— Mita piruja, siellahSn on jo suo!
— Olkoon. Menet suohonkin kun haluat еШ.
— Taisi loppua... Huomenna tulee sauna ja kahvit! Ja ehka ryypytkin? 1
Сжав зубы, Николаев все полз и полз вперед, оставляя голоса чуть правее и прижимаясь теперь ближе к прибрежным кустам. Эта беззаботная и благодушная солдатская болтовня уже не успокаивала, а скорее злила и оскорбляла именно своей беззаботностью и благодушием. Острее, чем когда-нибудь, он улавливал в ней то не скрываемое финнами чувство превосходства, которое особенно укоренилось в их армии после «зимней» войны и которое теперь вот, в эту минуту и в этом лесу, как бы находило свое подтверждение: сытые, самоуве
ренные финны сидят в обороне и тоскуют о бане и кофе, а партизанам — голодным, грязным, обессилевшим — приходится думать о спасении.
— Hei siesla, suu kiinni!3 4 — вдруг раздался впереди начальственный окрик.
Через пять секунд с берега в сторону болота ударил пулемет. Он грохотал совсем близко, но Николаев не видел его из-за кустов. По звуку и по методичному характеру ровных длинных очередей он понял, что пулемет станковый, из ручного так не стреляют, никакого диска не хватит.
До сих пор у Николаева не было четкого плана действий. Он знал, что взводу надо неожиданно ударить по противнику, отвлечь его внимание от болота. А как быть дальше? Если отряд прорвется по болоту или даже пройдет незамеченным, то взводу деваться будет некуда. Четырнадцати бойцам наверняка не пробиться, если они обнаружат себя огнем. Неужели же нет иного выхода, и все они, столько вытерпевшие и чудом уцелевшие, должны теперь до единого полечь в этом темном лесу, так близко от нейтральной полосы?
Эта мысль не давала ему покоя. Он еще не знал, что
должен предпринять, чтобы и задачу выполнить и попытаться спасти взвод, и, может быть, поэтому, почуяв оборону противника, он не открывал огня, а с мрачным остервенением все полз и полз вдоль прибрежных кустов, понимая, что в случае обнаружения взвод окажется в невыгодном и даже отчаянном положении, когда, кроме попытки прорываться грудью вперед, делать будет уже нечего.
Неожиданно открывший себя вражеский пулемет придал всему смысл, цель и назначение. Как-то сразу, в одно короткое мгновение, Николаев понял и решил: чтобы помочь отряду и спасти ребят, надо прорываться именно в направлении на пулемет и обязательно уничтожить его.
Во взводе оставалось еще около десятка гранат.
— Приготовить гранаты! Идем на прорыв! Не терять друг друга из виду. Огонь по моей команде.
Николаев лежал, тихо приказывал, грохот пулемета впереди и гул дальнего боя справа глушили его голос, он не был уверен, слышит ли его лежавший позади Мануйлов и передает ли дальше его команду.
Впрочем, теперь это было не очень и важно. Он чувствовал, что все находятся в таком же выжидающем напряжении, как и он, и каждый, хотя и с секундным запозданием, будет делать то же, что и он.
В этот момент загремел бой в лесу па взгорье, послышались крики «ура». Николаев привстал на колено, взмахнул рукой и коротко скомандовал:
— Вперед!
...Через много лет Пентти Тикканеи расскажет в своей книге «Разгром партизанской бригады» о том, как был воспринят этот ночной партизанский прорыв финскими солдатами и командирами. Он не скроет той растерянности, которая охватила командира роты лейтенанта Виеримаа, когда партизаны непонятным и неожиданным образом прорвались по болоту в тыл его обороны.
И правое, и левое болото прикрывалось двумя пулеметными взводами. Когда лейтенант Виеримаа со своим резервным взводом прибежал к ним на помощь, все было уже кончено, лишь редкие выстрелы удалялись на, восток. Он с трудом разыскал командира пулеметного взвода, но тот и сам не мог объяснить, как все произошло.
«— Прошло лишь несколько мгновений, как мы оказались с русскими друг против друга. Никого не отли-
чить. Каждый стрелял столько, сколько пуль успевало из ствола вылететь.
— Но здесь же на краю болота был станковый пулемет! Куда к черту он делся? — спрашивал лейтенант Виеримаа.
Станковый пулемет потерялся. Командир взвода не мог объяснить его исчезновения, и они вдвоем с лейтенантом отправились его искать.
Пулемет нашелся на новом месте. Он выполнил приказ до конца. Два раненых солдата стонали возле него. Они обрадовались, увидев офицеров.
— Ребята отдали все, что могли,— вздохнул один из них, показывая рукой на двух своих товарищей, которые без движения лежали возле пулемета. Кровь стекала из их ран, но жизнь уже покинула их тела.
— Оттуда они шли прямо на пулеметы,— объясняли раненые случившееся.
— Что за чертовская стрельба слышалась как бы из-за обороны? — недоумевал Виеримаа.
— Наверное, русские стреляли, уходя...
— Но ведь тогда они прошли через позиции... прямо на палатки пограничной роты! — в тревоге воскликнул лейтенант».
з
Лейтенант Виеримаа не зря опасался за судьбу роты пограничников.
...Обойдя финскую оборону с флангов, партизаны решительно, с криком «ура» атаковали противника, смяли позиции обоих пулеметных взводов, прикрывавших высоту со стороны болот, уничтожили два станковых пулемета и, не останавливаясь, устремились к дороге Пада-ны — Кузнаволок. Бежали из последних сил, опасались, что у самой дороги их встретит новый заслон, и надо было не дать противнику времени опомниться. Прорыв обошелся недешево: в лесу и на болотах осталось более шестидесяти убитых и тяжело раненных партизан. Но в те решающие минуты никто не представлял и не мог в темноте и спешке представить себе общих потерь, никто даже не думал об этом, ибо каждый бежал навстречу смерти, и не было в тот момент ничего важнее, чем сломить противника и пробиться.
Раненые не надеялись на помощь. Кто еще держался на ногах, тот продолжал бежать вперед, несмотря на простреленную грудь или руку. Кто не мог бежать и падал со стоном в мокрый и холодный мох, тот уже ни на что не рассчитывал, перемогал первую острую боль и с безнадежной тоской гнал от себя сандружинницу: зачем погибать и ей. Каждый понимал, что никто из товарищей уже не сможет вернуться сюда — такоЕа немилосердная логика любого прорыва, и каждый, ожидая рассвета, решал свою судьбу по-своему.
Как пишет П. Тикканен, всю ночь со стороны болота из разных мест доносились стоны, на рассвете стали раздаваться одиночные выстрелы, и когда финны отправились утром осматривать поле боя, то обнаружили лишь двоих раненых—мужчину и женщину, и эти последние, оставшиеся на болоте в живых, взглядами умоляли поскорее прикончить их. Остальные сделали это сами...
Ночная атака, когда, несмотря на губительный встречный огонь, со всех сторон из темноты накатывалось несмолкаемое «ура», ошеломила финнов, разорвала и смешала всю их оборону.
Хотя и ненадолго, но дорога на восток была открыта.
Через километр на пути партизан встало новое широкое болото, за которым смутно серела в ночи скалистая гряда. Здесь штаб бригады установил связь с фланговыми группами, но было решено не сближаться и идти на форсирование дороги раздельно в трехстах метрах друг от друга.
Позади изредка стрекотали автоматные очереди и погромыхивали отдельные винтовочные выстрелы, но преследования не было — противнику, как видно, было не до этого.
Развернутой цепью, все время ожидая встречного огня, пересекли болото, и дальше возникло непредвиденное препятствие. Скалы почти отвесно обрывались к болоту. С трудом нашли несколько уступов и расщелин, ценой мучительных усилий, помогая друг другу, чертыхаясь и обдирая в кровь руки, взобрались наверх. Здесь взвод Михаила Николаева догнал наконец отряд. Из четырнадцати человек вернулось одиннадцать, у многих были ранения.
Большие потери понес и штаб бригады. Погибли военфельдшер Михаил Чеснов, радист Николай Мурзин, связной Борис Козырев. Тяжелые ранения получили начальник санслужбы Петухова, старший политрук Дмитрий Ситников, связной Борис Воронков; с давними ранами еще с боя на высоте 264,9 идут в строю помощники комиссара — Степан Кузьмин и Николай Тихонов.
