— Не возражаю,— выдавил из себя капитан.

— Значит, и этот вопрос решен. Тогда за дело. Через час доложите о готовности особого отряда выступить в направлении Элисты.

— Есть доложить через час.— Локотош, уходя от комдива, старался как можно меньше опираться на палку. В дверях он столкнулся с Бештоевым.

— Ну что — по рукам?

— По рукам. Будем двумя лезвиями одного кинжала.

— Не подведу.

— Нам приказано через час доложить о готовности...

Все вопросы были решены, за исключением одного:

как быть с Апчарой? Взять ее с собой в Элисту или оставить при штабе дивизии? Где опаснее? Где больше надежды уцелеть? Небольшой отряд для обороны города — это действительно «до смешного мало». Долго не продержишься. Где они возьмутся, главные силы, если вся армия истрепана в боях. Полковник не зря сказал: дай бог встретиться. Усиленный отряд уходил в Элисту, пожалуй, на верную гибель. Но и штаб дивизии остается не на курорте. Локотош решил: пусть Апчара выбирает сама.

Из разных частей и подразделений в распоряжение капитана уже прибывали люди. Химэскадрон в полном составе. Комендантский взвод. Хозчасть. Остатки других тыловых подразделений. Капитан только успевал записывать, откуда и сколько пришло людей, оглядывал боевую выкладку бойцов, проверял исправность мат-части, наличие боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Тыловики приходили с пустыми руками, без оружия. Надо было срочно вооружить их, распределить по подразделениям, грузовикам.

Якуб Бештоев побежал в совхозную библиотеку. Ему казалось, что придется подолгу сидеть в обороне и тогда он будет с людьми изучать историю партии. Значит, нужно достать в библиотеке хоть несколько экземпляров «Краткого курса».

— Так что ты решила: с нами?.. — спросил Локотош Апчару.

— Почему спрашиваете? Разве не хотите взять меня с собой?

— Я-то хочу...

— Куда вы, туда и я.

— Тогда собирайся. Поедем на грузовой. Там поставим и мотоцикл. При всех случаях люлька — твоя.

Апчара придумала себе план. От Элисты она с попутной машиной доедет до Прохладной, а там она уже найдет дорогу в Машуко. Не может быть, чтобы немцы овладели оборонительными линиями, которые строила вся республика почти полгода. Противотанковые рвы, железобетонные доты, дзоты, надолбы, ежи, волчьи ямы — чего только там нет. Апчара помнит. Наши обязательно должны занять там оборону, остановить врага, прикрыть Нальчик. Апчара вернется домой, утешит Хабибу, вместе с ней эвакуируется куда-нибудь, поможет Ирине и Даночке.

Особое подразделение сформировалось и готовилось выступить. Апчаре пришло в голову попрощаться с комдивом. Он, конечно, мало знает ее, но помнит. Несколько раз девушка чувствовала на себе его добрый отцовский взгляд. Побежала, чтобы вернуться вовремя. Боялась только одного: застать у комдива посторонних людей. Хотелось попрощаться наедине.

Дверь полуприкрыта, в комнате полумрак. Апчара с замиранием сердца переступила порог. От коптилки, стоящей на столе, извивается струйка черного дыма. На табурете, уперев локти о колени, а голову уронив на руки, сидит полковник. Он сжал в ладонях седую голову и раскачивается. Огромная черпая тень мечется по стене.

Сначала Апчара подумала, что полковник закашлялся, но, постояв, поняла, что он рыдает. Вместе с плачем и хрипом вырывались из груди полковника горькие слова. Апчара не могла уже ни уйти, ни прервать этот жуткий плач, она стояла и слушала.

— Нет больше дивизии. Вся полегла костьми. Под танками, под бомбами. Где я возьму слова оправдания перед людьми? Поймут ли когда-нибудь, что мы сделали все и даже больше? Господи! Если ты есть, молю тебя, дай мне расквитаться с врагом. Ты видишь, я не жалел себя, не жалел и людей. Мы отдали все, чтобы стать одним лишь камнем в опоре, на которую ляжет мост победы. Поток истории будет омывать эту опору. Но никогда не размоет ее. Она цементирована нашей кровью и нашими слезами. А если нет, то зачем же пролилась наша кровь? Господи, знаешь ли ты, сколько се пролилось?! Камешек в опоре моста... А на большее у нас не хватило ни пороха, ни самой крови...

Полковник умолк на минуту и услышал, что кто-то еще вместе с ним скулит в темноте. Он вскинул голову и разглядел Апчару.

— Ты? Дочка! Как ты сюда попала?

Торопливо смахнул слезы, постарался придать своему голосу спокойствие и твердость, а себе осанку, но в смущении не мог найти ровных и нужных слов.

— Нервы. Ты извини меня. Стар. Внук уже есть. Внук. Сталь и та крошится в бою, как сухарь, а мы что? Мы же люди. Нервы не проволока. Сдали. Внук уже у меня... Мне бы тамадой на твоей свадьбе... Дождемся этого часа, только не унывай. Выйдешь за хорошего боевого командира.— Голос полковника постепенно креп, становился чище. Даже металлические нотки послышались в нем.— А Россия непобедима. Французы хотели — не получилось. Кто только не хотел! Шли по шерсть, уходили стрижеными... А ты-то зачем ко мне?

— Попрощаться.

— Попрощаться? Со мной? Спасибо, дочка. Прямо скажу — не ждал. Уходишь в Элисту с Локотошем?

— Да. Ухожу.

Полковник отступил на шаг от Апчары, вернулся к столу, начал возиться с коптилкой, оправляя фитиль, а сам мучительно решал для себя: отпустить эту девушку в опасный поход с капитаном или пристроить где-нибудь при штабе дивизии? Где опасней? Кто же может сказать на этой войне, где опасней? Решает только судьба...

— По доброй воле? — спросил.

— Сама решила.

— Тогда ступай. Спасибо, что пришла попрощаться со мной. А про это...— полкоеник показал глазами на табурет,— никому ни-ни. Обещаешь?

— В могилу с собой унесу.

— Ну ладно насчет могилы. Рано тебе. А я обещаю тебе вот что. Брат твой ранен. Он достойный мужественный командир. Обещаю не потерять его из виду. Поправится, возьму к себе. Буду заботиться о нем. Сохраню. Обещаю.

Апчара разрыдалась. Почему-то ей больно было расставаться с этим седым, пожилым человеком. Железный комдив. Добрый... дедушка... Она повернулась и побежала к отряду, который уже строился к выступлению.

В КАЛМЫЦКОЙ степи

Якуб Бештоев вскочил в седло и почувствовал себя настоящим джигитом. Конфуз, который с ним случился однажды во время джигитовки, успел забыться. Тогда полковник проводил занятия по конной выездке с командирами и политработниками штаба дивизии. Якуб, только что прибывший на новое место службы и не занимавший еще никакой должности, тоже выехал на занятия, выпросив лошадь у штабиста, занятого в этот день на дежурстве. Требовалось показать посадку в седле, искусство наездника, которое кажется на первый взгляд простым, а на самом деле дается только многолетней тренировкой.

Кобыла плохо слушалась. Она привыкла к хозяину. И вообще лошадь всегда хорошо чувствует седока и знает, кому нужно подчиняться, а кем можно и пренебречь. Она чувствовала, что седок занят больше собой, своим видом, а не тем, чтобы слиться с конем в единое целое, когда конь дополняет всадника, а всадник копя, без чего не может быть никакой джигитовки. И вот когда Бештоев выехал на середину круга и, красиво под-боченясь, победоносно огляделся по сторонам, кобыла внезапно остановилась, расставила задние ноги пошире, подняла грациозно хвост и огласила площадь звоном полновесной струи, который тотчас потонул в хохоте командиров.

Но кто теперь об этом вспомнит? Жаль только, что нельзя ехать стремя в стремя с командиром полка — капитан отказался от лошади и сел в кабину грузовика. В кузов поставили мотоцикл, а в коляску мотоцикла посадили Апчару. Сверху все видно. Конников ведет Якуб Бештоев. Они вышли первыми. Потом с интервалами в три минуты пошли грузовики с орудиями на прицепе. Хуторок отступил назад, растаял в вечерней мгле.

Только когда отъехали от совхоза, Локотош вспомнил, что не уточнил у комдива, куда поворачивать с отрядом в случае вынужденного отхода, где искать штаб дивизии. И полковник ничего не сказал. Впору было вернуться и все уточнить. Но тут Локотош подумал, что комдив, наверно, и сам не знает, где окажется в ближайшее время. Дивизия держит направление на северо-восток к Сталинграду. Особый отряд движется строго на восток. Пути расходятся клином. Этот клин заполнят, по всей вероятности, другие войска. Возможно, это будут части Двадцать восьмой армии, действующей где-то западнее Астрахани. В конце концов, не все ли равно, к кому присоединиться в случае вынужденного отхода? Надо правду сказать самим себе: нет больше