На обочине дороги лежит наша старенькая бабушка, которая уже год не вставала, рядом с ней сидит и держит её голову на коленях вторая бабушка. Дядя- священник и его жена, к счастью, не дожили до этой трагедии, они умерли чуть раньше. Папа стоит и обнимает маму, дрожащую на осеннем ветру. С неё сорвали тёплую шаль: «Моей жене сгодится!» Папа и мама смотрят на костёр. Поджигатели смеются:
— Что, попадья, невесело? Ничего, контра, скоро тебе ещё грустнее будет! Небо с овчинку покажется!
Папа сжимает кулаки, но мама ласково гладит его по плечу: «Родной, потерпи ради меня. Ты знаешь, я не перенесу, если они начнут тебя бить».
Так родители и старенькие бабушки оказались на улице, без крова, без одежды, без еды, без всяких средств к существованию. Папа с трудом нашёл место священника в маленькой деревне Азево-Гуни в двенадцати километрах от Ирбита. Но этот день стал роковым для мамы. Она очень быстро после этого умерла. Ей не было ещё и сорока лет.
Умерла она в Азево-Гуни, через два дня после смерти нашей неподвижной бабушки. С утра папа причастил её, отправил нам записку о том, что бабушка умерла, а мама при смерти. И уехал в Скородум на похороны. Он хоронил старенькую недвижимую бабушку, которую в Скородуме приютила его верное чадо. А когда приехал с похорон, всё было кончено. Мама умерла на руках у второй старенькой бабушки, повторяя ласково наши имена—своих любимых детей и своего ненаглядного мужа.
Случайностей не бывает —это я знаю точно. И Г осподь привёл Г алю в этот день в дом к нашим верным друзьям. Она прочитала записку, заплакала. И побежала на базар, где торговали жители из Азево-Гуни. Галя рассказывала, что в тот момент ей было всё равно: узнают о её поездке домой или нет. Крестьяне, торговавшие на базаре, согласились захватить сестрёнку с собой на подводе. И она приехала в дом даже раньше папы.
Когда подъехали к дому, уже стемнело. В окне видны были две горящие свечи. Крестьянин посмотрел на сестрёнку с жалостью и перекрестился. Но смысл его взгляда она поняла только позднее.
Бабушка, открыв дверь Гале, заплакала. И Галя спросила: «Где мама?» А бабушка ответила: «Раздевайся, обогрейся и пойдём к маме». Сестрёнка обрадовалась, у неё отлегло от сердца. Но когда она открыла дверь в другую комнату, то увидела стол, гроб и две свечи. Галинка потеряла сознание.
Когда пришла в себя, бабушка сидела рядом, плакала и просила её взять себя в руки. Скрипят ворота, наверное, приехал папа, а ему ещё тяжелее. Г аля поднялась и пошла навстречу папе. А он только открыл дверь с улицы и упал, даже не перешагнув порог.
Галин ка с бабушкой кое-как затащили папу в дом. Он пришёл в себя, обнял дочку и плакал безутешно, как ребёнок. Гале непривычно было видеть таким нашего мужественного сильного папу. И она гладила его поседевшую голову, прижимая её к груди, как когда-то делала это наша мама.
Папа быстро взял себя в руки. Они посидели возле мамы. А потом он сказал дочке, что она помогла ему превозмочь горе, и теперь он просит её уехать, чтобы не прогулять работу. Папа нашёл верного человека, который согласился довезти Г алю к её школе. И, несмотря на просьбы дочери остаться, благословил уезжать, пока никто не видел её. Иначе она могла потерять работу и возможность устроиться на неё в будущем.
Галя простилась с папой и бабушкой и уехала. Это была последняя встреча с нашим папой. Больше никто из нас не видел ни его, ни бабушки. Бабушка вскоре умерла, а папу снова арестовали. Его крестный путь близился к концу.
Почему я не был там, рядом с ними?! Всю жизнь не отпускает меня скорбь о том, что меня не было рядом. Меня и сестёр до конца наших дней будет объединять чувство вины, острой, глубокой жалости к родителям нашим, которых мы вынуждены были оставить. Чем дальше, тем острей каждый из нас осознавал всю горечь, всю боль их одиночества, одинокой смерти. Их одиноких, неизвестных и неухоженных могил.
Мы получили от папы только несколько весточек. Он благословил в своём письме Галю на замужество, а у меня сохранилась его записка. В ней он просил меня не оставлять сестёр, помнить о Боге. И в конце было четверостишие. Я запомнил его наизусть:
Не говори, что нет спасенья,
Что ты в печалях изнемог.
Чем ночь темней, тем ярче звёзды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.
Тук-тук, тук-тук — стучат колёса. Просыпаются соседи. Солнышко встало и освещает золотые деревья за окном. Моё путешествие подходит к концу. Мне нужно выйти в Екатеринбурге, а потом проехать двенадцать километров по Московскому тракту к месту, где было расстреляно и захоронено в общей могиле около трёхсот священнослужителей.
Дремлю около часа. Потом пью чёрный кофе и съедаю бутерброды, заботливо приготовленные женой. Вот и остановка. С собой у меня документы — архивные справки, которые удалось достать только в этом году. Из них мы узнали, что старости у нашего папы не было. Он погиб молодым.
Был арестован в 1920, в 1930, в 1933. Сидел в тюрьме с 1933 по 1935 год. Отпущен за недостатком улик. Арестован 4 сентября 1937 года сотрудниками УНКВД Ирбитского райотдела по Свердловской области. При обыске найдены епитрахиль, дароносица, серебряный крест с цепочкой.
Обвинён в участии в контрреволюционной организации и ведении контрреволюционной пропаганды (статья 58 УК РСФСР). Постановлением тройки при УНКВД через две недели после ареста —17 сентября 1937 приговорён к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 22 сентября 1937 года.
Проезжаю на автобусе оставшуюся часть пути. Передо мной мемориальный комплекс, огромный чёрный мраморный крест. А рядом на многочисленных гранитных плитах высечены фамилии расстрелянных.
Как хорошо, что нет дождя. Тёплый осенний ветер шевелит волосы, мягкое осеннее солнце ласкает спину. Медленно иду по траве мимо надгробий, и жёлтые листья шуршат под ногами.
И вот на одном из надгробий я читаю: «Пономарёв Вячеслав Акимович».
— Здравствуй, папа. Сегодня 22 сентября, день твоей смерти.
Сажусь рядом с надгробием. Достаю архивные справки и читаю папе вслух:
— Постановлением Президиума Свердловского областного суда от 15 мая 1958 года постановление тройки от 17.09.37 в отношении Пономарёва В. А. отменено, а дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Читаю, и слёзы текут по моим щекам.
— Папа, прости меня!
Сижу и слушаю тишину. Но тишины нет: стрекочут кузнечики, поют птицы. И я слышу голос отца:
— Сыночек! Я по-прежнему люблю вас и молюсь за вас! Разве не чувствовал ты наш с мамой молитвенный покров над вашей жизнью, родной мой? Всё хорошо. Не плачь! Вспомни:
Чем ночь темней, тем ярче звёзды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.
Иван-крестьянский сын
Посвящается замечательным людям: учительнице Надежде Ивановне Поповой, её отцу Ивану Егоровичу, маме Галине Вячеславовне, героине повести «История одной семьи»
Воспоминания
Я давно хотел начать писать воспоминания. О своей жизни. Это мне поможет осмыслить все прошедшие события. Да. Буду писать и заново всё обдумывать. Такой анализ получится. Ещё потом можно будет прочитать и всё вспомнить. Вот. Допустим, родятся у меня дети. А я им потом прочитаю о своей жизни. Здорово я это придумал! Решено! С сегодняшнего дня начну! Я сначала из детства напишу чего-нибудь. Ну, что запомнил интересного. А то вот детишки спросят: «Папа, а ты в детстве какой был?» А я всё забыл! А тут вот открою свои записи-то и прочитаю! Это очень полезно! Только надо что-то такое писать назидательное...
Назидательного не могу вспомнить. Решил писать то, что в памяти, как зарницы, встаёт. Вот это хорошее сравнение я придумал: как зарницы! Сегодня надо обязательно начать писать, а то так никогда не соберусь! Я ведь давно хотел. Да всё не мог собраться. А тут мне подарили такую тетрадь толстую, с кожаной обложкой, даже пахнет вкусно. Такая тетрадь солидная. Ещё в клеточку, это очень удобно. Вот в ней и начну писать. Писать буду в свободное время, по вечерам. Постепенно дойду до сегодняшних дней. Начинаю.
