Небо здесь всегда низкое, близкое и более чем где-либо, понятное. До солнца и до луны здесь рукой подать (не то что до Москвы), и своими глазами видишь, как и из чего Север созда'т погоду и непогоду, и ничему не удивляешься. Только северное сияние иногда поднимает небесный свод на такую высоту, что за сердце хватает, а потом опять опускает, и опять ничего удивительного.

Если бы не ты, я, наверное, была бы очень одинока, но ведь всё я вижу немного твоими глазами, немного с тобой вместе, и от этого легче. ⁶⁸

А так — здешняя жизнь похожа на «Лучинушку».

Сегодня ушёл последний пароход. Отчалил от нашего некрасивого берега, дал прощальные гудки, ушёл на юг, обгоняя ненадолго зиму. А мы остались с берегом вместе, люди, плоты, стога бурого сена, опрокинутые лодки, все запорошенные снегом. Ещё тепло, но горизонт розов, как взрезанный арбуз - к морозу. И зачем я тебе всё это пишу? Зима есть зима - с той же интонацией, что чеховское «жена есть жена».

С весны и до самого снега я мучилась со всякими хозяйственными делами — ремонтом, дровами, мучилась потому, что всё делала через силу, не любя, - не потому, что это тяжело и трудно, а потому, что это только для себя, всё необходимо и всё совершенно мне не нужно, понимаешь? а вечером ложилась спать и видела один и тот же нелепый сон - иду поздно вечером по городу и ищу магазин «Printemps»⁶⁸, он, весь в огнях, возникает из-за какого-то угла, я вхожу и всю ночь брожу по всем этажам, до головокружения от шелков, кружев, безделушек. Надо сказать, что этот магазин мне так же нужен, как и всё моё туруханское бытие. Так вот, во сне и наяву всё лето встречались полюсы - тот, от которого я ушла, с тем, к которому пришла. Одним словом, пропало лето!

Перечитывала Чехова, которого очень люблю, прочла «50 лет в строю» Игнатьева, там чудесные слова Клемансо о Бриане- «человек, который ничего не знает и всё понимает». И я тоже.

Кончаю своё очередное сумасшедшее послание, т. к. устала до одури, остальное доскажу засыпая, не заходя на этот раз в свой сонный магазин. Просто побродим с тобой по городу и проговорим - всю ночь.

Спасибо тебе ещё раз огромное помимо всего прочего и за деньги, это каждый раз такая помощь и всегда в такую трудную минуту.

’ Кстати, первое, что я на них сделала, - купила себе целлулоидного льва лимонного цвета, просто чтобы себе доказать, что вот что хочу, то и делаю - без всякого расчёта!

Целую тебя крепко и конечно давай обнимемся!

Твоя Аля

Я с нетерпением жду чего-нб. твоего, написанного или хотя бы переведённого!

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

8 ноября 1952

А. Эфрон среди сотрудников Туруханского дома культуры

Родные мои, опять так долго не писала вам, а только бесконечно думала о том, что надо написать. В этой тактике и практике мы, кстати, схожи! Вы, конечно, поняли, что моё молчание связано с подготовкой к ноябрьским праздникам, когда я обычно не успеваю даже есть и спать, и, надеюсь, не тревожились о своей блудной дочери-племяннице. Работала не переводя дыхания, написала около 50 лозунгов, нарисовала на фанерных щитах карикатуры для украшения фасада, подготовила выставку по докладу Маленкова на XIXсъезде, выставку карикатур «Они и мы», оформила всё наше нелепое здание снаружи и внутри, оформила сцену для торжественного заседания, и только собралась сама отдыхать и праздновать, как получила 6-го ноября записочку карандашом от Бориса о том, что

его в тяжёлом состоянии (инфаркт) положили в Боткинскую больницу¹. И сразу у меня опустились и руки, и крылья и на душе стало тоскливо и жутко. Я очень прошу вас - напишите или, если можно, телеграфируйте мне о нём, мне очень тревожно, а иначе как узнать? Я даже не знаю, как зовут его жену или кого бы то ни было из домашних, чтобы о нём справиться, и вообще ничего не знаю.

Морозы у нас почти всё время сорокаградусные, и лета в самом деле как ни бывало, ничто не напоминает о нём, о самой возможности его существования и возникновения. Кругом всё забито, зацементировано снегом, а Енисей весь вздыбился торосами, весь в ледяных волнах. Небо по-прежнему изумительное, представьте себе луну, очертившую вокруг себя настоящий магический круг, в котором, через правильные промежутки, тускло мерцают маленькие туманные луны, а посередине сияет она, единственная, подлинная. Я как-то следила за возникновением этого круга. В сильный мороз, когда звёзды светят особенно ярко, не затмеваемые сиянием луны, вдруг начинаются сполохи северного сияния. Туманные, неяркие, чуть зеленоватые лучи прощупывают небо, вспыхивают и вновь туманятся, вздымаются очертаниями призрачных колеблющихся знамён. Но вот все эти лучи, знамёна, светлые туманности встречаются с не видимым простым глазом препятствием — они не могут подойти клуне вплотную, они как бы разбиваются об этот, ещё не очерченный, но тайно существующий круг. Всё небо в хаосе, в движении, в коротких вспышках и угасаниях, а луна ни во что не вмешивается и близко к себе не подпускает. Тогда у ног (если можно сказать!) луны, на самой границе ещё невидимого круга, рождается первая ложная луна, круглая туманность. От неё, справа и слева, протягиваются молочно-белые, туманные же щупальца, на концах которых на глазах рождается ещё по одной ложной луне. Всё это движется обнимающим настоящую луну движением, образовывая уже видимое очертание магического круга. Дойдя до половины его, ложные лучи останавливаются, выпуская из себя ещё два луча, на концах которых вновь появляются луны. Они бегут по кругу навстречу друг другу и, наконец встретившись, сливаются и смыкают круг, внутри которого — кусок чистого, яркого неба с блистательной подлинной луной, а вовне - тихий хаос северного сияния. Тут и залюбуешься, и задумаешься, и невольно поддашься магической силе светил, во все века указывавшим человечеству путь к науке и к суеверию, к вере и к ереси.

Так же, как и в прошлые годы, морозными утрами восходят троекратные, тускло-горячие солнца, отражаемые и сопровождаемые радужными столбами. В воздухе — ни звука, в небе — ни птицы. Тишина, белизна...

Я тут пережила тяжёлые дни — узнала, что написан приказ о моем увольнении (конечно, не в связи с тем, что я, скажем, плохо работаю или недостаточно квалифицированна) — но пока как-то утряслось, временно, конечно. Я привыкла к своей работе, на которой нахожусь уже четвёртый год, ко всем трудностям, её сопровождающим в данных условиях, ко всем радостям, которые она, несмотря ни на что, даёт, к своему коллективу, и оказаться за бортом именно этой, культурно-просветительной, работы мне показалось просто ужасным. Да оно и на самом деле нелегко. Устроиться куда-нибудь уборщицей или ночным сторожем тут тоже непросто, оставаться без работы, т. е. без заработка, невозможно, и т. д. Кроме того, что и говорить, просто обидно! Ну, пока что рада, что хоть сейчас не трогают, а, однако, тревога о будущем не оставляет. Это ведь может случиться каждый день!

Как-то вы живёте, мои дорогие? Как здоровье, главное? У вас, наверное, зима только начинается, зима весёлая и нарядная, не то что наша ведьма. Дай Бог, чтобы у вас всё было ладно и хорошо, а главное, чтобы вы были обе здоровы и чтобы Борис поправился. Как я за него беспокоюсь и как я далеко от него и от вас! Каждый день, каждую минуту я зову на помощь чудо, которое вернёт меня в мир живых, в нормальную, осмысленную жизнь, когда я буду делать, видеть, слышать, а не мечтать, вспоминать и представлять себе! И сама не пойму, дура ли я с этим самым своим ожиданием чудес или умница, знающая, что правда и право своё возьмут? Нет, кажется, всё-таки дура!

Лиленька, очень прошу Вас поблагодарить и поцеловать за меня Нютю, недавно приславшую мне 100 р. Сама не пишу, т. к. не уверена, что этим доставлю ей большое удовольствие. По совету Бориса читаю «За правое дело» Гроссмана², начало нравится.