Однако тактический ход Аденауэра оказался удачным. На заседании кабинета, состоявшемся вскоре после его возвращения из Брюсселя, он легко отбил доводы противников «Евратома». Свой основной контрдовод он сформулировал с похвальной откровенностью: «Германия не может навсегда оставаться ядерным протекторатом». На другом заседании кабинета он пошел еще дальше, пояснив, что «Евратом» даст Западной Германии доступ к такой технологии, которая позволит ей быстро наладить производство ядерных боеголовок. В протоколе заседания так прямо и зафиксированы его слова: «В долгосрочной перспективе заключение договора о «Евратоме» даст нам шанс самым естественным образом создать собственное ядерное оружие. Сейчас французы нас в этой сфере опережают». Высказывая эти мысли, канцлер как будто забыл о том, что еще на конференции «девятки» в Лондоне осенью 1954 года торжественно заявил об отказе от производства ядерного оружия и только благодаря этому Федеративная Республика обрела свой суверенитет. Впрочем, не совсем забыл: он попытался доказать, что это было не безусловное обязательство, а такое, к которому применима «оговорка изменившихся обстоятельств», что якобы сам Даллес подсказал ему эту мысль — мол, в каком-то гипотетическом будущем, при новых условиях запрет на производство ядерного оружия в ФРГ вполне может быть снят. Никто из присутствовавших во время беседы Аденауэра с американским госсекретарем не слышал от последнего ничего подобного, однако канцлер упорно до конца жизни продолжал муссировать эту версию.
В общем, для Аденауэра все было ясно и просто: бундесвер должен быть оснащен ядерным оружием, единственный путь к этому — через «Евратом», но поскольку создание «Евратома» завязано в один пакет с созданием ЕЭС, то пусть будет ЕЭС — даже на условиях Эрхарда.
Внешние обстоятельства благоприятствовали планам канцлера. В октябре началась революция в Венгрии. На улицах венгерских городов появились цветы, венгры впервые за много лет получили возможность свободно выражать свои мысли и чувства. Однако 2 ноября освободительное движение было жестоко подавлено советскими танками, что вызвало бурю возмущения на Западе как в правительственных кругах, так и на уровне широких масс населения. Начались даже разговоры о том, что Запад должен вмешаться; появилось много добровольцев, которые отправлялись на венгеро-австрийскую границу, чтобы помочь спасавшимся от преследования советских властей венграм.
Одновременно с венгерским разразился ближневосточный кризис. Египетское правительство национализировало Суэцкий канал, на что англичане и французы в сговоре с израильтянами ответили вооруженной акцией, направленной на то, чтобы восстановить свои права собственности на канал.
В этой ситуации резкого обострения международной обстановки чисто экономические аргументы Эрхарда отступали на задний план в сравнении с политическими о необходимости объединения Европы. 3 ноября 1956 года Аденауэр получил от кабинета карт-бланш на ведение в Париже переговоров но планам «Евратома» и ЕЭС.
К этому времени была уже завершена и долгожданная реорганизация правительства. Основные решения пришлись на начало октября. С четырьмя министрами от СНП проблем не было. Канцлеру уже изрядно надоел бессменный министр финансов Шеффер, но трогать его было опасно: за ним стоял партнер но коалиции — баварский ХСС. Те же соображения мешали избавиться от Антона Шторха, занимавшего пост министра по делам занятости и социальным вопросам: его активно поддерживали профсоюзы. Только с министром обороны все было ясно: Бланка надо было менять. На кого? Явной кандидатурой был Штраус, но ему, напомним, совсем недавно был дан резкий отвод. Наконец Аденауэр решился: 10 октября во изменение своей прежней позиции он предложил пост Штраусу. Тот не сразу согласился: не мог простить июльского унижения. Аденауэр использовал все свое обаяние, чтобы заставить честолюбивого баварца забыть старые обиды. «Герр Штраус, старики вроде меня редко меняют свое мнение, а я вот изменил, и вы должны оценить этот факт по достоинству», — заявил он с обезоруживающей откровенностью. Что тут можно было сказать? Штраус принял капитуляцию канцлера и вошел в его кабинет.
Вечером 5 ноября Аденауэр поездом выехал в Париж для решающих переговоров с правительством Ги Молле о «Евратоме» и ЕЭС. Это был не самый удачный день для путешествий. Утром британские и французские парашютисты высадились в районе Порт-Саида, позже был выброшен морской десант, с востока в глубь египетской территории продолжали продвигаться израильтяне. Поезд с Аденауэром уже пересекал равнины Северной Франции, когда радио принесло свежую новость: Советы пригрозили ракетным ударом но Лондону и Парижу в случае, если вторжение немедленно не прекратится. Поезд со скрежетом остановился. Разбуженный Аденауэр связался с западногерманским послом в Париже, чтобы выяснить обстановку: может быть, французским министрам не до него и лучше прервать визит и вернуться домой? Напротив, заверил его посол, визитера ждут с нетерпением.
Рано утром 6 ноября, простояв несколько часов на путях перед въездом в Париж (никто из пассажиров, естественно, не сомкнул глаз), поезд вновь тронулся и в 8 часов утра прибыл на Восточный вокзал. К вящему удивлению Аденауэра, встречать его собрался на перроне весь совет министров в полном составе; министры выглядели еще более усталыми и измученными, чем он сам: они заседали всю ночь. Встреча была теплой и дружественной. Французам нужны были друзья: англичане под давлением американцев уже начали колебаться, выражая готовность принять резолюцию ООН о прекращении огня. Сыграли оба гимна — «Песню немцев» и «Марсельезу». Бывшие враги стояли рядом, сплоченные сознанием общей угрозы.
Неудивительно, что в такой атмосфере последние еще не решенные вопросы относительно ЕЭС и «Евратома» были сняты и переговоры быстро закончились достижением полного согласия но всем пунктам. Отношения Аденауэра с Ги Молле, которые уже начали улучшаться после того, как французское правительство признало новый статус Саара как одиннадцатой земли ФРГ (тут помогли обещания крупных вложений западногерманского капитала во французскую экономику), теперь приобрели характер почти идиллических. Покидая Париж, западногерманский канцлер был преисполнен уверенности, что «Евратом» и ЕЭС вскоре станут реальность^. Его ядерные амбиции еще более возросли после того, как декабрьская сессия военного комитета НАТО приняла решение, что двенадцать западногерманских дивизий будут обучаться для ведения войны с применением ядерного оружия. Директива НАТО оставляла, правда, без ответа вопрос о том, кто обеспечит ядерный компонент для бундесвера — молчаливо предполагалось, что это будут США, — но, с точки зрения Аденауэра, тем самым фактически для западных немцев открывался доступ к ядерной кнопке.
Теперь можно было подумать и об очередной избирательной кампании. Выборы были намечены на сентябрь 1957 года. Состояние экономики не внушало опасений, и это было сильнейшим козырем правительственного блока. С 1953 года были достигнуты устойчивые темпы: прирост национального продукта — в среднем 7 % в год, к 1955 году положительное сальдо платежного баланса выросло до трех с лишним миллиардов марок; немалую роль играл при этом постоянный приток молодых, квалифицированных и хорошо образованных кадров из ГДР. Тем не менее. Аденауэр считал, что этого недостаточно для решительной победы; особых возможностей для привлекательных внешнеполитических инициатив не было, избирательный закон тоже быстро не поменяешь, оставалось придумать какой-нибудь щедрый подарок для электората.
Соответствующее направление быстро нашлось — это была пенсионная реформа. В принципе идея о том, что новообретенное благосостояние должно коснуться не только тех, кто непосредственно занят в производстве, но и тех, кто уже перешел в категорию иждивенцев общества, вполне сочеталась с принципами политической философии Аденауэра и тех папских энциклик, которые он штудировал два десятка лет тому назад в монастыре Мария Лаах. СДПГ и Объединение немецких профсоюзов предлагали ввести накопительную систему образования пенсионного фонда, согласно которой каждый работник в старости фактически получил бы обратно то, что он отчислял из своего трудового дохода. ХДС выступила за привязку уровня пенсий к существующему уровню национального дохода, и, поскольку этот доход в последние годы возрос, пенсионеры получали по этой схеме солидную прибавку. Неудивительно, что закон о пенсиях, принятый на основе проекта ХДС весной 1957 года, был встречен населением буквально на ура. Аденауэр вдобавок распорядился, чтобы все пенсии, полученные с 1 января 1957 года, были пересчитаны в соответствии с новым законом; в результате все пенсионеры получили существенные прибавки. Это еще больше повысило популярность реформы и, разумеется, осуществившего ее правительства. Единственным, кто выразил обоснованное сомнение в приемлемости нового законодательства, был все тот же министр финансов Шеффер, отметивший, что со временем предусмотренная система образования пенсионного фонда приведет к государственному банкротству. Аденауэр отмахнулся от его предупреждений. На заседании правления ХДС он просто заявил, что «герр Шеффер хотя и министр, но в политике совершенно не разбирается».
