26. Симонов М.Е. — начальник штаба ПриВО.
27. Авксентьевский К.А. — командующий САВО (13.11.1925—
20.10.1928) .
28. Зиновьев Г.В. — помощник командующего САВО (15.02.1927—05.1928).
29. Кондратьев Б.Н. — начальник штаба САВО.
30. Петин Н.Н. — командующий СибВО (13.11.1925—
10.11.1928) .
«Военная тревога», как это видно по персональному составу военно-окружного командования и кадровым перестановкам, вынудила высшее политическое и военное руководство вновь обратиться к услугам тех лиц, которые имели репутацию результативных военачальников и опытных генштабистов. Именно бывших кадровых офицеров, в том числе «генштабистов», вновь привлекли к командованию «фронтовыми» округами. А. Егоров был возвращен в номенклатуру военной элиты и назначен командующим Белорусским военным округом. Начальником штаба к нему перевели из Ленинграда Е.Сергеева. В 1920 г. он с успехом командовал 4-й армией Западного фронта. Прекрасно зиавшимих Прибалтийский театр военных действий А.Корка и А.Кука назначили руководить Ленинградским военным округом. Якиру, еще недостаточно опытному в руководстве самым большим из округов во «фронтовой» ситуации — Украинским, дали лучшего «генштабиста» — П.Лебедева. В кризисной ситуации приходилось отдавать приоритеты профессионалам перед политически благонадежными.
Опасность войны возросла в течение лета 1927 г. В конце июня 1927 г. Ранцау передавал информацию, что Красная Армия заняла боевые позиции вдоль западной границы, В начале июля 1927 г. германское посольство сообщило дополнительные детали, указывающие на концентрацию войск к Гомелю, на движение людей и снаряжения изнутри страны на запад, о сооружении новых военных аэродромов и ускорении работ на военных заводах. «Военная тревога» достигла своей высшей напряженности в сентябре. Согласно краткому сообщению «ведущего члена» наркоминдела,, сложилась угрожающая ситуация, когда Британия хотела бы блокировать СССР на море и побудить Польшу к нападению на суше, к которому присоединилась бы Румыния на Юге и Финляндия на Севере1.
Стремясь использовать все возможные средства для решения военных проблем, если ситуация перерастет в открытые военные действия на советско-польской границе, Тухачевский намечает привлечь к ним «специальные» боевые ресурсы. 28 марта 1927 г. в своем письме советскому военному атташе в Германии
С.Петренко-Луневу начальник Штаба РККА М.Тухачевский дает специальное задание. Он считает необходимым изменить план формирования «красных Вооруженных сил» в треугольнике Киль — Бреслау — Штольп, которые должны будут не только соединиться с наступающими войсками РККА в Польше, но в первый период также отвлекать внимание Польши к ее западной границе. Тухачевский в связи с этим считал, что «при известных условиях, возможно, будет необходимо даже открытое наступление красных немецких формирований на польскую границу со стороны коридора с целью вызвать общие политические осложнения в Западной Европе»1093 1094. А 9 июля 1927 г., в период нарастающего обострения военно-политической обстановки на советско-польской границе уже военный атташе Петренко-Лунев сообщал Тухачевскому, что поставленные им задачи выполняются1095.
Особенного напряжения и обострения военно-политическая ситуация достигла к сентябрю 1927 г. Командование Красной Армии решило провести большие маневры в районе Одессы, мобилизуя боевые соединения Украинского военного округа и Черноморского флота. Маневры продолжались достаточно долго: с 17 по 28 сентября. Главным их руководителем был начальник Штаба РККА М.Тухачевский, а в качестве начальника штаба у него — В.Триандафиллов. На маневрах присутствовали А.Рыков, К.Ворошилов, А.Бубнов, С.Буденный, А.Егоров, И.Уборе-вич, И.Якир, Р.Муклевич, Р.Эйдеман, П.Дыбенко и др. Иными словами, и глава правительства, и наркомвоенмор, и вся военная элита. Одновременно проводились маневры в Ленинградском, Белорусском и Северо-Кавказском военных округах. Проведена была мобилизация и проверка боеспособности Осоавиа-хима.
Итак, шла боевая проверка готовности советских Вооруженных сил по всей линии западной границы. Одесские маневры как главные обрели благодаря присутствию на них Председателя Совнаркома СССР А. Рыкова общегосударственную значимость.
Официальная оценка итогов одесских маневров и уровня боеспособности Красной Армии была дана самим Тухачевским 5 октября 1927 г. в беседе с корреспондентом «Красной Звезды».
«Маневры этого года, — отвечал на вопросы Тухачевский, — имели целью проверить умение нашей армии вести общевойсковой бой. До последних лет мы все свое внимание фиксировали на действиях отдельных родов войск. В качестве очередной большой задачи перед нами ставится вопрос о еще большем развитии смелости, решимости и инициативы в бою. Осуществление этой задачи поставит нашу армию по своей выучке и способности вести бой в один ряд с лучшими современными европейскими армиями»1096. «Между строк» цитированного выше отзыва М.Тухачевского, за «парадными высказываниями» можно вычитать:
1. Соединения и части Красной Армии обнаружили отсутствие умения взаимодействия родов войск. Для этого и понадобилось попытаться провести совместные маневры войск УВО и Черноморского флота.
2. Командирам соединений и частей недоставало смелости, решимости и инициативы в бою.
Красная Армия обнаружила на одесских маневрах неготовность к войне. Германский консул в Киеве писал 17 сентября, передавая сообщение о теплом приеме, оказанном офицерам, и дал краткое изложение немецких впечатлений. «Русская армия еще не готова, — писал он. — Высшее командование полагает, в чем наше командование никогда не сомневалось, что армия будет боеготова через три года»1. По мнению германских специалистов от 6 июля 1928 г., Красная Армия могла бы ответить на нападение Польши, ио вряд ли она была бы в состоянии предпринять наступательные операции в каком-либо масштабе в настоящий момент1097 1098 1099. Полковник Миттельбергер, посетивший Москву в марте 1928 г., отметил в качестве серьезного недостатка Красной Армии отсутствие достаточно подготовленного комсостава, «несмотря на то, что значительную роль еще играли офицеры бывшей императорской армии»1.
Так называемая «военная тревога» 1926—1927 гг., едва не прорвавшаяся новой войной на советско-польской границе, обнаружила неготовность Красной Армии к серьезному военному конфликту. Об этом уже говорилось ранее достаточно подробно. Перед политическим и военным руководством СССР к октябрю—ноябрю 1927 г. встал один главный вопрос — во что бы то ни стало не допустить войны (а ситуация была чревата ею не только на польской границе, ио и иа Дальнем Востоке, и с Великобританией). Мне представляется, что именно с этой целью решено было использовать старые Офицерские связи Тухачевского и его гвардейское прошлое.
В военных кругах русской белой эмиграции в связи с «делом Тухачевского» и развернувшимися в СССР с 1937 г. массовыми репрессиями высшего и старшего комсостава Красной Армии выдвинута была своя версия причин и смысла этого «дела». По свидетельству И.Гессена, «иа юбилейном вечере Корниловского полка (19 сентября 1937 г. — С.М.) генерал Деникин в приветственной речи между прочим сказал, что «теперь (т.е. после раскрытия заговора и расстрела военачальников) нет больше оснований скрывать, что Тухачевский встречался в Париже с Кутеповым»4. Эта информация была подтверждена в газете «Возрождение» (5 ноября 1937 г.)5. «Деникин на собрании корниловцев 19 сентября 1937 г. сказал, — сообщалось в газете, — что теперь уже об этом можно говорить, что генерал Кутепов находился в сношениях с Тухачевским и со служащим у большевиков генералом Потаповым. Когда генерал Потапов приезжал в Париж, генерал Кутепов виделся с ним и даже представил его великому князю Николаю Николаевичу. Генерал Деникин, однако, добавил, что, как выяснилось впоследствии, и Тухачевский, и Потапов действовали с ведома большевиков и, таким образом, были лишь представителями очередного треста. Как бы то ни было, сомневаться в том, что некоторые красные генералы имели тенденцию войти в общение с белыми, не приходится»1.
