При технократии уже ничто не является простым и очевидным для несведущего в технике человека. Напротив, масштаб и запутанность в любой области человеческой деятельности – политике, экономике, культуре – выходит за пределы компетенции дилетанта и неизбежно требует специально осведомленных экспертов. Вокруг костяка экспертов, занимающихся масштабными общественными нуждами, формируется круг экспертов-помощников, которые, процветая на всеобщем социальном престиже технических знаний технократии, присваивают себе право вмешиваться в самые личные аспекты жизни людей: сексуальное поведение, воспитание детей, психическое здоровье, отдых и т. п. При технократии все становится чисто техническим, предметом внимания экспертов, поэтому технократия – это режим экспертов или же тех, кто в состоянии нанять экспертов. Среди основных институтов технократии мы видим «мозговые тресты», мультимиллиардную индустрию коллективного мышления, задача которой – предвидеть и интегрировать в социальное планирование буквально все, что существует. Еще до того как общественность узнает о новых достижениях, технократия их вычисляет и разрабатывает план адаптации или отбраковки, развития или пренебрежения[29].

В технократическом обществе гражданин, ошеломленный всеобщей масштабностью и сложностью, считает необходимым со всеми вопросами обращаться к людям сведущим. В самом деле, поступать иначе – это же насилие над здравым смыслом, ведь все согласны, что основная цель общества – поддержание эффективной работы производственной государственной машины. В отсутствие экспертов огромный механизм неминуемо застопорится, оставив нас в хаосе и бедности. Как мы увидим в других главах, корни технократии уходят глубоко в наше культурное прошлое и переплетаются с западной традицией научного мировоззрения. Но сейчас нам достаточно определить технократию как общество, в котором правящая элита кивает на технических экспертов, а они, в свою очередь, кивают на научные знания. За пределами научной компетенции апеллировать уже не к кому.

Как зрелый продукт технологического прогресса и научного этоса технократия легко избегает традиционных политических категорий. Характерная особенность технократии – оставаться идеологически невидимой. Ее определения реальности и ценностей ненавязчиво-убедительны, как воздух, которым мы дышим. Страны с капиталистическим и коллективистским строем продолжают привычный политический спор как внутри, так и между собой; технократия наращивает и консолидирует свою мощь и как трансполитический феномен в результате диктата промышленной эффективности, рациональности и необходимости. Во всех спорах технократия занимает нейтральную позицию, как арбитр на спортивных соревнованиях. Как правило, арбитр – самый незаметный человек на поле. Почему? Потому что мы отдаем все внимание и страстно «болеем» за команды, которые соревнуются по правилам. Мы не обращаем внимания на человека, стоящего над соревнованием, который всего лишь интерпретирует правила и следит за их исполнением. Однако в каком-то смысле арбитр – самая значительная фигура в игре, ведь он единственный устанавливает ограничения и цели соревнования и судит соревнующихся.

Технократия растет, не встречая сопротивления, несмотря на вопиющие недостатки и криминальность, в первую очередь потому, что потенциальные критики пытаются судить ее проколы по допотопным категориям. Та или иная катастрофа валится республиканцами на демократов (или наоборот), тори на лейбористов (или наоборот), французскими коммунистами на сторонников де Голля (или наоборот), социалистами на капиталистов (или наоборот), маоистами на ревизионистов (или наоборот). Но будь то левые, правые или центральные партии, все равно это споры технократов или фракций, которые единогласно поддерживают технократические ценности. Ожесточенные дебаты консерваторов и либералов, радикалов и реакционеров затрагивают все, кроме технократии, потому что технократия не воспринимается нашим развитым промышленным обществом как политический феномен. Скорее она представляется огромным культурным императивом, который не подвергается сомнению и не обсуждается.

Когда какая-нибудь политическая система пожирает прежнюю культуру, – это тоталитаризм, попытка взять жизнь целиком под авторитарный контроль. Мы слишком хорошо знакомы с тоталитарной политикой брутальных режимов, которые добились интеграции штыком и палкой. Однако в случае технократии тоталитаризм доведен до совершенства, его методы день ото дня утончаются, обеспечивая эффект на подсознательном уровне. Несомненный признак власти профессиональной элиты состоит в том, что, обладая достаточной силой для принуждения, режим предпочитает выманивать нашу покорность ему, эксплуатируя глубоко сидящее в нас научное мировоззрение и манипулируя социальными гарантиями и земными благами промышленного изобилия, что дала нам наука.

Настолько тонким и рационалистичным стало искусство технократического доминирования в нашем развитом промышленном обществе, что даже те в государстве или в корпоративной структуре, кто управляет нашими жизнями, не воспринимают себя агентами тоталитарного контроля. Пожалуй, они считают себя добросовестными руководителями необыкновенно щедрой социальной системы, которая за счет самого факта всестороннего изобилия – выше любых форм эксплуатации. В худшем случае система несовершенна в части распределения благ, но ведь недостатки обязательно будут устранены… со временем. Вот обязательно будут устранены! Те, кто делает ставку на то, что капитализм или коллективизм по природе своей несопоставимы с тотально эффективной технократией, которая в конце концов уничтожит материальную бедность и грубую физическую эксплуатацию, заключают рискованное пари. Один из старейших и самых слабых аргументов радикалов – что капитализм тоже по своей природе неспособен нести золотые яйца для всех.

Великий секрет технократии – в ее способности убедить нас в трех взаимосвязанных тезисах.

(1) Жизненно необходимые потребности человека (в противовес всему, что говорили нам великие исторические мыслители) носят характер чисто технический. То есть потребности человечества вполне поддаются некоему формальному анализу, каковой могут провести специалисты, обладающие некоей несокрушимой квалификацией, а результаты анализа эти специалисты переведут непосредственно в социальные и экономические программы, процедуры управления персоналом, товарами и приборами. Если проблема не имеет технического решения, это не настоящая проблема, а иллюзия, плод воображения, порожденный некоей регрессивной культурной тенденцией.

(2) Формальный (и в высшей степени непонятный) анализ наших потребностей выполнен уже на 99 процентов, и, за исключением небольших заминок и загвоздок из-за иррациональных элементов нашей среды, обязательные условия человеческой самореализации почти удовлетворены. Это предположение подталкивает к выводу, что если в технократическом обществе возникают социальные трения, то исключительно в результате «прокола в общении». Ибо там, где человеческое счастье точно откалибровано, а сила направлена на абсолютное благо, противоречия не могут возникнуть из серьезных проблем – только из недопонимания. Нужно просто сесть и вместе подумать, и все будет хорошо.

(3) Эксперты, которые измерили глубину желаний нашего сердца и единолично могут и дальше удовлетворять наши потребности, эксперты, которые по-настоящему знают, о чем они говорят, совершенно случайно поголовно сидят на официальной зарплате от государства и/или корпоративных структур. В счет идут только сертифицированные эксперты. А сертифицированные эксперты входят в руководящий эшелон.

Не нужно напрягать слух, чтобы расслышать голос технократа. Он звучит чисто и громко и раздается с высоких постов. Например:

«Сегодня старые масштабные проблемы в основном решены. Внутренние проблемы стали более тонкими и менее простыми. Они относятся не к фундаментальным конфликтам философии и идеологии, но к способам и средствам достижения общих целей, к исследованиям ради поиска сложных решений непростых и упорных проблем…