Узнав о речах Шаховского на приеме у царя Алексея, Боярская дума приказала допросить князя Семена. Он испугался и признал свои слова напраслиной. Розыск о навете, бросившем тень на покойного царя, привел к тому, что бояре обвинили Шаховского в «еретичестве и великом воровстве» и объявили, что он достоин сожжения на костре. Смертная казнь была заменена ссылкой в Сольвычегодск.

Официальные власти не останавливались перед самыми жестокими карами, охраняя московскую старину и незыблемость православия.

По смерти Михаила противники династии стали распространять слухи о том, что царь Алексей вовсе не является царским сыном, что он «подменный», что государь намеревался передать трон Вольдемару. После этого датчанина поспешили выпроводить из России.

Известным церковным деятелем был ученик Дионисия Иван Неронов. Увлекшись в юности религией, Неронов принялся обличать священников из своего села, погрязших в грехе. Его суровые обличения не встретили сочувствия даже у мирян. Юноше пришлось бежать из дома в Троице-Серги-ев монастырь. Там он обратил на себя внимание Дионисия, который взял его в свою келью. Неронов перенял у учителя то, что было ближе всего ему самому, — преданность старо-московскому благочестию. Убедившись, что юноша «истинен и верен есть во всем», Дионисий отправил его к Филарету с рекомендательным письмом. Неронов был положен в священники и послан в Нижний Новгород.

Там он продолжал борьбу за нравственное возрождение духовенства и обновление церкви. В столице при посещении дворца он напустился на бояр за неблагочестие — бритье бороды и пр. За свои дерзкие выходки Неронову случалось быть битым.

Решительное столкновение христиан с мусульманским миром было не за горами, и Неронов объявил большим грехом войну христиан против христиан. Он выступил против приготовлений к войне с Речью Посполитой и предсказал поражение России.

Патриарх Филарет, до того покровительствовавший священнику, опалился на него и велел сослать в заключение в отдаленный Никольский Корельский монастырь. После смерти Филарета поборник веры вернулся в Нижний Новгород. В 1636 году он вместе с восьмью другими протопопами подал «память» новому патриарху с описанием церковных непорядков и призывом о спасении православия.

Новый патриарх Иоасаф не последовал примеру Филарета, осудившего Неронова как исступленного безумца. Глава церкви согласился с обличителем и разослал по епархиям грамоту, составленную на основе нижегородской памяти. Будучи вызван в столицу после смерти царя Михаила, Неронов присоединился к кружку придворного священника Стефана Вонифатьева, а потом стал одним из вождей раскола.

ПЕРВЫЕ ЗАПАДНИКИ

Московский Печатный двор постоянно расширял свою деятельность. Но книг не хватало, и их приходилось закупать в православных владениях Литвы. В 1627 году на Русь была доставлена целая партия книг «Евангелия учительного» Кирилла Ставровецкого из Львова. Сам львовский ученый указывал на широкую известность этой книги, но при этом выражал сомнение в ее ортодоксальности. В Москве книгу сочли еретической и приговорили сжечь ее, чтобы «та ересь и смута в мире не была». Чтобы не допустить в пределы Московии ереси, великие государи Михаил и патриарх

Филарет повелели, чтобы «впредь никто никаких книг литовской печати и письменных литовских не покупал». В следующем году власти провели перепись церковных «литовских» книг по всем церквам и произвели их изъятие. Такого рода меры препятствовали знакомству и взаимообогащению великорусской и украинско-белорусской религиозной культуры. Между тем Белоруссия и Украина давно стали путем проникновения на Русь западных влияний.

Первым российским западником считают князя Ивана Андреевича Хворостинина. Его род принадлежал к младшей ветви Ярославского дома. Князья Хворостинины сделали карьеру в опричнине. Боярин князь Дмитрий Хворостинин был одним из лучших воевод того времени. Он разгромил Крымскую орду под ,Москвой. Его племянник Иван Андреевич Хворостинин был сыном окольничего князя Андрея Хворостинина.

Князь Иван преуспел при дворе Лжедмитрия I. Будучи интимным фаворитом государя, он получил чин кравчего. Со времен Грозного этот чин носили любимцы монарха, и затем кравчим жаловали обычно боярство.

После переворота князь Иван лишился думного чина. Царь Василий приказал сослать его «под начало» в Иосифо-Волоколамский монастырь. Причины ссылки власти объяснили так: «Как ты был при Ростриге у него блиско, и ты впал в ересь и в вере пошатался и православную веру хулил и постов и христианского обычая не хранил».

Хворостинину ставили в вину его близость к еретику и чернокнижнику Отрепьеву. Князь действительно принадлежал к кружку ближайших приятелей самозванца, куда входили его польские секретари и Михалка Молчанов. Трудно было соблюдать посты и прочие московские обычаи при царе — тайном католике, его патерах-иезуитах, его друзьях-протестантах Бучинских.

Имя Хворостинина вновь появляется в источниках, относящихся ко времени после избрания на трон Владислава. Польские симпатии не покинули его. Однако в своем историческом сочинении «Словеса дней и царей и святителей московских» князь Иван старается выставить себя московским патриотом, воевавшим с поляками.

После сдачи польского гарнизона Кремля якобы одним из первых вошел в Кремль и тут же обратился к монахам Чудова монастыря с вопросом, где они похоронили Гермогена: «Гже положисте от еретик пострадавшего Христа ради нашего учителя, рцыте нам!» Хворостинин так изложил речь самого патриарха Гермогена, произнесенную в Кремле: «Ре-коша бо на мя враждотворцы наши, яко аз возставлю вой и вооружаю ополчение страннаго сего и неединовернаго воинства. ...и едино имех вам речение: облецыситя во оружие Божие, в пост и молитвы!»

Какое воинство имел в виду писатель: тушинское, наполовину состоявшее из католиков-поляков, или земское ополчение? Гермоген был самым решительным противником самозванца, и никто не мог обвинить его в том, что он «вооружает» «воров». Очевидно, патриарх имел в виду земское ополчение: «враждотворцы» пастыря не без основания называли его пособником воинства, облегшего столицу.

Гермоген назвал ополчение неединоверным. Недоверие главы церкви к земскому ополчению вполне понятно. В отрядах Заруцкого преобладали вчерашние тушинцы и было немало татар и «латинян». Непременный участник всех мятежей Ляпунов также не внушал иерарху доверия.

Слова по поводу ополчения могли быть произнесены лишь после начала осады Москвы. Как видно, Хворостинин цаходился с Гермогеном, поляками и Семибоярщиной в осажденном Кремле.

После воцарения Михаила Романова Хворостинин служил воеводой во Мценске в 1613 году, затем первым воеводой сторожевого полка в малочисленной армии князя Ивана Катырева в 1614 году, воеводой в Рязани в 1618 году.

Князь Иван тщетно надеялся на то, что его служба будет вознаграждена и он займет место отца в Боярской думе. Его карьера, блистательно начавшаяся при самозванце, была погублена раз и навсегда. Хворостинин так никогда и не вернулся в думу. Высоко оценивая свои способности, он воспринимал крушение карьеры как величайшую несправедливость. Если московские люди не оценили его, то это лишь оттого, что на Москве «все люд глупой, жити не с кем». Эта мысль стала лейтмотивом его сочинений.

По возвращении Филарета Хворостинин подвергся гонениям. Власти заметили его нетвердость в вере. В его дом дважды приходили с обыском. У князя обнаружили латинские книги и иконы. После этого дворовые люди подали донос на господина. Они сообщили, что на Страстной неделе в 1622 году князь Иван предался беспробудному пьянству, нарушил пост, на Пасху не пошел в церковь, не поехал во дворец поздравить государя. Обличая князя в ереси, патриарх Филарет мимоходом заметил, что его губит безмерное пьянство. Простить можно было склонность к питию, но не крамольные речи. Дворовые люди поведали, что Хворостинин и сам не ходил в церковь и их не пускал, «а говорил, что молиться не для чего и воскресения мертвым не будет».