Литмир - Электронная Библиотека

Читаю мало болят глаза; слушаю радио — иногда бывают хорошие концерты - впрочем, теперь и этим развлекаюсь реже. Главное -работа. Идет весна - в этом году рада бы её задержать, чтобы возможно позже начать всякие садово-огородные дела, ибо они у меня плохо совмещаются с так называемым умственным трудом. Боюсь просрочить договорные сроки - нужны деньги, семья большая.

гг *ПИШИкак У вас с обУвью, верно, нужны будут резиновые са-«впиши об этом Митьке заранее, чтобы прислать вовремя Не забудь, что нужно размером больше обычного, чтобы носить с теплыми носками, портянками, т. к. резина холодит ноги. Целую тебя

Малыш, будь здорова, главное - спи крепче и не вешай носа. Обни-МЭЮ вэс.

Ваша Аля

' О.В, Ивинская с дочерью были конфискацией имущества Руководство «уплотнения» на Дмитрия Виноградова

приговорены к заключению с полной жэка сразу же подало в суд на предмет и временно прописанную П.Е. Шмелеву

И. И. Емельяновой

21 марта 1961

Милыи Малышок, рада была получить от тебя привет. «Волшеб-

ШавяГ* ~ °ДНа И3 М°ИХ любимейших книг. Недавно перечитывала Правда ведь, настоящая книга - не та, что глотаешь залпом, а та что

минаепГ °™аДЫВаешьхватаешься за голову, раздумываешь, вспо-виТяя С6ИЧаС Перечитываю Хемингуэя. Что бы ни читала, ни

дела, ни думала хорошего, всегда ты со мной, Малыш знай это

шиепепеГ0' И ТСМ б°ЛееКОГДЗ ВеСеЛ0' Я °ЧеНЬ Н~ на хоро-

!юбя ссегда будь умницейхоро1

иягтнгяV* -ет х°Р°шо- Видишь, сколько раз подряд «хорошо»

рНас У*6 реки “крылись, грачи прилетели, а вчера жаво-тепло < > РН0ЧЗМ 3аморозкиднём солнечно, но ещё не очень как пег ™ До одури и, по-моему, плохо получается, устала,

как пес. Обнимаю вас, будьте здоровы. Пишу часто.

Аля

Роман немецкого писателя Томаса Манна.

В. Н. Орлову

Милый Владимир Николаевич, примчалась бы тотчас же, отложив всякие неотложности, но беда в том, что несколько дней тому назад неловко поскользнулась и растянула сухожилие на ноге; совершенно охромела, и вряд ли это всё наладится до Вашего отъезда. Но ведь Вы ещё непременно будете в Москве, а м. б. и я -- в Ленинграде. Встретимся. Кстати, совершенно не ощущаю того, что мы с Вами и правда незнакомы. Пожалуй, Вы мне знакомее многих знакомых — столько думала о Вас, о книжке, о стихах, о предисловии и так желала Вам успеха во всех этих головоло-мностях.

Надо бы о многом поговорить - вот досада, когда нога командует головой!

Дата маминой смерти — 31 августа 1941 г. в г. Елабуге.

Те три стиха, у к<отор>ых нет точных дат, придётся пока по местить где-то условно, думаю, всё разыщу ещё до гранок (а м. б. и до набора). Кроме того, м. б. ещё будут какие-то изменения, идущие (как большинство изменений) свыше, и что-то чем-то придётся заменять? Вы скажете редакции свои пожелания насчёт возможного резерва; м. б. к «резерву» потребуются ещё даты и уточнения. Но думается, что больших изменений быть не должно. Очень хочется прочитать предисловие. Можно ли попросить редакцию (я бы попросила А.А. Саакянц1) - дать перепечатать на машинке и прислать мне? Не огорчайтесь, если не всё сказалось так, как сказалось бы, если бы, и т. д.; ибо сейчас сказать «всё» означало бы не сказать ничего, да и книжка не вышла бы... Предисловие к первой цветаевской книжке - сплошная эквилибристика; впрочем, Вы это знаете лучше, чем я — писали-то Вы! Так или иначе, я очень рада, что Вы взялись - и сделали, и верю, что всё пойдёт хорошо. Бесконечно Вам благодарна не столько за Цветаеву, сколько за маму — всю жизнь всеми обижаемую, непрактичную, гордую, одинокую в одарённости, в мужестве, в благородстве. Стихи говорят об этом стихами, а я-то знаю, как это всё было в жизни и какова была жизнь.

Всю жизнь мама была окружена людьми, любившими — в кавычках и без — стихи, её стихи. Но о ней забывали. И после смерти — сколько любителей стихов! сколько разговоров! дискуссий! частных собраний! и всё — вокруг да около. А Вы взяли и сделали то, что давно нужно было сделать. Вот поэтому-то и кажется мне, что я с Вами давно знакома.

Надеюсь, разберётесь во всей этой несуразице и поймёте, что я хотела сказать и за что — спасибо.

Конечно, я счастлива была бы составить «Ваш» сборник2, если его утвердят и т. п. Это очень нелёгкая работа, что касается второй (после России) половины творчества особенно! Множество вариантов, разночтений, стихи с пропусками в беловых тетрадях - надо отыскивать и устанавливать последние черновые варианты; часть приходится выцарапывать из-за границы - из-за границ разных! Очевидно, параллельно надо бы — если будут настоящие комментарии — извлекать из черновиков и записных книжек мысли и записи о каждом отдельном стихе, чтобы раскрывать и породившее, и осуществление. Многие строфы имеют подтекст, к<отор>ый помню теперь, пожалуй, только я одна и к<отор>ый надо бы закрепить, пока не поздно. (Кстати, «Роландов рог» я на всякий случай «выписала» из США - (если не обнаружу его здесь в мамином) — там есть достоверный текст. Не знаю, как с датой написания, но дата опубликования должна быть3. Но надеюсь найти его здесь, поближе.) Конечно, если всё это состоится — и в первую очередь сама книга! — то мне много раз потребуется Ваш совет. Есть вещи, которые бесспорно могут пойти — (драматургия, в частности) — есть спорные, но нужные, есть бесспорно-спорные. Кроме того, есть вещи незавершённые - большая поэма «Егорушка»4 (откуда «Плач матери» из сборника), поэма, небольшая, «Автобус»5, — с авторским планом развития и завершения, поэма о швее6 - и т. д. Нужно подумать всерьёз о том, как «уравновесить» раннее и позднее в составе такого сборника, и вместе с тем раскрыть кое-что из раннего неопубликованного или малоизвестного, забытого (т. е. опять-таки усилить количественный перевес раннего над поздним?) — и т. д.

Очень, очень я хотела бы этим заняться. Это - моя единственная возможность сделать что-то для памяти матери - и ещё записать, что помню. Записываю.

Когда мама умерла, в Елабуге было немало эвакуированных из Москвы литераторов, а в Чистополе и того больше. (Этой группой -Чистополь-Елабуга - руководил Асеев.) Все эти люди - (кто больше, кто меньше, кто в кавычках, кто без) — «любили и понимали» стихи. И не нашлось ни одного - слышите, Владимир Николаевич, - ни одного человека, который хоть бы камнем отметил безымянную могилу Марины Цветаевой. Я в это время была «далеко», как деликатно пишет Эренбург7, отец погиб в том же августе того же 41-го года8, брат вскоре погиб на фронте9. От могилы нет и следа. Это ли не преступление «любителей поэзии»?

«Так край меня не уберёг - мой...»10 - писала мама.

И действительно — так не уберёг, что, кажется, хуже не бывает.

К чему это я? К тому, что остаётся единственная возможность памятника — беречь и, по возможности — издавать живые стихи, записать и сберечь живую жизнь. И, конечно, тут мне хотелось бы сделать всё, что только возможно.

У меня сохранилась одна из маминых книг с надписью «Але — моему абсолютному читателю». И, пожалуй, единственное, чем я в жизни богата, - так этим самым качеством «абсолютного читателя»1'. Во всех прочих качествах совершенно не уверена...

Знаю, что Вы очень заняты, но тем не менее очень жду вестей от Вас. Пожалуйста, напишите, как и что.

Ещё раз благодарю за всё и ещё раз желаю всех и всяческих успехов и - дай Бог!

Всё равно до скорой встречи!

Ваша АЭ

26
{"b":"235975","o":1}