НАБРОСКИ
Иногда Марина начинала: «когда мне было столько лет, сколько тебе...» или «когда твоя бабушка была маленькой...». Из рассказов о детстве бабушки особенно запал в память: Александр Данилович Мейн, рано овдовевший, страстно и одиноко обожавший свою единственную дочь, взял её однажды с собой в служебную поездку по Уралу; там их торжественно и радушно принимали местные богачи золотопромышленники. Один из них пригласил Мейна взглянуть на золотой запас — то ли свой, то ли какого-то уральского банка; Маня сопровождала отца; ей было мало лет и всё, кроме долгих перегонов на лошадях среди прекрасной дикой природы, казалось непонятным и докучным в открывшейся ей впервые непонятной «деловой жизни» окружавших её взрослых.
Но охраняемое зверского вида вооружёнными казаками, слабо освещённое сводчатое подземелье поразило её воображение; она ждала блистающих россыпей Аладдиновых сокровищ, но за последней дверью увидела лишь аккуратно сложенные кирпичи. «Где же золото?» — спросила разочарованная девочка. «А вот, барышня, перед вами, - ответил, улыбаясь, любезный хозяин. — В каждом из этих кирпичей — богатство, почёт, могущество, может быть, счастье! Дарю вам любой при единственном условии: чтобы вы сами донесли его до выхода!» Нечего говорить, что девочке не удалось не только приподнять, но и с места сдвинуть золотой брус; однако сомнительная щедрость богача и его «разбойничья пещера» запомнились ей на всю жизнь.
Богатство, почёт, могущество - пустые слова для ребёнка - но счастье? Возможность дарить счастье другим?
При всей своей благовоспитанности, при всём своём искреннем интересе к людям, этого интереса заслуживавшим, при всей своей тяге к ним, М<ария> А<лександровна> не обладала способностью слияния с окружающей её средой; наоборот, велика была в ней сила, м. б. полностью неосознанная, одинокого противостояния и противодействия именно среде, множеству, нечего и говорить, что среда, как таковая, отвечала ей взаимностью. Этим своим свойством противостояния, равно как и многими другими, она наделила в большей степени старшую из своих дочерей, Марину, чем младшую, Анастасию. Любимица матери, Анастасия была податливее, уживчивее, мягче, легче, поэтому и легче был и материнский нажим на неё.
Из Марининых рассказов о собственном детстве вставала — одним сплошным жарким — малинным, земляничным, смородинным летом, одной сплошной, выпиравшей из узких пройм тогдашних платьев, из строгих границ тогдашних правил - детской радостью -Таруса на Оке, тишайший безвестный городок и за его пределами, за церковкой Воскресенья, за длинно-тянущимся по крутым, пустынным холмам кладбищем, за раскольничьей часовней, возникал - уже тогда Старый деревянный... [не закончено].
Воздействие этих родителей на этих детей и настойчивое материнское и неприметное отцовское оказалось длительным и прочным - на всю жизнь память об этих родителях для этих детей не отходила в прошлое по мере того, как сами они росли, взрослели, старели. Такие это были родители и такие дети.
Марина моего детства олицетворяла собой праздник. С революцией я оказалась вовлечена в мир взрослых, между мною и матер: о
рухнули возрастные барьеры. В Марининой Власти находились оба полюса воспитания: праздник и наказания.
Марина казалась той же, что и в Москве — та же чёлка, те же серебряные браслеты, те же глаза, глядящие мимо собеседника в свою и его даль, и те же неукоснительные привычки — к утренней работе, ночной бессоннице, долгим прогулкам, чёрному кофе, и те же взаимоисключающие свойства — сдержанность и неукротимость, непримиримость и кротость, долготерпение и вспыльчивость, общительность и жажда уединения, та же увлечённость (увлекаемость) людьми при внутренней неспособности, невозможности длить с ними отношения.
Но совершился в ней — человеке, в ней — поэте необратимый, ещё простым глазом не видимый и неискушённым ухом не слышимый поворот, перелом отлучённости от окружающей жизни, участником которой она перестала себя ощущать. Отключилась способность находиться на поверхности жизни, на плаву, вместе с ней, хотя бы наперекор, определилась незаряжаемость ею и неслиянность с нею, чужой, чужим принадлежащей, вовне находящейся. О недоверии к окружающему, о недостоверности его, несмотря на «успех».
Человек не среды, а страны, Марина, расставшись со страной, замены ей в «среде» какой бы то ни было — не искала да и не могла искать. Эмиграция же сразу превратилась именно в «среду» расщепившуюся, распавшуюся к тому же на ненадёжные микро-мирки группировок, приходов, землячеств, в которых Марине не хватало бы ни воздуха, ни пространства, если бы она и попыталась бы сжиться с ними и вжиться в них, ни просто смысла. На ладони её судьбы начала обозначаться жёсткая, глубокая линия одиночества.
1 Это заглавие вынесено А.С. Эфрон на первую страницу тетради, на обложке которой написано: «О маме».
2 Заключительная строка стих. М. Цветаевой 1920 г. «Писала я на аспидной доске...»: «Ты - уцелеешь на скрижалях» (I, 538) - относится к имени мужа, вы гравированному на внутренней стороне обручального кольца.
3 Елена Феликсовна Усиевич (1893-1968) - литературный критик.
4 Жан-Батист Грёз (1725-1805) - французский живописец.
5 Речь идет о копии с картины И.Н. Крамского «Оскорбленный еврейский мальчик», сделанной бабушкой А.С. Эфрон Елизаветой Петровной Дурново. А.С. ошиблась, приписав эту копию бабушке по материнской линии Марии Александровне Цветаевой.
* См. наст. изд. Т. III. С. 66, примеч. 11,
7 Речь идёт о художнице Магде Максимилиановне Нахман. См. наст. изд. Т. III. С. 156, примеч. 1.
8 Петр Семенович Коган (1872-1932) - историк литературы - и Надежда Александровна Нолле-Коган (1888-1966) - переводчица, родители будущего писателя Александра Петровича Нолле (псевд. Александр Кулешов; 1921-1990).
8Софья Яковлевна Парнок (1885-1933) - поэт, литературный критик, пере водчица. К ней обращен поэтический цикл М. Цветаевой «Подруга» (1914-1915).
10 См. наст. изд. Т. II. С. 164, примеч. 4.
" Владимир Иванович Гольцев (1836-1918) - ученик Вахтанговской студии, затем однополчанин С.Я. Эфрона по Добровольческой армии. Погиб на фронте.
12 Дмитрий Иванович Иловайский (1832-1920) - русский историк монархического направления. Автор многотомной истории России и учебников по русской и всеобщей истории. Упоминается в прозе М. Цветаевой «Октябрь в вагоне» и в «Повести о Сонечке». Д.И Иловайскому и его семье посвящены мемуарные очерки В. Муромцевой (В.Н. Буниной) «У Старого Пимена» (1932) и М. Цветаевой «Дом у Старого Пимена» (1933).
13 Старшая дочь И.В. Цветаева Валерия родилась в 1883 г., старшая дочь Д.И. Иловайского от второго брака Надежда - в 1882 г.. Ольга родилась в 1883 г.
14 Вера Николаевна Муромцева-Бунина (1881-1961) была племянницей, а не дочерью Сергея Андреевича Муромцева (1850-1910), председателя первой Государственной Думы.
15 А.С. Эфрон ошиблась: Петр Аполлонович Дурново был её дедом, а не прадедом, и его жену, урожд. Посылину, звали Елизаветой Никоноровной.
18 Примеч. о Я К. Эфроне см. наст. изд. Т. I. С. 227, примеч. 1
17 М. Цветаева имеет в виду 2-ю строфу стих. «Декабрьская сказка»: «Мы были дочери почти царя, / Почти царевны» (I, 134).
18 Софья Исааковна Чацкина (1878-1931) и её муж Яков Львович Сакер (1869-1918) - издатели литературно-критического ежемесячника «Северные Записки». Опубликовали в своем журн. (№ 1, 5/6 за 1915) ряд стихотворений М. Цветаевой, а в № 9, 12 за 1916 г. её перевод романа «La nouvelles еэрёгапсе» («Новое упование») французской писательницы Анны Елизаветы де Ноай (Но-айль; 1876-1933).
