Именно это мягкое очарование местного ландшафта привлекло внимание нашего героя, когда он впервые оказался ³⁹ здесь в самом конце февраля 1957 года. Вначале он снял на три недели виллу «Роза». Обстановка там была вполне уютная, и вдобавок он открыл для себя новое развлечение — игру, называемую «бочча», — итальянский вариант боулинга. Однако его не вполне устраивало местонахождение виллы: она была в самом центре деревушки. Покидая ее, он решил, что будет приезжать сюда и впоследствии, но, пожалуй, подберет себе что-нибудь менее шумное, более уединенное.

К тому времени весенний отдых стал непременным компонентом его образа жизни. Врачи вынесли строгий вердикт — брать отпуск не менее двух раз в год, причем отказаться от высокогорья: легким в разреженном воздухе уже не хватало кислорода. Аденауэр, как обычно, строго следовал всем советам, коль скоро дело касалось его здоровья. В остальном сохранялась обычная практика, выработавшаяся после смерти Гусей в 1948 году: одна из дочерей приглашалась побыть его спутницей и компаньонкой, дабы смягчить, несомненно, преследовавшее его чувство одиночества; время от времени «на ковер» вызывались отдельные министры или прочие должностные лица, и на отдыхе канцлер продолжал держать руку на пульсе политической жизни; ничто другое его, впрочем, и не интересовало.

Для подчиненных вне зависимости от их ранга аденауэ-ровские отпуска оборачивались адскими муками. Помимо поездок в Канденаббию и обратно, им приходилось непрерывно оправдываться перед канцлером за то или иное свое высказывание, не получившее предварительной санкции свыше. На министров и высших чиновников сыпались письма, телефонные звонки, устные инструкции, передаваемые через особо доверенных и близких Аденауэру лиц — Глоб-ке, Хальштейна, Кроне или Бланкенхорна. Кроме того, Аденауэр использовал отпуска для дачи разного рода интервью и неформальных брифингов для журналистов, разумеется, и не думая консультироваться об их содержании с членами своего кабинета, к вящему неудовольствию последних, ибо зачастую речь шла о проблемах, входивших в их непосредственную компетенцию. Рабочий календарь отпускника был, таким образом, весьма напряженным. За те же три недели на вилле «Роза» ранней весной 1957 года он успел провести ни много ни мало — восемнадцать продолжительных бесед с разными людьми, причем только в одном случае это был министр его кабинета.

Впрочем, главное направление политики определялось в Бонне, и именно там Аденауэр осенью 1957 года вплотную занялся формированием своего нового кабинета. Результаты выборов, казалось, предоставили победителю полную свободу, и тем более удивительно, что подбор министров дался ему труднее, чем это было в 1949 или 1953 годах. Блок ХДС/ХСС, как уже говорилось, получил абсолютное большинство мандатов, однако Аденауэр счел целесообразным привлечь к участию в правительстве еще. и небольшую Немецкую партию, поскольку она была в достаточной степени правой ориентации и к тому же имела сильные позиции в Нижней Саксонии, где ХДС был, напротив, слаб⁴⁰. В результате новое правительство имело отчетливый крен вправо; старые политики, представлявшие профсоюзное крыло ХДС, были выброшены за борт.

Оставалась еще региональная проблема. Аденауэр хотел, чтобы в правительстве были более широко представлены рейнландцы, однако ввиду большого успеха на выборах баварского ХСС он вынужден был отдать два поста ее представителям — Штраусу, который остался министром обороны, и Шефферу, который вместо министерства финансов получил министерство юстиции, но вдобавок еще и должность вице-канцлера. Главными сюрпризами стало то, что в правительстве не нашлось места для Герстенмайера, оставшегося президентом бундестага, и что министром финансов стал Франц Этцель, ранее занимавший пост вице-президента ЕОУС. Последний, видный юрист и банкир, в веймарский период лидер молодежной организации Немецкой национальной партии, был новым фаворитом канцлера, который видел в нем своего преемника. Политический строй ФРГ все более стал напоминать режим личной власти, где состав руководящей элиты определяется личными и порой изменчивыми симпатиями и антипатиями лидера. В этом смысле весьма красноречива запись в дневнике Кроне, председателя парламентской фракции ХДС: «Канцлер становится жестче и резче, он предвзят и несправедлив». Эта запись сделана 8 октября 1960 года, однако то же самое можно было сказать и тремя годами раньше.

Вновь сформированное правительство ждали неприятные новости. 4 октября 1957 года Советы запустили первый искусственный спутник Земли, что вызвало настоящий шок на Западе: стало ясно, что СССР опережает Соединенные Штаты в области ракетной технологии. В отличие от прочих западных лидеров Аденауэр встретил это событие почти что с ликованием. «Я посчитал запуск спутника настоящим даром небес, — напишет он в своих мемуарах, — поскольку, не будь его, свободный мир так и продолжал бы свою спячку». Однако Аденауэр не был бы Аденауэром, если бы не увидел и другую, менее приятную для него сторону случившегося. На заседании кабинета 17 октября он изложил свою теорию: Советы будут использовать «эффект спутника» для того, чтобы принудить США — вторую «сверхдержаву» — заключить с ними двустороннюю сделку о совместном управлении миром без учета интересов других стран. Эту перспективу нужно любыми средствами заблокировать, заключил он.

Подозрения Аденауэра не были совсем уж безосновательными. Еще на Берлинской конференции 1954 года имели место конфиденциальные беседы Молотова с Даллесом но поводу «процедуры порядка атомного вопроса», как несколько коряво выразился советский министр иностранных дел, докладывая о своей деятельности в качестве главы советской делегации Пленуму Центрального Комитета КПСС. Как следовало из стенограммы молотовского доклада, «в соответствии с предложением правительства США условлено, что на некоторый период это обсуждение будет вестись в Вашингтоне между представителями двух государств — США и СССР, причем Даллес всячески подчеркивал, что этот период двусторонних переговоров должен длиться как можно дольше». Проще говоря, это означало, что Даллес и Молотов — Соединенные Штаты и Советский Союз — желали достичь некоей договоренности о том, как они, две сверхдержавы, будут править миром.

Разумеется, все это было давно — четыре с лишним года тому назад. Но с тех пор оснований думать о «сговоре сверхдержав» стало ничуть не меньше, скорее наоборот. Впрочем, как именно «заблокировать» эту тенденцию, Аденауэр явно не знал. К тому же его внимание вскоре отвлек кризис в отношениях с Югославией. 15 октября 1957 года югославское правительство приняло решение установить дипломатические отношения с ГДР. Это был сильнейший удар по аденауэровской позиции, согласно которой Федеративная Республика представляет собой единственно законное германское государство, а ГДР — это всего лишь часть территории Германии, временно находящаяся иод пятой советских оккупантов. Такой удар нельзя было игнорировать.

Вопрос о том, какова должна быть реакция на решение югославского правительства, стал предметом обсуждения в кабинете. Тон в нем задавал не сам канцлер, а министр ино-₄ странных дел Брентано, хотя есть все основания считать, что он делал это с подачи того же Аденауэра. Аргументация Брентано сводилась к тому, что если Федеративная Республика сделает вид, что ничего особенного не случилось, и не примет жесткие контрмеры, то примеру Югославии последуют такие не входящие в блоки страны, как Индия, Пакистан, Египет, Сирия, а потом и многие страны Африки и

Латинской Америки. Кабинет согласился с этими аргументами и принял единодушное решение разорвать дипломатические отношения с Югославией. Были и те, кто сомневался в мудрости этого шага: Герстенмайер, Бланкенхорн, Эккардт; но они не были членами кабинета и не могли повлиять на его решение. Последнее, по сути, просто стало конкретным воплощением того, о чем говорилось в правительственном заявлении от 22 сентября 1955 года. Тогда, после визита Аденауэра в Москву и установления дипломатических отношений с СССР, третьи страны получили суровое предупреждение: если они захотят установить дипломатические отношения с ГДР, то это будет рассматриваться как «враждебный акт» по отношению к ФРГ; правда, последствия такого акта не конкретизировались.