С.Н. Андрониковой-Гальперн
10 июня 1968
Дорогая моя Саломея, я и сама изумлена тем, что, оказывается, так давно не подавала вам признаков жизни! Не успела оглянуться, как вот уже почти месяц, что мы с приятельницей тут, в Тарусе; но месяц этот пролетел, как один предлинный день, полный всяких второстепенных необходимостей, и проведённый в хлопотах и заботах. Работали не разгибаясь, как сборщицы колосьев на старинных картинах, а всего-то и сделано, что прибран дом да приведён в мало-мальски приличный вид садик-огородик, причём «достижение» это так непрочно! Стоит день не полить, да два не прополоть, как уже не провинциальный эдем, а первозданный хаос. Про интерьер домишки нашего и говорить не приходится! Чуть зазеваешься, чуть почувствуешь себя вольготно в своих стенах, как беспорядок возникает сразу вдруг из всех углов: надо повседневно держать его в узде, иначе он покажет себя, как брыкливая лошадь! А всё это вместе взятое — настоящее толчение воды в ступе. Только что обмазала глиной и побелила печку, а она уже растрескалась; не успела вымыть пол, как он уже вновь требует воды, мыла и мочалки...
За все-то время только однажды выбралась на дальнюю прогулку, ходили (с переправой на лодчёнке) на тот, тульский берег Оки — по волшебной тропочке, до волшебной деревни, которую во время оно облагодетельствовал близко живший Поленов: выстроил там церковь и школу. В церкви теперь сельская мастерская по ремонту тракторов и прочих сельскохозяйственных машин; школа же стоит как стояла... Красота у этих мест несказанная, спокойная и просторная, с волнистыми далями и мягкими крутизнами. И, как всегда в русском пейзаже - где-то красное пятнышко среди свежей июньской зелени: то ли косынка, то ли платьице ребёнка, то ли Красная Шапочка к волку торопится...
А на восточной наружной стене церкви, под самым куполом — рельефное изображение Саваофа; сотворил творца явно местный мастер-самоучка, и получился у него Бог языческий донельзя, бонвиван реликтовый, радостный и лукавый, наивным взмахом каменных ручек благословляющих землю и славящих солнечный восход... Удивительно! — Наверное, малоинтересны Вам мои утлые описания после времени, проведённого в Париже. Воображаю, сколько новых впечатлений и подновлённых, обновлённых - старых! Надеюсь, что близких своих вы нашли в добром здравии; что может быть насущнее этого самого здравия!
Весна у нас была холодная; я не жаловалась на это, в прохладные дни мне легче дышится; а вот сегодня жара тропическая, и я сразу из человека превратилась в кислое тесто. Что и отразилось на письме.
Крепко обнимаю Вас, жду весточки, как только она Вам сможется.
Ваша АЭ
В.Н. Орлову
15 июня 1968
Что делать, милый Владимир Николаевич, если «наш черед» не совпадает с чередом «драгоценных вин»1, о которых с детской точностью писала мама! Ни Блок, ни Цветаева, ни многие (немногие) другие давно уж не боятся ни цензоров, ни перестраховщиков, ни недругов, ни друзей; бег времени не задевает их. Им всё равно, если из двухтомника делают однотомник, а из однотомника — очередного козла отпущения. А нам всем, нам нынешним, тяжеленько приходится2. Очевидно, следует жить не вперёд, а назад, заниматься не «Двенадцатью»3, а «Русланом и Людмилой». Теми винами, которым настал черед; тем более что и Бенкендорфа и, о Боже! — самого Николая можно пнуть под зад и - ничего!
А вообще-то хорошо бы Вам с Еленой Владимировной повернуть все свои выключатели, чтобы не тратилась попусту драгоценная энергия и не перегорали бы лампочки, к<отор>ые ещё — и как! — пригодятся — и отправиться отдыхать от всех и вся, в безлюдье и простор — пока не надоест.
Воображаю, как оба вы устали от всего на свете и как нужен вам добрый глоток покоя и воли!
Я сейчас живу по-устричному и очень (пока) довольна. Тарусская раковина пока что вполне устраивает меня; копаюсь в саду, таскаю воду для всяких произрастающих зеленявок, и т. д. и т. п. Даю отдых голове и работу рукам и «не высовываюсь» за миниатюрные пределы нашей латифундии. Бог весть, долго ли удастся проблаженствовать таким образом; боюсь, что голова в скором времени отдохнёт и опять возьмётся за старое, т. е. за мысли, а кому это нужно!
Ещё раз, ещё раз, ещё много-много раз напоминаем вам, что будем очень-очень рады, если летние пути-дороги приведут вас в Тарусу — пока она ещё не исказилась, несмотря на потуги руководства «идти в ногу с». Сохранились ещё уголки, которые и мама моя признала бы своими - или почти. И мы с А<дой> А<лександровной> встретим вас, как настоящих своих; поскольку своих не так-то много на свете, то не забывайте тарусян ни в своих планах, ни в своих молитвах!
Всего, всего вам обоим самого доброго! Будьте здоровы, главное! Пейте молоко, ешьте лекарства, не читайте книг, окромя поваренных, собирайтесь с силами надень завтрашний. Ибо жизнь наша велика и обильна, но порядка в ней нет!4 И не будет.
Ваша АЭ
1 Ср. со строками стих. 1913 г. М. Цветаевой «Моим стихам, написанным так рано...»: «Моим стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черед» (I, 178).
2 А.С. снова возвращается к теме цензуры (ср. в письме В.Н. Орлову от 17.111.1968 г.). Видимо, Орлов рассказал А.С. об обстоятельствах, о которых он пишет 28 мая 1968 г. П.Г. Антокольскому: «Все мои работы, подготовленные к изданию, приостановлены или находятся под угрозой безбожных вивисекций...» 10 июня 1968 г. в письме к тому же адресату Орлов пишет: «Ты дал совершенно точную формулу происходящего: поход на культуру». О масштабах цензурных гонений этого времени дает представление дневник 1968 г. зам. главного редактора «Нового мира» А. Кондратовича. Так, 18 марта 1968 г. он пишет: «Цензоров почти столько же, сколько пишущих» (Кондратович А. Новомирский дневник. М., 1991. С. 197) и не раз повторяет мысль: «В истории советской литературы, да и вообще русской литературы не было такого периода... когда было запрещено и не печаталось такое количество талантливых произведений» (С. 235, 243, 267 ит. д.).
3 Видимо, речь идет о мытарствах, которые претерпела при переиздании в 1967 г книга В.Н. Орлова «Поэма Александра Блока “Двенадцать": Страницы из истории советской литературы» (1-е изд. М., 1962).
4 Ассоциация со ставшими пословицей словами древнерусского летописца Нестора «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет» или перефразированными строками из стихотворения А.К. Толстого «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», обыгрывающими, в свою очередь, эту пословицу.
Е. Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
22 июля 1968
Дорогие Лиленька и Зинуша, пишу наскоро, т. к. дачные соседи едут в Москву, опустят; это более надежно и быстрее, чем наш почтовый ящик, прибитый к бывшей церкви, она же — бывшая балетная студия Валерии Цветаевой, она же - пекарня, тоже бывшая, она же, в настоящем, — склад промтоварного магазина...
Съездила я в Углич довольно приятно, о чём доложила Вам в открытке, посланной по возвращении в Москву; м. б. немного чересчур пасмурно и прохладно было, хотя без дождя, слава Богу; и слишком шумно на пароходе, который оказался населён отнюдь не тихими благостными художниками, а... ткачихами из города Дмитрова. Художники, как выяснилось, оказались тяжелы на подъём. Что до ткачих, то они пели, вернее выли, на новомодный лад, и плясали на «нашей» палубе. Плясали-то зато по старинке; вприсядку. К тому же радио не оставляло нас в покое с 7 утра до 11 вечера; все эти шумовые эффекты мешали воспринимать медленно проплывавшие мимо нас пейзажи, слышать всегда волнующий шелест воды; но потом как-то приспособились. Проехали множество (красивых, в об-щем-то) водохранилищ, потом по каналу Москва—Волга до самой Волги и по её течению до Углича (вернее, не по течению, а против течения). Вдоль канала, законченного в блаженной памяти 1937 г., привлекали внимание многочисленные постаменты без венчавших их статуй друга, отца и учителя. Постаменты без вождя имеют утлый вид, равно как и вождь без постамента. Множество шлюзов, вокруг которых красивые парки с цветами. Проехали мимо Дубны, города физиков (это уже по Волге), мимо старинного Калягина; и Волга «выправлена» человеческими руками; так, из половины города Калягина сделали водохранилище, и посреди реки возвышается... соборная колокольня. Странный и непонятный вид у этой ки-тежской картины. Углич очень красив на высоком берегу Волги с кусочком древнего, несколько аляповато отремонтированного кремля; красная с белым церковь «Дмитрия на крови», красные царские палаты, пятиглавый собор. В них — экспозиции краеведческого музея, интересные, но недоступные из-за толпящихся туристов -шумных и нескладных. Мы с Аней удрали от экскурсий и экскурсоводов и бегом «побродили» по самому городу, к<отор>ый донельзя провинциален и дореволюционен; видели несколько великолепных - запущенных и заброшенных — церквей, монастырских зданий и просто множество допотопных деревянных домиков, украшенных резьбой: от всего осталось чувство несколько даже жуткое; побывать в прошлом — непростая вещь. Вернее — в декорации прошлого, ибо жизни в городе нет - ни той, которая не вернётся, ни сегодняшней.
