Остались после неё воспоминания²; к сожалению, начала писать их поздно, убедившись в том, что не только Марина, но и Ася, Ася!!! -тоже пишет! и включилась в сестринское соревнование слишком поздно, а жаль; память у неё была поразительная, а стиль — без всплесков и расточительства; написано сухо, вещно, и мне после Асиного бурления особенно - понравилось. В частности, то, как совсем юная, 15 или 16-летняя Марина из чистого хулиганства дала объявление в брачную газету и дворник выпроваживал «женихов» из профессорского дома; или как она же, нуждаясь в каких-то деньгах немедленно, заложила в ломбард Валериину... постель! — чистую, невинную, девичью, институтскую, дворянскую Лёрину постель! Кстати, именно на таких пустяках и подорвалось её отношение к сестре: ещё одно доказательство тому, что - не личность, а лишь характер: личность -всегда в развитии, характер же - статичен...

В ночь на 27 августа, мамину годовщину, вдруг ударил мороз; в одну ночь все завяло - кроме сильной листвы сильных деревьев и стойких, подсолнечником пахнущих, осенних астр. А день наступил чудесный, торжественный и тихий. Я провела его в дальнем лесу,

кафедральном, хвойном, напоминающем так любимую мамой Чехию; и вместе с тем — Россия над Окой — вся она! <...>

Кончаю; обещаю каждый вечер молиться за Ваших поэтов XX века; иногда такие простейшие народные средства помогают! Всего самого доброго и радостного вам обоим, и да сбудется! В Ленинград обязательно приеду, вот ужотко выйду на пенсию...

ВашаАЭ

¹ Директор издательства «Советский писатель», в состав которого входила возглавляемая В.Н. Орловым редакция, Николай Васильевич Лесючевский выступал против издания в Малой серии «Библиотеки поэта» подготовленной Орловым кн. «Поэты XX века» (К. Бальмонт, Ф. Сологуб, И. Анненский, Вяч. Иванов, А. Белый, М. Волошин, Н. Гумилев, М. Кузмин, О. Мандельштам, Н. Клюев, В. Ходасевич).

² «Записки» В.И. Цветаевой хранятся в ГМИИ и в РГАЛИ. Отрывки из них опубликованы в журн. «Советский музей» (1988. № 5. С. 61-72); в кн.: Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Рождение поэта. М., 2002. С. 9-18; кн.: «Безо всякого вознаграждения...» Иваново, 2005. С. 47-209.

А.А. Саакянц

5 сентября 1966

Милый Рыжик, Вы «велели» Вам написать письмо — вот оно, или навроде. Что касается денег на «могилу» в Елабуге, то это либо 1) нежелание создавать очаг «идолопоклонства» в двух шагах от Москвы в виде дачи + «вроде бы что-то для увековечения памяти сделано», либо 2) всё же — патетические речи Рафаэля¹ по этому поводу в Союзе; я его в своё время еле отговорила от ходатайства перед Литфондом относительно монумента; отговорила ли?! Как бы там ни было, игнорирование цветаевской комиссии — возмутительно, как и решение поручать установление памятника, как и проект, и изготовление, — Елабуге, когда есть на это Москва, скульптуры, и опять же комиссия... То же самое, как если бы Переделкинскому горсовету или там сельсовету предложили разработать памятник Пастернаку. Какая же сиволапость восседает в Литфонде! А где же ответ на заявление комиссии -за подписью Паустовского и Эренбурга, не говоря уже о более мелкой сошке - относительно ссуды на ремонт дачи? Или у них денег на марки недостает?! (не сочтите только это за вопросы Вам!!!)

Жаль, что столь бездеятельная и глухонемая комиссия у нас - все полумертвые и ни в чём не заинтересованные; зато имена', «мёртвые души». Ну, буду ждать результатов Вашей с Викой² разведки в Союзе, а там будем соображать и действовать <... >

Погода тут всякая, пока терпимая, «с прояснениями»; один раз даже сходили с А. А. за грибами и что-то наковыряли — сплошные остатки, в основном подберёзовые; знатоки утверждают, что ещё предстоят опята, но что-то не похоже, чтобы из этой, выжатой, как лимон, почвы, кто-то грибного рода появился.

Наша Песталоцци с хвостом вчера торжественно вывела Макса-2³ из сенного сарая: дик, тощ и ни одного целого уса на рыле, длинном, как у борзой (и ноги соответствующие). После краткого вторичного знакомства с нами опять утёк в сарай. Почти взрослый мужчина, бреется и трубку курит, а всё мамку сосёт; настоящий «моральный облик молодого советского человека» 60-х годов XX столетия. Целуем, сердечный привет родителям!

Ваша А.Э.

¹ Речь идет о Р.А. Мустафине.

² А.С. имеет в виду Викторию Александровну Швейцер.

³ Кошка с котенком.

П.Г. Антокольскому

9 сентября 1966

Дорогой мой Павлик - от Вас так давно нет вестей, что начинаю беспокоиться: здоровы ли Вы? Или пропало какое-нб. промежуточное письмо - моё или Ваше? (Пусть лучше моё!) Получила от Вас друг за другом два письма — второе о мамином «Пимене»¹, ответила Вам преогромным и бестолковым посланием, и с тех пор — тишина; т. е. вернее - молчание; впрочем, о тишине оговорилась «не случайно», т. к. от Ваших писем всегда впечатление голоса; «не случайно» же - в кавычках, т. к. это — новомодное словечко, к<отор>ое меня вечно раздражает бестолковым своим применением во многих статьях и дискурах⁹⁵: не случайно, мол, Пушкин написал «Евгения Онегина».

Последнее мое письмо было огромным, п. ч. многое хотелось рассказать Вам о тетке Валерии, которая скончалась 17 августа; особенно же бестолковым, т. к. писалось оно под непосредственным впечатлением этого события, и ещё в нашем домике толпились родственники (несомненные) и сомнительные друзья Валерии Ивановны, приехавшие на похороны. Итак, в дни выхода в свет маминого (обкорнанного) «Пимена», самой Жизнью и самой Смертью была допи-

сана последняя его глава — о внучке деда Иловайского, не менее «же-стоковыйной» и несогбенной, чем он, величественно-одинокой в своём неприятии и невосприятии всего, что не она (а все и вся были не она\), сумевшей и жизнь прожить и умереть по-своему, по-недоброму и отъединённому. Никого она не поняла и никому непонятого не простила; любила только кошек и собак, уважала только предков и только по иловайской линии; умерла под присмотром единственного человека, к<отор>ый её не раздражал, - старика-сторожа, жулика и пьянчужки, впрочем - вполне учтивого, вполне — «чего изволите, как скажете, матушка-голубушка»...

Ещё писала Вам о том, что Аня Саакянц, к<отор>ую Вы знаете по ред<акции> русской классики Гослитиздата — она же секретарь цветаевской комиссии по лит<ературному> наследству, — вернулась из отпуска; напишите ей, что Вы хотите прочесть маминого - у неё есть всё или почти всё (в машинописи, к<отор>ую Вы не любите, да и кто любит - но что поделаешь!) — напишите ей, что и куда Вам доставить, отправить; зовут её Анна Александровна Саакянц; адрес её — Москва К-9, ул. Грановского, д. 5, кв. 48.

Жду Вашего отклика и тороплюсь отправить эту записочку, ибо беспокоит Ваше молчание.

Крепко обнимаю Вас, дорогой мой Павлик!

Ваша Аля

' «Дом у Старого Пимена».

А.А. Саакянц

12 сентября 1966

<...> О Вашей заявке¹: по-моему, столько уж было «ждать», что можно и ещё подработать, п. ч. в таком виде - явно слишком коротко, явно слишком наспех, бегом. «Диссертации», конечно, не надо, но солидности и продуманности, а также объёма (по крайней мере вдвое!) по-моему недостаёт. Написать её за Вас я не могу, т. к. вообще не умею писать такие вещи, а кроме того, совсем не представляю себе, что, как и о чём именно Вы (из всего цвет<аевского> богатства) будете писать. Из нашего единственного разговора на эту тему ничего не вышло, т. к. я Вам навязывала себя, а Вы сами ещё тогда для себя своего плана вещи, композиции и содержания - не выяснили.

Мне кажется (именно, «кажется» - я ничего не навязываю!) надо: 1) в начале сказать о том, что, мол, имя МЦ, ещё десятилетие тому