С гг. де Куаньи и де Водрейля Филипп перевел взгляд на Марию Антуанетту.
Все еще витая в облаках, он вопрошал ее ясный лоб, властный рот, величественный взор; наслаждаясь красотой женщины, он пытался проникнуть в тайну королевы.
«О нет, это клевета, клевета, – думал он. – Это лишь неясные слухи, поддерживаемые корыстолюбцами, ненавистниками или интриганами!»
Филипп все еще предавался подобным размышлениям, когда часы в кордегардии пробили без четверти восемь. В ту же секунду послышался громкий шум.
В зале раздались чьи-то торопливые шаги. Приклады ружей ударили в пол. Гомон голосов, проникший сквозь приоткрытую дверь, привлек внимание короля, который обернулся, чтобы лучше слышать, и сделал знак королеве.
Та поняла и немедленно объявила, что игра закончена.
Игроки, собирая лежавшие перед ними монеты, пытались разгадать намерения королевы.
Мария Антуанетта направилась в большой зал для приемов. Король последовал за нею.
Адъютант г-на де Кастри, морского министра, подошел к королю и что-то шепнул ему на ухо.
– Прекрасно, – ответил тот, – ступайте. Затем повернулся к королеве и добавил:
– Все идет как надо.
Собравшиеся обменивались вопросительными взглядами, недоумевая, что означают эти слова.
Внезапно в зал вошел маршал де Кастри и громко обратился к королю:
– Ваше величество, не соблаговолите ли вы принять господина байи де Сюфрена, прибывшего из Тулона?
Когда прозвучало это имя, радостно и торжественно произнесенное в полный голос, зал загудел.
– Конечно, сударь, – ответил король, – с радостью.
Г-н де Кастри вышел.
Собравшиеся как один подались вперед, к двери, за которой скрылся г-н де Кастри.
Чтобы объяснить, почему г-н де Сюфрен пользовался у французов такой симпатией, почему король, королева и принцы крови стремились встретить его первыми, достаточно будет нескольких слов. Имя Сюфрена принадлежит всей Франции, так же как имена Тюренна, Катина и Жана Барта[38].
За время войны с Англией, вернее, за ее последний период, предшествовавший заключению мира, г-н командор де Сюфрен одержал победу в семи крупных морских сражениях, взял Тринкомали[39] и Гваделор[40], укрепил французские владения, очистил от англичан моря и убедил набоба Хайдара Али[41] в том, что Франция – первая держава в Европе. С профессией моряка он сочетал дипломатию тонкого и честного негоцианта, отвагу и тактическое учение солдата с ловкостью мудрого администратора. Смелый, неутомимый и гордый, когда речь шла о французском флаге, он так измучил англичан на суше и на море, что этим надменным мореплавателям ни разу не удалось завершить дело победой или напасть на Сюфрена, когда лев показывал зубы.
После баталии – а в них Сюфрен не щадил жизни не хуже любого матроса – он всегда был полон человечности, благородства и сочувствия. Это был тип подлинного моряка, несколько позабытый после Жана Барта и Дюге-Труэна[42] и вновь нашедший свое воплощение в Сюфрене.
Мы не беремся описать суматоху и энтузиазм, которые вызвало его появление в Версале среди дворян, присутствовавших на приеме.
Сюфрен был пятидесятишестилетний низенький толстяк с огненным взглядом, благородными и приятными манерами, проворный, несмотря на тучность, и величественный, несмотря на мягкость, он гордо нес свою прическу, вернее, пышную гриву: как человек, привычный ко всякого рода неудобствам, он нашел способ как следует одеться и причесаться еще в почтовой карете.
На нем был голубой, шитый золотом кафтан, красный камзол и голубые штаны. Его могучий подбородок покоился на воротнике военного покроя, словно пьедестал для его громадной головы.
Едва он появился в кордегардии, кто-то тут же доложил об этом г-ну де Кастри, нетерпеливо расхаживавшему взад и вперед, и тот выкрикнул:
– Господин де Сюфрен!
Схватив мушкетоны, караул выстроился, словно для встречи короля; когда же байи прошел, солдаты образовали позади него эскорт в виде колонны по четыре.
Сюфрен пожал руку г-ну де Кастри и потянулся вперед, желая его поцеловать.
Но морской министр легонько оттолкнул героя.
– Нет, нет, сударь, – проговорил он, – я не хочу лишать удовольствия поцеловать вас первым кое-кого, кто достоин этого более, чем я.
И он повел г-на де Сюфрена прямо к Людовику XVI.
– Господин байи! – просияв, воскликнул король. Моряк увидел его, и Людовик продолжал: – Добро пожаловать в Версаль! Вы принесли сюда славу, принесли все, что герои дарят своим современникам. О будущем я не говорю, оно принадлежит вам. Поцелуйте меня, господин байи!
Г-н Сюфрен преклонил было колени, но король поднял его и расцеловал столь сердечно, что по собравшимся пробежала дрожь радости и триумфа.
Забыв на секунду о короле, все разразились приветственными кликами.
Король повернулся к королеве.
– Сударыня, – проговорил он, – это господин де Сюфрен, победитель при Тринкемали и Гваделоре, бич наших соседей-англичан, мой собственный Жан Барт.
– Сударь, – обратилась к моряку королева, – расхваливать вас я не стану. Знайте лишь одно: всякий раз, что вы стреляли из пушек во славу Франции, сердце мое замирало от восхищения и признательности.
Едва королева договорила, как подошел граф д'Артуа со своим сыном, герцогом Ангулемским.
– Сын мой, – сказал он, – вы видите перед собой героя. Посмотрите хорошенько, нынче это большая редкость.
– Ваше высочество, – ответил отцу юный принц, – только недавно я читал о великих людях у Плутарха, но ни одного из них не видел. Благодарю вас за то, что вы показали мне господина де Сюфрена.
По шепоту, пробежавшему вокруг, мальчик мог понять, что слова его запомнятся надолго.
Король взял г-на де Сюфрена под руку и собрался отвести к себе в кабинет, чтобы побеседовать о маршрутах его путешествий.
Однако г-н де Сюфрен оказал почтительное сопротивление.
– Государь, – попросил он, – вы ко мне так добры, что, быть может, позволите…
– О, у вас есть просьба, господин де Сюфрен? – воскликнул король.
– Государь, один из моих офицеров совершил столь серьезный дисциплинарный проступок, что, по моему мнению, только ваше величество может быть ему судьей.
– Надеюсь, господин де Сюфрен, – заметил король, – что ваша первая просьба будет о снисхождении, а не о наказании.
– Я так ему и сказал, ваше величество, но судить вам.
– Я слушаю.
– В последнем сражении офицер, о котором я имел честь говорить вашему величеству, находился на «Строгом».
– Ах, это то самое судно, что спустило флаг? – нахмурившись, осведомился король.
– Государь, командир «Строгого» действительно спустил флаг, – поклонившись, ответил г-н де Сюфрен, – и сэр Хьюз, английский адмирал, уже послал шлюпку, чтобы захватить приз, однако лейтенант, командовавший батареями на нижней палубе, заметив, что огонь прекратился, и получив приказ не стрелять, поднялся на верхнюю палубу и увидел, что флаг спущен и командир готов к сдаче корабля. Прошу меня извинить, государь, но при виде этой картины его французская кровь вскипела. Он взял лежавший неподалеку флаг, схватил молоток и, приказав возобновить огонь, прибил флаг под вымпелом. Благодаря этому, государь, «Строгий» был сохранен для вашего величества.
– Прекрасный поступок! – воскликнул король.
– Очень смело! – поддержала королева.
– Да, государь, да, сударыня, но это – серьезное нарушение дисциплины. Командир отдал приказ, и лейтенант обязан был повиноваться. Я прошу вас простить этого офицера, государь, тем более что он – мой племянник.
– Ваш племянник! – воскликнул король. – Но вы мне об этом не говорили.
– Вам, государь, не говорил, но имел честь доложить господину морскому министру и попросил его ничего не сообщать вашему величеству, пока я не добьюсь помилования для виновного.
