Установить плотный и всепроникающий контроль над чиновничьим аппаратом правительства — это было важно, но не достаточно. Оставался еще бундестаг с его буйными и непредсказуемыми депутатами. Тут ему помогало его искусство оратора. Когда он сам подвергался нападкам с трибуны нижней палаты, то делал вид, что его это вообще не касается; но его лицу трудно было сказать, что он вообще слышит слова критики в свой адрес. Зато когда его самого во время выступления прерывали возгласами с мест, он не оставался в долгу: его кёльнский, акцент становился сильнее, и он обрушивал на смельчака всю мощь своего непревзойденного сарказма. В умении овладеть парламентской аудиторией с ним мог соперничать разве только социал-демократ Карло Шмид.

Впрочем, определенные проблемы Аденауэр испытывал даже с фракций своего собственного блока ХДС/ХСС. Чтобы держать «своих» депутатов в должном повиновении, он нашел и здесь подходящего человека. Это был Генрих Кроне. Когда-то он занимал пост заместителя генерального секретаря партии Центра; в Третьем рейхе он, подобно Аденауэру, оказался не у дел и держался ниже травы тише воды. Он стал одним из инициаторов создания ХДС в Берлине в 1945 году, затем переехал на запад и в 1949 году был избран депутатом бундестага. В отличие от формального руководителя фракции ХДС/ХСС Генриха фон Брентано Кроне не имел особых политических амбиций, что в глазах Аденауэра было важным достоинством. К началу 50-х годов именно Кроне стал главным связующим звеном между Ведомством федерального канцлера и парламентом.

Оставались еще члены кабинета. Большая часть из них была доверенными людьми Аденауэра. Даже Кайзер смирился; время от времени он, правда, угрожал уходом в отставку, но поспешно давал задний ход, как только возникала перспектива, что отставка и в самом деле может быть принята. Беспрекословная покорность министров была обеспечена, и Аденауэр мог себе позволить не прибегать к откровенно диктаторским методам. На заседаниях кабинета, которые обычно проходили но средам, он позволял им свободно высказываться — правда, только но вопросам, входящим в компетенцию их соответствующих ведомств, и не растекаясь мыслью но древу. Это правило мог нарушать лишь министр финансов Шеффер, к частым и темпераментным выступлениям которого Аденауэр относился с несвойственной ему терпимостью, очевидно, понимая специфику его ведомства, интересы которого были шире других. В конце заседания Аденауэр изрекал собственное мнение, которое могло и не совпасть с тем, что отражало итоги обсуждения, но именно мнение канцлера становилось решением правительства.

Заседания кабинета обычно длились до середины дня. Даже в самые холодные дни Аденауэр требовал, чтоб окна оставались открытыми и в помещении не курили: он не понимал этой привычки, а свежий воздух он считал отличным средством против своих бронхитов. Заядлые курильщики время от времени покидали свое место, чтобы покурить в коридоре, но в основном коллеги Аденауэра по кабинету старались на время заседания побороть свою страсть к табаку.

Аденауэр не оставлял без внимания и дела своей партии. Он сохранил пост председателя ХДС британской зоны, а когда осенью 1950 года на съезде в Госларе была создана общереспубликанская партийная структура, он, естественно, стал ее председателем. Этого, однако, было для него мало. Он хотел иметь своего человека на посту генерального секретаря партии. Его первоначальный выбор пал на Курта-Георга Кизингера, молодого юриста из Тюбингена, ставшего в 1949 году депутатом бундестага. В политическом отношении он был для многих темной лошадкой, однако вскоре выяснилось, что у него достаточно компрометирующее нацистское прошлое, и берлинская организация ХДС заблокировала его избрание. Пост долгое время оставался вакантным, пока в преддверии выборов 1953 года его не занял Бруно Хек, кандидатуру которого предложил тот же Кизингер. Поначалу Аденауэр был им не очень доволен, но затем изменил свое мнение: Хек хорошо организовал избирательную кампанию и не давал повода усомниться в своей лояльности партийному лидеру.

Как видим, Аденауэр не упустил из поля своего зрения и контроля ни один участок политического ландшафта: администрация, парламент, партия — все было у него в руках. Труднее'было создать аналогичную систему на уровне правительств отдельных федеральных земель. Но что касается Бонна, то тут он знал буквально все обо всех и позаботился о том, чтобы каждый мало-мальски значимый чиновник чувствовал, что он получил свой пост и остается на нем только благодаря личному расположению канцлера. Особенно эффективно действовал этот метод тогда, когда соответствующий чиновник имел определенные грешки в своей биографии, в частности но части принадлежности к нацистской партии. Он терпимо относился к людям этой категории, в общем, принимая их обычные самооправдания: их членство в НСДАП было-де чисто номинальным, в партию надо было вступить, чтобы остаться на занимаемой должности и т.д. В конце концов его собственный брат Август и тесть, отец Гусей, относились именно к числу таких лиц. Другое дело, если кто-то был активно замешан в творившихся режимом преступлениях: таким путь на государственную службу и к политической карьере был закрыт; для всех прочих была зеленая улица вне зависимости от политического прошлого. Такая кадровая политика вызывала обоснованную критику, но, видимо, другого выхода просто не было: в ФРГ почти не осталось опытных профессионалов в сфере государственного управления, которые не были бы ранее членами НСДАП, и только на этом основании лишить только-только становившуюся на ноги республику тех знаний и навыков в административной сфере, которыми эти лица обладали, было бы вопиющей глупостью. С другой стороны, эти чиновники прекрасно понимали, что стоит им сделать шаг в сторону от предписанной линии — аденауэровской, естественно, — и против них может быть вновь открыто дело но статье «денацификация». Другими словами, их можно было шантажировать, ими можно было манипулировать, и Аденауэр никогда не стеснялся продемонстрировать свои возможности в этом плане. Это было цинично, жестоко, но давало нужный эффект. Не стеснялся Аденауэр и устраивать унизительные разносы подчиненным как по делу — когда тот или иной чиновник проявлял халатность или некомпетентность, — так и без дела — когда у шефа было просто плохое настроение или поступали плохие новости.

При всем при том нельзя недооценивать того факта, что создание практически с нуля четко функционирующей системы государственного управления Федеративной Республики было и остается одним из величайших достижений нашего героя. Он мог быть автократом, традиционалистом как в отношении своей семьи, так и в отношении своего аппарата, он мог быть жестким до жестокости и неуравновешенным до истерики, но факт остается фактом: к моменту, когда молодая республика в 1955 году готовилась обрести статус полностью суверенного государства, никто не мог сказать, что федеральная администрация не готова к этому, что она не сможет выполнить возложенных на нее задач.

ГЛАВА 7

ПОЛИТИКА - ЭТО НЕ НАУКА,

А ИСКУССТВО

«Всякий, кто отрицательно относится к европейской идее, способствует тому, чтобы Европа попала под ярмо большевистского рабства

Договоры, как заметил однажды генерал де Гол ль, подобны молодым девушкам или розам: они обычно не выносят испытания временем. Аналогию можно продолжить и дальше: роза или молодая девушка могут увянуть, так и не успев расцвести, а договор — так и не вступить силу, не будучи ратифицирован парламентом. Из двух международ ³⁶

ных актов, подписанных в Бонне и Париже 26 и 27 мая 1952 года, последний был провален при голосовании в Национальном собрании Франции 30 августа 1954 года, а «Общий договор», связанный в принципе с договором о ЕОС в единый «пакет», пришлось срочно переделывать, так что в своем конечном виде его текст сильно отличался от первоначального варианта. Одна из «девушек», таким образом, скоропостижно скончалась, другая наконец все-таки расцвела, но это была уже совсем другая «девушка».