Так идет подготовка к покушению. Группа наблюдает за О-вым. Я наблюдал за группой.

Мария — химик. Ее задача — приготовить бомбы. Принимает участие во втором покушении. Предыдущее, для ее коллеги, и, кажется, любовника, закончилось трагически. Потому мысли о смерти Марту не оставляют. Она — фанатичка и немного не в себе. Впрочем, в группе все со странностями. Василию семнадцать лет. Он кашляет кровью и, по мнению врачей, протянет максимум год. У парня идея-фикс: не мучиться, а умереть геройски мгновенной смертью. Милый приятный двадцатилетний юноша Миша дико необразован, до неприличия наивен и может часами рассказывать, как гордо и уверенно будет держаться на суде, как пойдет на казнь, как посмотрит в глаза палачу. Его мечта — быть повешенным. Алексей — хитрован, себе на уме, правдами и неправдами выманивает из Руководителя деньги. При явно развитой житейской хватке, он крайне нервозен, даже экзальтирован — плачет над книгами и в кинематографе. Вот Руководитель — это, скажу вам тип! Во-первых: барин до мозга костей. Костюм, жесты, повадки — все отменного качества, все с претензией. Во-вторых: особая манера поведения, подавляющая собеседника и возвышающая одновременно.

Два раза в неделю каждый участник группы встречается с Руководителем, докладывает о результатах наблюдения. И каждая встреча — событие. Каждая — потрясение. Даже я, невзирая на хронический скепсис и полную аполитичность, чувствую неудержимые позывы к борьбе. Поэтому подозрения мои относительно внушения крепнут день ото дня. Жаль, нет возможности проконсультироваться у специалистов. Возможно, они бы объяснили восторженное отношение к смерти, замыкание жизненных интересов, механистичное суждение сознания какой-либо иной причиной. Мне же видится одно: подавленная воля; предрасположенность к подчинению. Все разговоры в группе только о терроре и смерти.

— Вот победит наше святое дело, — мечтает Мария, — народ получит свободу, вздохнет с облегчением.

— Как народ получит свободу? — спрашиваю я с наивными интонациями.

— Получит… — не вдаваясь в тонкости, обещает барышня.

Процесс обретения свободы она представляет как раздачу подарков. Добрый революционный Дед Мороз обойдет каждого сирого и убогого и каждому вручит порцию свободы.

— Что такое для тебя свобода? — не унимаюсь я.

— Свобода — это праздник справедливости и равенства.

От патетики меня тошнит. Я замолкаю и ловлю на себе подозрительные взгляды Руководителя. Моя независимость, на фоне покорности других боевиков, раздражает и настораживает его.

Иногда я устраиваю бунт — угрожаю взять пистолет и по собственному усмотрению найти жертву. Меня ругают, призывают к партийной дисциплине, стыдят за анархические взгляды. Не понятно, почему индивидуальный террор вреден партии. Не понятно, почему централизованный террор носит исключительно выборочный характер. Нами получен приказ, убить О-ва. Другие кандидатуры исключены. Строго и категорично.

Мы ведем наблюдение за О-вым больше месяца. Результатов практически нет. Зато в поле зрения попал генерал З-ко. Его ликвидировать очень просто. Руководитель, испросив санкцию у ЦК, получает отказ. Почему, в сотый раз задаюсь я вопросом. Какая разница кого убивать? Лишь бы у политической фигуры был вес. Но нет, одному человеку объявлен приговор, другому — амнистия. Из каких соображений, хочется знать? По какой причине?

Ладно, оставим острые темы. Вернемся к нашим баранам.

Как стадо баранов мы топчемся на площади перед домом О-ва. Извозчики, бросив лошадей, на соседних улицах, уже открыто кружат около особняка. Мы — лоточники предлагаем товар едва не у подъезда. Тем не менее, выезды не установлены. Операция под угрозой срыва. Руководитель принимает решение: усилить группу и отправляется в тур по краям и весям бескрайней Российской империи, однако через три недели возвращается ни с чем. К собственному счастью, большая часть потенциальных героев, в последнюю минуту успевают одуматься и предпочитают жизнь нелепой и дурацкой смерти.

Пока начальства нет, мы коротаем дни за картами и водкой. На улице льет дождь, вести наблюдение невозможно. Мы сидим в тепле и режемся в карты. На столе водка, колбаса, калач, масло, шоколадные конфеты. Денег хватает и на жизнь, и на игру. На легальном положении нам пришлось бы вкалывать, чтобы обеспечить такое существование. На нелегальном можно пользоваться дармовщиной. Достаточно сочинить доклад о проведенной работе и в убедительной форме изложить его Руководителю, чтобы твою работу сочли достаточной. У меня с фантазией порядок, вру я убедительно и красиво, наполняя рассказ множеством конкретных деталей.

Миша и Василий, напротив, стараются по-настоящему и даже соревнуются, кто вернее угадает маршрут О-ва. Оно и понятно. Ребята — конкуренты и постоянно ругаются, оспаривая друг у друга право пойти первым номером. Руководитель слушает словесные баталии, молча. Он пока размышляет, кто из пацанов станет «героем» и попадет в историю и на тот свет. Выбор не прост. Василий слабеет день ото дня, но от того решимость его совершить подвиг только крепнет. У Михаила напротив, физической энергии достаточно, зато духовной явный дефицит. Тем ни менее, первым назначают именно его. Это правильно. Вася еле волочит ноги, от волнения кашляет и задыхается. Он ненадежен. Потому на верную смерть отправляется здоровый и крепкий юноша Миша.

Назначена дата, условлен порядок покушения, розданы инструкции.

Полагаю, во избежание неожиданностей, паспорта у номеров первого и второго отобраны. Вернее вместе с вещами паспорта сданы в камеру хранения на вокзале. Ключи у руководства. Без документов ребята не могут убежать, если и захотят. Они не хотят. Шатаются ночь напролет по улицам, ждут рассвета. Оба в невероятном возбуждении. Мне, Фоме неверующему, кажется, не обошлось без наркотиков.

Встречаемся в нужном месте. Руководитель проверяет нашу готовность и уходит восвояси. Он участие в покушении не принимает. Его задача организовать процесс и только.

Что ж, у теоретиков чистые руки — они не убивают. У исполнителей чистая совесть — они исполняют приказ. Разделение труда, специализация — последнее писк террористической моды. Следуя которой ребята из моей группы гибнут сами. И сеют вокруг смерть.

Карета О-ва тронулась. Миша бросился под ноги лошадям с бомбой в руках. Увы, запал не сработал. И вместо пожилого вороватого чиновника на тот свет отправился юный глупый Миша. Круглое копыто упало на его висок и пробило череп. Мгновением над площадью висела гулкая тишина, потом раздались свистки городовых и крики прохожих. Вокруг трупа 20-летнего мальчишки и кареты с плачущим от потрясения возницей собралась толпа. О-в держась за сердце шептал слова молитвы, благодарил Всевышнего за спасение. С просветленным от счастья лицом к нему пробился Вася, закричал в лицо: «Да здравствует, революция!», закашлялся и уронил бомбу себе под ноги. Грянул взрыв. Когда рассеялся дым, на булыжной мостовой лежало пятнадцать мертвых тел. Случайные прохожие, пристав, жандарм, Миша, Вася. Вернее то, что от него осталось. Как парень и мечтал, смерть его была быстрой. Жаль, бессмысленной. О-в остался цел и оказался даже не ранен.

В то краткое мгновение, когда Михаил уже погиб, а Василий только готовился провозгласить славу революции, Алексей, аккуратно положил свой снаряд на тротуар и медленно двинулся вглубь улицы. Через несколько минут он ускорил шаг, затем побежал и громко, надрывно, с какой-то истеричной дикостью, засмеялся. Похоже, парень тронулся умом. Увиденное располагало к тому. Мишина проломленная голова, Васино ошеломленное в преддверии смерти лицо — потрясли бы кого угодно. Больше я Алексея никогда не видел.

Свой снаряд я вернул Марии. Разряжая заряд, она по неосторожности разбила стеклянную капсулу. От взрыва погибла хозяйкина кухарка и сама Мария.

Мы с Руководителем спешным порядком бежим из города. В поезде говорят только о покушении. Кто восторгаются мужеством террористов, кто жалеет убитых, кто ругает власть. Я пью водку, гляжу в окно, матерюсь беззвучно. Сволочи, гады, ублюдки. Сколько людей загубили. Креста на них нет…»