Утренний туалет. Сорок потных лысых обезьян лихорадочно толпятся у двухметровой трубы с дырочками – пять минут на умывание! Из дырочек хлещут струи ледяной воды – тугие, как прутья. Самые отчаянные пытаются залезть под «душ имени Карбышева» – другую трубу, вертикально торчащую из земли. Подозреваем, что нижний ее конец вставлен в подземный родник, бьющий сквозь вечную мерзлоту. Сибиряк Леха Керсов, хваставшийся, что каждую зиму занимался моржовым спортом, вытерпел под этим душем четыре секунды, оглашая окрестности ревом тунгусского шамана. Когда он выскочил из-под душа и обнаружил, что за это время боевые товарищи сперли мыло, рев его был слышен, наверное, в его родном Оймяконе.

Завтрак. Перловая каша с волосатым куском вареного сала перемалывается молодыми челюстями в считанные секунды. Предчувствуя голодный день, тоскливо визжат на подсобном хозяйстве голодные свиньи – после завтрака первокурсников ни фига им не обломится. Самое настоящее счастье: ломоть белого хлеба с шайбочкой масла и двумя кусками сахара, твердостью не уступающего мрамору. Из такого сахара запросто можно ваять античных Афродит. Только просуществовали бы такие скульптуры недолго – никто облизывать бы их не стал, разломали бы и изгрызли в пять секунд.

Занятия. Опытный комсостав знает, что посади сейчас курсанта в класс – после кросса, да после завтрака – так он тут же и уснет, мерзавец. Собственно, в первые месяцы он в любое время уснуть готов, так чего зря учебное время на сидячие занятия переводить? Все равно не в коня корм. Вот оклемаются, адаптируются маленько, тогда и до серьезной учебы очередь дойдет. А пока – на плац шагом марш! На стадион! На стрельбище!

– Отработка строевого шага по разделениям! Делай… Р-раз! Делай… Два! Носок тянуть!

– Сгибание и разгибание рук в упоре! Делай… Р-раз! Делай… Два! Все вместе делают!

– Огневой рубеж два метра впереди – к бою! Делай… Р-раз! Делай… Два! Куда задницу выставил?!

Обед с холодноватым борщом и обжигающим киселем, который все равно никто не успевает выпить. Что интересно, перед обедом обязательно нужно почистить сапоги, а вот руки мыть – необязательно. Появился первый «залетчик» – длинный Андрюха Савченко с добрым огорченным лицом. Засунул в карман кусок сала из каши, видя, что не успеет съесть его в столовой. Сало немедленно проявилось на штанах жирным пятном, Андрюха заработал два наряда, был осмеян, стоит, вздыхает. А не будь дурак – тебе мыльница для чего дадена? Сунул в нее хоть сало, хоть черта – и не видно ни фига. Интеллигенция…

Самоподготовка. Изучение уставов. Вчерашние золотые медалисты и победители всевозможных олимпиад изнемогают, безуспешно пытаясь зазубрить пять строчек из обязанностей дневального по роте. Каменеющие веки приходится придерживать пальцами от сползания вниз.

Вечерний кросс. Бом-бом. Как много дум наводит он у курсантов, с ненавистью глядящих на мелькающую впереди строя бодрую поджарую задницу комвзвода, обтянутую щегольскими полушерстяными галифе! Он когда-нибудь устает, падла?!

Вечерняя поверка. Гоготать, как в первые дни, над необычными фамилиями сил уже не остается. Узкая койка, застеленная лиловым приютским одеяльцем, тянет как магнит; твердая, как трехдневная буханка, подушка в сероватой наволочке, манит, как одалиска в шахском гареме, обещая бездну неги и наслаждений. Не тут-то было…

– Взвод… Сорок пять секунд – ОТБОЙ!

Ни один, даже самый страстный в мире любовник, не срывал с себя так быстро одежду, устремляясь к ложу любви. Топот, треск отрываемых пуговиц, грохот сбрасываемых сапог; обитатели верхних коек взлетают в свои орлиные гнезда, наступая на плечи и уши зазевавшихся обитателей нижних ярусов.

– Заправить обмундирование!

Прощай, нежная прохлада простыней! Вылазь босыми ногами на затоптанный пол, укладывай хэбэ на табуретку: китель погонами к спинке койки, штаны ширинкой в сторону центрального прохода, ремень бляхой вверх, поверх всего – берет, как на братскую могилу. Портянки оборачиваются вокруг голенищ сапог, придавая говнодавам кокетливое сходство со щегольскими мушкетерскими ботфортами.

– Взвод… Сорок пять секунд – ПА-АДЪЕМ! Тридцать секунд осталось!.. Двадцать секунд!.. Десять!.. Пять!.. Взвод… Р-ряйсь! Сыр-рна! Вольно, заправиться!

И так – раз восемь-десять подряд. Если кто не знает, называется это «сон-тренаж».

Некоторые не выдерживают – пишут рапорта и уходят. Как правило, первые «дезертиры» появляются уже к концу первой недели карантина. А всего за период карантина отсеивается в среднем два-три человека из роты. Провожают их с показным презрением и затаенной завистью.

Начинаются занятия по ВДП – воздушно-десантной подготовке. Воспринимается это как посвящение в сан, как вступление в когорту избранных. Просыпается хиленькая надежда, что теперь кроссы, строевая подготовка и прочая пехотная лабуда станет необязательной. Вдохновенные сопляки, мы уже искренне презирали все остальные рода войск. Пехотный полковник в сравнении с сержантом ВДВ воспринимался как зачуханная баржа рядом с океанским лайнером. Разумеется, никуда эта «лабуда» не делась – просто со временем стала привычной и естественной, как бритье.

Зазубриваем матчасть парашютов (разбуди десантника среди ночи, через двадцать лет после дембеля – и он без запинки доложит, какова прочность на разрыв у любой стропы, ленты или контровочной нити). До одурения переукладываем нагретые солнцем невесомые капроновые полотнища куполов, обламываем ногти, стягивая клапана ранцев «запасок», а мысль, что скоро доверишь жизнь этим вот самым тряпочкам, кажется абсолютно бредовой и нереальной. Некоторые парни совершили уже прыжки в ДОСААФе и рассказывают об этом с небрежной весомостью ветеранов. Им никто не верит.

Тренажи по наземной отработке элементов прыжка вначале вызывают неподдельный интерес, но быстро приедаются, как и любые другие тренажи – кажутся туповатыми и однообразными, как строевая подготовка.

– Отсчет времени свободного падения! Приготовиться!.. Пошел! – по этой команде сорок курсантов, скрюченных в позе эмбриона, делают короткий шажок-прыжок вперед и нестройно, но от души горланят хором:

– Пятьсот один! Пятьсот два! Пятьсот три! Кольцо! – бросают одновременно сжатые кулаки к пяткам. – Купол! – выпрямляются, запрокидывают головы и вздымают руки вверх, словно какие-то таинственные язычники-солцепоклонники на молитве.

– Отработка приземления! Приготовиться! Земля!

Прыгаем с двухметровых ступенчатых трамплинов. Бедра-колени-ступни сжаты, словно боимся описаться, между коленей и ступней зажаты две щепки. Приземляться надо на полную ступню, да так, чтобы эти чертовы щепки не вылетели. После часа занятий ноги болят так, словно по ним лупили дубинками. Щепки все равно вылетают. Иного пути в небо нет – только через отбитые ноги. Случись что – на размышления времени не будет, тело должно думать само, автоматически выполняя действия, вколоченные в подсознание бесконечными тренировками.

Первый прыжок. Ранний подъем; на удивление вкусный, но совершенно не лезущий в глотку завтрак, получение парашютов и ножей-стропорезов. Кстати, стропорезы – эти таинственные «десантные кинжалы», о которых на гражданке слышали столько легенд, оказываются вполне невинными ножичками, размером и формой смахивающими на рыбку. Никаких «дьявольской остроты лезвий» – режущие кромки оформлены под хлеборезные пилки. Эбонитовые рукоятки с дырочками для стропы. Дешево и сердито. И не сопрет никто – таким «кинжалом» и не похвастаешься – вид непрезентабельный. А стропы режет хорошо. Словом, стропорез – это воплощенная мечта любого конструктора военной техники: дешев, отлично выполняет назначенную функцию и не ценится на гражданке.

Деловитый гул трудяг «аннушек» на аэродроме. Эскадрилья работает, как отлично отлаженный конвейер: один борт загружается, второй набирает высоту, третий выбрасывает парашютистов. Выпускающими работают смешливые разбитные девушки из спортивной команды. Гм! Глядя на современные снимки девиц из «Плейбоя» в блестящих кожаных сбруях, начинаешь подозревать, что авторы этих снимков вдохновлялись образом девушек-парашютисток. Сочетание грубовато-мужественных ремней и блестящих пряжек со стройными фигурками, обтянутыми спортивным эластиком – это, доложу я вам, парни, эффект! Тут и самые нерешительные приободряются и орлами глядят, а как же.