– Да, – признался Барри Гоголадзе, – только у вас неправильное представление о нас. Мы…

– Заткнись! – посоветовал ему Цветаев.

– Заткнись! – добавил Жаглин.

– Хорошо… ладно… – покорно согласился Барри Гоголадзе и «натянул» на лицо постное выражение.

Он понял, что за Зинку его убьют точно, а за «чвашника» могут просто хорошенько настучать по голове.

– Надо на него штаны надеть, – заметил Цветаев и посмотрел на Жаглина, мол, что будем делать? Но Жаглин ничего не подсказал, ход мыслей у него был совсем иным.

– Ты взял, ты и надевай, – брезгливо ответил он.

– Отволочём в любую пустую квартиру, – предложил Цветаев, – а потом Тошу приведём. А?..

– Ага, – иронично заметил Жаглин, – так он тебе и придёт. Пророк в лучшем случае обложит матом, а в худшем – посмотрит с презрением, мол, не можете нормально работу сделать!

– И то правда, – согласился Цветаев и внимательно посмотрел на Барри Гоголадзе. – Не волочь же на себе такого борова.

Он представил, как они потащат голого Барри Гоголадзе через весь район и как Пророк скорчит недовольную мину. Надо было на машине ехать, да Жаглин: «Рядом, рядом».

– А я о чём!

– Тогда грохнем здесь!

У Барри Гоголадзе от услышанного расширились зрачки. Он стал часто дышать.

– Нет, – заявил Жаглин, – я хоть и скотина, но убивать его здесь не могу.

– Почему? – удивился Цветаев.

– Зинка… – отвернул морду Жаглин.

– Что «Зинка»?.. Блин!

Учить тебя жизни надо, решил Цветаев.

– Зинка расстроится… – нехотя буркнул Жаглин.

– По-моему, она уже расстроилась, – насмешливо заметил Цветаев.

– Одно дело в квартире, а другое – на улице… – возразил Жаглин. – Забрызгаем всё.

И Цветаев понял, что Жаглин хочет помириться с Зинкой и снова, как прежде, ходить к ней в гости. Дурак, решил он, ничему не учится.

– Тогда, что, отпустим?.. – предложил Цветаев, хотя не верил даже самому себе.

– Легко, – быстро согласился Жаглин, – только вначале кастрируем!

– Кастрируем?! – Цветаев весело посмотрел на Барри Гоголадзе. – Ха! Он не согласится!

– А кто его, идиота, спросит?! – удивился Жаглин. – Дай нож.

– Ещё чего, марать инструмент. Иди на кухню, возьми потупее.

– И то правда, – обрадовался Жаглин.

Цветаев подумал, что Пророк будет крайне недоволен переездом на другой конец города и что вся эта затея с американцем уже провалилась.

У Барри Гоголадзе наконец прорезался голос:

– Что вы задумали?!

Он глядел на них безумными глазами.

– Где-то здесь я видел «скотч», – буднично произнёс Жаглин и принялся искать его.

– Стойте! – закричал Барри Гоголадзе. – Я не военный, я строитель. I am a builder.

– Чего ты строишь? – поинтересовался Жаглин.

– Я не строю, а восстанавливаю, – с надеждой в голосе отозвался Барри Гоголадзе.

– Что ты восстанавливаешь? – терпеливо спросил Жаглин.

Он нашёл «скотч» и держал его в руках.

– Вашу площадь независимости.

– «Нетерпимости», – поправил его Цветаев невольно подумал об Орлове, связывая почему-то его и эту площадь.

– Она давно уже не наша, – возразил Жаглин, возвращаясь из кухни с огромным ножом. – Выбирай, или мы тебя кончаем в лесочке, или отделываешься лишением «друга».

– А-а-а… – тихо заверещал Барри Гоголадзе. – Я строитель из фирмы «Сентикс» в Далласе!

Естественно, подумал Цветаев, выбор труден, ещё труднее решиться на что-то конкретное. Мысль была сюрреалистичной по сути, но не по содержанию.

– А не надо по нашим бабам шляться, – нравоучительно сказал Жаглин. – Я бы лично выбрал смерть, правда? – он посмотрел на Цветаева. – А то жить без «друга», это какое-то не то.

– Согласен, – кивнул Цветаев. – Действуй!

– Не надо кастрировать, – слёзно попросил Барри Гоголадзе, – я вам деньги заплачу. У меня много денег. Возьмите деньги!

– Жека, а ты проверял его документы? – сделал круглые глаза Жаглин.

– Нет, – сознался Цветаев. – Он же голый. Даже в голову не пришло. Ты здесь занимайся своим делом. А я поищу документы.

– Ага… – быстро согласился Жаглин и кровожадно посмотрел на Барри Гоголадзе.

Цветаев пошёл в спальню. Там на кровати в самой соблазнительной позе лежала связанная Зинка. Во рту у неё был кляп. Она приветствовала Цветаева мычанием.

– Лежи, ты не в моём вкусе, – сказал Цветаев, хотя, конечно, если перед тобой голая женщина, то какой разговор о вкусах?

Он нашёл вещи Барри Гоголадзе и вернулся к Жаглину.

– Стой! – сказал он, – смотри, что я обнаружил.

– Вечно ты под руку, ляха бляха! – Жаглин отложил нож и разогнулся.

Грузин, рыдая, брыкался.

– Чего, так и не решился? – кивнул на него Цветаев.

– Не-а… только примериваюсь, – ухмыльнулся Жаглин, брезгливо вытирая руки о штаны.

– Смотри, – Цветаев вытряхнул из формы толстый бумажник. – Здесь ещё один.

– Ого! – воскликнул Жаглин и забыл, что собрался кастрировать Барри Гоголадзе. – Да здесь долларов и евро до фига!

Барри Гоголадзе радостно замычал, всем видом показывая, что он готов отдать всё, ради своего «друга».

– А здесь еще?! – удивился Цветаев.

Второй бумажник был туго набит банковскими карточками.

– Ляха бляха! – воскликнул Жаглин. – Богатенький Буратино.

Барри Гоголадзе промямлил сквозь «скотч»:

– Берите, берите…

– И возьмём, а что ты думал! – заверил его Жаглин и нагло засунул к себе в карман бумажник с деньгами.

Второй бумажник с банковскими карточками его абсолютно не интересовал, и Цветаев собрался было зашвырнуть его в угол, как совершенно случайно увидел, что на всех карточках разные фамилий.

– Старик, подожди! – сказал он, высыпая карточки на пол.

Он стал их перебирать. Фамилии тех людей, которым принадлежали карточки, ему были незнакомы, кроме одной, он не поверил своим глазам.

– Смотри!

На карточке было написано: «Gektor Orlov».

– Откуда она у тебя? – спросил он, сдирая со рта Барри Гоголадзе «скотч».

– Это не мои карточки! – отрёкся Барри Гоголадзе.

– Да здесь полный список пин-кодов! – воскликнул Жаглин, выворачивая остальные карманы в бумажнике. – Ты попал, мужик, – заверил он Барри Гоголадзе. – Мы тебе сейчас всё припомним: и Северную Осетию, и Абхазию, Саакашвили заодно. Ты видел, как он упакован! – «Ауди», золотой «ролекс» за пятьсот тысяч долларов. Поверь, я разбираюсь.

– Это не я! – закричал Барри Гоголадзе. – Я у них вообще ничего не брал!

– У кого, «у них»?! У кого?! – замахнулся Цветаев.

– Пленных! – выкрикнул в отчаянии Барри Гоголадзе. – Это всё майданутые, я только карточки коллекционировал.

Возможно, он подумал, что, раскаявшись, смягчит свою вину.

– На память, что ли?! – ехидно осведомился Цветаев.

– No, I wanted everything to return![15] – Со страху Барри Гоголадзе перешёл на английский.

Обожаю слушать ложь, когда знаю правду, подумал Цветаев.

– Каждая карточка – одна душа. Саша, слышь, это отчёт о проделанной работе. Где ты его видел?! Где?! Говори! – повернулся он к Барри Гоголадзе.

– He an area paves[16].

– Ты ему хоть плюй в глаза – ему всё божья роса! – возмутился Жаглин.

– Он жив, или нет?!

– Не знаю, я… я…

– Ты его допрашивал?! – Цветаев наступил на то, что было так дорого Барри Гоголадзе.

– Да… – разрыдался Барри Гоголадзе. – Я из ЦРУ, работают на правительство. Вы должны меня пожалеть. Genevan Convention!

– Петя Вальцман тебя пожалеет!

– Ладно, я согласен, – закричал Барри Гоголадзе. – Отрежьте мне «его», только не убивайте!

– Поздно! – с мрачным лицом заверил его Жаглин и заклеил ему рот «скотчем» крест-накрест.

Тащить по лестнице голого, брыкающегося человека оказалось сплошным мучением, легче было его катить. На пятом этаже они сдохли, на третьем – были мокрыми, словно мыши под дождём, а на первом – прокляли весь белый свет. Барри Гоголадзе не хотел сдаваться: упирался с такой одержимостью, что сорвал себе все ногти на пальцах.