года перебывало членами ЦК? Где они сейчас? Чего стоят? А он как возглавлял Боевую Организацию — так и возглавляет. Как держал свору болтунов за горло, так и держит. И буду держать впредь, решил Ярмолюк, отказываясь от предложения.

Ему пообещали денег. Конструктивный разговор начался с пятидесяти тысяч рублей. После ста куратор перешел к угрозам.

— Если вы меня убьете, — Генрих был уверен в собственных силах, — в террор придут тысячи, чтобы отомстить за меня!

— Развенчивать мифы про мертвых героев, — последовал ответ, — занятие неблагодарное. Особенно в делах политических. Пока человек жив с ним можно работать: убеждать, покупать, дискредитировать. С покойником не повоюешь. В мертвых публика всегда находит благородство идей и высоту духа. Нет уж, Генрих Францевич, не надейтесь — мы не сделаем такой ошибки, не подарим эсерам нового святого великомученника.

— Раз так, извольте, господа, уплатить миллион и эсеровское движение — ваше с потрохами! — Генрих полагал: человек с таким политическим авторитетом, имея под рукой Боевую Организацию, может себе позволить назначать цену, торговаться и даже оказывать силовое воздействие на ход переговоров.

Для пущей убедительности он замыслил покушение на Красавина. Это был ход конем. Это был способ заставить полицию считаться с собой. Премьер намерен был посетить церковные торжества в городе, где жила Надин, и Ярмолюк решил одним ударом убить двух зайцев. Вернее убить он собрался только Красавина. Надин надлежало остаться живой и максимально здоровой, чтобы вернуться к работе в зарубежном отделе. Наследие Грушининой — дело долгое туманное, а тут клиенты покоя не дают, требуют к себе горячую штучку-террористку, деньги большие обещают. Инструктировал Гурвинского Ярмолюк с особым тщанием и, предвкушая реакцию сучки, так он называл про себя бывшую подчиненную, испытывал ни с чем, ни сравнимое удовольствие.

Теперь «сучка» смотрела на него ясными глазами и ждала ответа.

— Зачем ты связался с охранкой? — спросила Надин.

Ярмолюк пожал плечами.

— Тебя это не касается.

— Ты прав. Итак, когда ты готов дать ответ?

— Мне нужно время на размышление. Мне нужны сутки.

— Хорошо, я приду к тебе завтра вечером. Но имей в виду, тебя просили не покидать квартиру и воздержаться от каких-либо контактов.

— Хорошо, встретимся завтра в девятнадцать ноль-ноль.

Надин направилась двери. У порога она обернулась. Генрих шевелил губами и как-то странно смотрел на нее.

— Прощай, голубушка, — донеслось чуть слышное. — Не поминай лишнего.

После душной обстановки конспиративной квартиры, после невероятного напряжения, свежий воздух женевских улиц показался особенно сладким. Надин вздохнула глубоко, почувствовала, что боль в виске уходит, радостно улыбнулась, спешащему на встречу Матвееву; подумала: все позади, завтра Генрих признает себя предателем, полиция отстанет от нее, дела Павла наладятся, с Ольгой ничего плохого не случится.

Радужный перечень оборвался мраком.

Матвеев увидел улыбающуюся жену, бросился к ней и еле успел. Еще мгновение — и Надин бы рухнула на тротуар.

— Ох, уж эти дамы, — на помощь поспешил, приставленный полицией «юрист». Вдвоем они отнесли Надин в экипаж, устроили на подушках. — Вечно у них волнения, истерики.

Через час о волнениях и истериках не вспоминали. Надин лежала на гостиничной кровати, мертвецки бледная, все так же без чувств. Врач толковал о нервном истощении, психическом шоке и беспомощно разводил руками. Он не мог вывести пациентку из обморока. На нее не действовали ни какие лекарства.

— Почему? — удивился Матвеев.

— Понятия не имею. Я впервые сталкиваюсь с подобным явлением, — признался доктор.

— Это опасно?

— Судя, по сердечному ритму и давлению — очень. Мадам на грани жизни и смерти. Вернее чуть-чуть за гранью. И тенденции очень неутешительные, ей хуже с каждой минутой. Главное, не понятны, что является причиной такого состояния.

Не что, а кто! Павел с ненавистью смотрел на коротко стриженый затылок «юриста».

— Говорят, Ярмолюк умеет кодировать людей? — шепотом спросил тот. — Вам это известно?

Павел кивнул.

— Что будем делать?

Ждать, повторил Павел совет врача. Но, добавил спустя минуту, имей в виду, падла, если Надя умрет, я тебя лично удавлю.

— Только после того, как меня расстреляет непосредственное начальство, — горько вздохнул полицейский.

На рассвете Надин очнулась, попросила воды.

— Что, что он сказал? — не давая Павлу вымолвить слова, полез с расспросами «юрист».

Надин не ответила и отключилась снова. Через час доктор измерил пульс, удовлетворенно кивнул и сообщил, мадам стало легче, сейчас она просто спит.

— Просто спит? — переспросил Павел.