Прибежал боец.

— От танкистов уходит машина с ранеными. В госпиталь!

Локотош сам настроился везти комиссара, но раненому удобнее в машине, да и верней. В кузове свеже-накошенная пшеница. Мягко. Среди раненых оказался и тот майор-танкист, с которым утром ругался Доти.

— Не поругаются? — не утерпел капитан, когда Кош-рокова положили рядом с майором.

Грузовая машина скрылась во мгле. Пошли и остатки полка. Мотоцикл погрузили в повозку. Локотош с Апчарой пошли пешком вместе с колонной. За ночь прошли километров тридцать. Хорошо, что комиссара отправили в госпиталь. Если бы Локотош сам повез его на мотоцикле, ничего бы из этого не получилось. Тылов дивизии не оказалось там, где они должны были быть. В полночь колонна вошла в хутор Соленый, но он был пуст. Локотош посмотрел на карту. Следующий населенный пункт — совхоз: несколько десятков домиков. До него километров пятнадцать, а может быть, и все двадцать.

Шли молча, только Локотош временами поторапливал колонну. Теперь и Апчара поняла, что значит оторваться от противника.

Ноги сами шагали и шагали, а в голове шла своя жизнь. Апчара с грустью вспоминала, как разучивали на ферме кулачный бой. «Левая, ударь, правая, ударь», смешно и хочется плакать. А как теперь там? Неужели немцы дошли до Чопракского ущелья? Тогда что стало с мамой, с Ириной, с Даночкой? Чока эвакуируется. Бекан угонит своих лошадей. Успели или нет скот спустить с гор? Кулов все время говорил о плане эвакуации, будто бы составленном заранее. Апчара хорошо помнит все эти заседания. Боже, боже, неужели немцы дошли до Кавказа? Ведь, если подумать, заседали совсем недавно. Словно только вчера прощалась с матерью. Хабиба и слышать не хотела об эвакуации. «Куда я пойду, безъязыкая? Кому нужна?» Но главная причина не в языке. Хабиба ни за что не бросит могилу отца. В ауле найдутся люди, которые, чтобы выслужиться перед немцами, захотят надругаться над могилой партийного человека, да и свести личные счеты. Но Хабиба этого не позволит. А что она сможет сделать? Придут немцы, доберутся и до нее. «Большевистская наседка». Смертью ее не запугаешь. «Смерть мужества не отнимет» — это ее поговорка. Еще в тот день, когда хоронили отца, она просила, чтобы оставили ей место рядом с его могилой. Теперь она постучится в стенку, и муж откликнется:

«Ты уже здесь, Хабиба?»

«Догнала тебя. А ты думал, не догоню?»

За своими мыслями Апчара не заметила, как рассветало в степи. Никаких селений вокруг не предвиделось. Локотош с тревогой поглядывал на порозовевшее небо. Оно пока было чистым. И правда, «оторвались».

Локотош раскрывал планшетку, глядел по карте, правильно ли ведет полк. Люди едва тащились, но капитан боялся остановить их и предоставить хоть пятиминутный привал. Лягут — и не поднимешь.

— Подтянись! — скомандовал капитан, и его команда перебегала из головы колонны в хвост: «Подтянись!», иногда слышалось, как боец ободрял другого бойца:

— Ну, что размяк! За хромым капитаном не поспеваешь.

Судя по карте, вошли в пределы Калмыкии. И точно, когда в стороне от дороги показался колхозный ток, солдаты увидели, что на току работают калмычки.

9 А. Кешоков

Колхозницы работали полуголыми, в одних только трусах. Усталые бойцы оживились. Горцам, привыкшим к тому, чтобы женщины закрывались как можно больше, такая картина была в диковинку. Шутили, острили плоско и грубо, но все же с нотками одобрения.

— Во работают! Во дают! На совесть. Хлеб — фронту. Только кому достанется.

— Хлеб — ладно. Сами не достались бы кому зря.

— А они* голенькие...

— Прекратить шутки! — командовал Локотош и пояснял больше для Апчары:— А кого им стесняться в степи? Ни одного мужчины. Надо бы подойти расспросить дорогу.

Женщины на току нисколько не смутились, когда к ним подошел боец, посланный капитаном. Боец смущался гораздо больше калмычек и старался не глядеть на них, пока ему объясняли дорогу в совхоз.

Встреча с калмычками встряхнула и оживила бойцов. Колонна пошла живее. Успокоился и Локотош. Раз колхозницы так мирно работают на току, значит, немцы сюда еще не дошли. А вскоре из-за пшеничного моря вынырнул небольшой поселок.

Оказывается, и штаб дивизии и остатки других частей уже расположились в поселке. Не хватало только полка капитана Локотоша. Комдив был рад, что и этот полк догнал их. На радостях дал на отдых целых шесть часов. Но все равно не все сразу легли отдыхать. Печальным рассказам и горестным расспросам не было конца. Сколько осталось живых — никто еще не знал. Кавалерия без лошадей. Хорошо, что удалось захватить несколько трофейных грузовиков. Без них не очень-то «оторвешься» от противника. Была захвачена исправная походная кухня. Теперь в ней варились щи с бараниной. После щей все заснули.

...Апчара с трудом разомкнула глаза и увидела, что остатки дивизии построены. Она готова была проспать трое суток, не проснулась ни разу, хотя вокруг гудели машины, шумели люди. Должно быть, кто-то все-такп ее разбудил. Увидев общее построение, Апчара подумала, что хотят пересчитать, сколько осталось в строю. Поправляя волосы, она пошла к минометчикам, стоявшим на левом фланге. Она тянулась к ним душой, потому что с ними воевал любимый брат Альбиян. Если бы ей сказали: «Где хочешь служить?», Апчара без раздумья сказала бы: «В минометной батарее».

— Приказ Сталина будут читать,— высказал кто-то предположение.

— Читали же в окопах.

— Читали! Ни шагу назад. А ты сколько за ночь отмахал?

— А ты как оказался рядом со мной?

Перед квадратным домиком, крытым шифером, в две шеренги стояла дивизия. Сейчас пересчитают всех, и опять в дорогу. Она стала в первую шеренгу, чтоб обязательно сосчитали и ее.

Разговоры в строю прекратились. Из квадратного домика вышел полковник, командиры, политработники. Увидев их, Локотош зычно скомандовал: «Смирно! — и доложил:—Товарищ полковник, дивизия по вашему приказанию построена!»

Полковник сделал несколько шагов вперед. Он был напряжен, мрачен и суров.. Апчара никогда еще не видела его таким. Он волновался и никак не мог начать речь, не мог поднять голову, чтобы посмотреть в усталые, измученные боями лица солдат и командиров. Обеими руками комдив тянул вниз ремни портупеи, будто хотел вытянуть из себя ту мысль, которая не давалась ему.

— Чувство исполненного долга... перед Родиной... перед ликом гор... перед народом — самое чистое, благородное, возвышенное чувство. Тогда только ты можешь глядеть родным и близким в глаза, когда ты исполнил свой воинский долг, не запятнал лицо своего народа трусостью, малодушием, когда ты не прятался в бою, чтобы спасти свою душонку. Я старый человек, воюю вторую войну. В гражданскую войну я командовал взводом, в эту — мне доверили дивизию. Кабардинцы и балкарцы доверили мне своих сыновей с надеждой...— Голос комдива дрогнул. Полковник глядел под ноги.— С надеждой, что я если не всех, то многих приведу назад, к их невестам, женам, матерям и отцам. Их надежда не сбудется! Предстоит еще немало дорог. Наши потери невосполнимы. Мы должны смотреть правде в глаза. Мы будем терять еще своих друзей. Но мы полны решимости. Будем воевать до последнего бойца. Не мы, так другие увидят свет победы, не ваши родные и близкие, но родные и близкие других воинов дождутся своих...

Нам не повезло. Мы столкнулись с бронированным кулаком противника. Кавалерия против танков. Нам увертываться от удара не пристало. Мы приняли этот удар. И выстояли! Да, выстояли. Нанесли врагу урон... С чистой совестью мы можем сказать: мы стояли насмерть! Доказали своим примером: враг не так силен, как о нем думают. Мы сильнее духом, если он сильнее оружием. Против мощи духа оружия нет! Против любой брони есть оружие. Единственное, что подрывает дух воина,— это трусость. Она, как ржа, разъедает его. Поэтому трусости пощады нет...

Полковник сделал паузу, оглянулся назад и отрезал:

— Зачитать приговор!

Локотош заметил, как дрожат руки у полковника. Капитан знал своего комдива, бывшего офицера царской армии. Полковник никогда не ругался. Когда же ему хотелось выругаться, он вызывал своего адъютанта и говорил: «напомни-ка ему родную матушку». Теперь Локотош не мог понять, что значит «зачитать приговор». Адъютант стоит рядом и молчит. Но теряться в догадках пришлось недолго.