Я Вам этот сон рассказала, чтобы Вы знали, что и во сне и наяву Вы со мной, и всегда - родная. И сны мои и помыслы все вокруг одного и того же безнадёжно крутятся! Вы знаете, я всё же нашла здесь «Корень жизни» и с наслаждением перечитываю. Какой Пришвин единственный в своём роде, особенный и очень-очень близкий. Спасибо хорошим писателям и поэтам за то, что они могут выразить всё невыразимое, радующее и мучающее нас!
От Аси получила первое после долгого перерыва письмо. <...> Ася пишет, что получила Вашу посылку и мою маленькую тоже и очень рада им. Я представляю себе всё: <...> и одиночество, и старость, и болезни - это та самая чудесная, талантливая, шаловливая, юная Ася! Как всё трудно, Лиленька! Крепко целую вас, мои родные.
Ваша Аля
Е.Я. Эфрон
5 февраля 1952
Дорогая Лиленька, большое спасибо за вырезки с «Ревизором» и «Мёртвыми душами», которые очень мне пригодились. Мои черновые эскизы к местному «Ревизору» в основном готовы, самой интересно, как удастся их осуществить в здешних условиях. Во всяком случае женские туалеты, за исключением унтер-офицерши и слесар-ши, будут из упаковочной марли, соответствующим образом видоизменённой, окрашенной и сшитой. Кое-что успела подготовить и для выставки — нашла случайно в библиотеке парткабинета том «Мёртвых душ» с неважными, но всё же репродукциями иллюстраций Аги-на, одного из первых, вместе с Боклевским, иллюстраторов Гоголя. Я их перерисовала в увеличенном размере. Там же нашла том второй «Литературного Архива», посвящённый Гоголю, изд. 1936 г., довольно интересный в плане чтения. Там тоже есть несколько иллюстраций, частью которых я воспользовалась, т. е. опять-таки скопировала, увеличив. Эти мои находки - большая удача, т. к. больше ничего, кроме ещё «Тараса Бульбы», в Туруханске нет. Но для настоящей, юбилейной иллюстративной выставки по произведениям Гоголя этого всего, конечно, мало, но всё же, надеюсь, будет не слишком плохо, т. к. постараюсь возможно лучше всё оформить. Чудесно будет, если сможете прислать портрет. Если будут в этом самом арбатском магазине (который возле Вас и где продаются разные репродукции) - гоголевские плакаты (на гоголевские темы) и плакаты с большими портретами, недорогие, то тоже пришлите, пожалуйста, но только в том случае, если недорого. А то во всём Туруханске нет ни одного портрета Гоголя, т. ч. достать совершенно негде. И ещё раз простите за все эти просьбы и поручения, знаю, насколько это вам трудно.
6 февраля. Сегодня у нас чудесная погода, небольшой (около — 20°) мороз, тихо, необычайно бело кругом. Эту здешнюю белизну трудно себе представить и ещё труднее описать. Если бы не было кое-каких чёрных штрихов — каймы тайги на горизонте, труб, торчащих из заснеженных крыш, чётких маленьких силуэтов людей, лошадей, собак где-то вдали, то, кажется, всё белое превратилось бы в небытие, в тот самый материал, из которого кто-то когда-то начал лепить звёзды, маленькие далёкие, полновесные близкие. Сплошная белизна кажется такой же нереальной, несуществующей, как и сплошная чернота. Сегодня в нашем белом небе опять сияло три солнца, но уже не с утра, а к вечеру. Большое, неяркое, настоящее солнце просвечивало сквозь туманную толщу неба, как желток яйца сквозь скорлупу, а по
правую и левую сторону его, на равных расстояниях, светило два маленьких обманных солнышка, будто мать вышла погулять с детьми-близнецами. Потом ложные солнца стали овальными, сверху и снизу у них появилась радужная полоса, всё увеличивавшаяся и наконец превратившаяся в огромный мягких, расплывчатых, туманных оттенков радужный круг.
Дни у нас заметно удлиняются, часов с 10 утра до 5 вечера уже можно работать при дневном свете. Скоро и у нас весна. Лиленька и Зина, спасибо вам за всё, мои родные. А за Пришвина — особо.
Крепко вас целую и люблю. Скоро напишу ещё. Вам я легко пишу, просто разговариваю с вами, какая бы ни была — сонная, усталая...
Ваша Аля
Е.Я. Эфрон
5 марта 1952
Дорогая Лиленька! Наконец-то в основном завершены все наши с Вами гоголевские труды в туруханском плане, и я могу в свой первый свободный за полтора месяца день рассказать Вам поподробнее обо всём, сделанном нами с Вашей и Зининой помощью.
Выставка получилась очень неплохая в пределах возможного: 5 больших стендов (точнее - два стенда и 3 стены) по разделам: «Театр Гоголя», «Ревизор», «Мёртвые души», «Вечера на хуторе», «Миргород». На каждом стенде были Ваши плакаты на данную тему, мои рисунки с репродукций Боклевского, Агина, Соколова, Маковского и наших современных художников, цитаты Белинского, Чернышевского, Писарева, Пушкина, Гоголя и т. д. плюс один стенд с моими эскизами к нашей постановке. Для того, чтобы создать единый фон для всех репродукций и иллюстраций и чтобы скрыть наши корявые стены, мне пришлось выпросить в райисполкоме щиты, из которых у нас делают избирательные кабины. Эти щиты состоят из деревянной рамы, обтянутой оливковым репсом. Репс я сняла с рамок, натянула на стены и стенды, а с боков, где не хватало материала, протянула по две полосы довольно приличной обойной бумаги, гармонирующей с материалом. На этом фоне разместила все иллюстрации и плакаты, подписи и цитаты. Конечно, всё это очень скромно, но всё же совсем неплохо, интересно, разнообразно и, главное, решительно всем понравилось. Меня даже хвалили, что случается здесь настолько редко, что даже достойно упоминания. Теперь о самом спектакле: на мой взгляд, прошел он так себе, но, учитывая все
трудности подготовки (занятость участников, невозможность собирать их одновременно, малоопытный и по возрасту своему недостаточно вдумчивый режиссёр), можно считать, что постановка прошла удовлетворительно. Хороши были слесарша, судья, почтмейстер, Бобчинский и Добчинский, Осип, трактирный слуга и слуга городничего. Хлестакова играл наш худож. руководитель, очень подходящий по внешности и даже чуть-чуть по характеру, способный, но немного верхоглядистый паренёк. Сыграл он свою роль неплохо, но ему явно не хватало хороших манер, рисовки, изящества, небрежности, т. е. сыграно было сыровато, без отделки, шлифовки роли. Остальные были «более или менее». Но, в общем, публика осталась довольна, и постановку повторим ещё раза два - максимум из максимумов для Туруханска.
В оформление спектакля я вложила столько сил, трудов и нервов, что за время подготовки похудела бы килограммов на 20, если бы было из чего. Мне даже во сне снились то ботфорты городничего, то брюки Добчинского, то цилиндр Хлестакова.
Как это, однако, всё интересно. Вот, скажем, исполнительница роли городничихи, восемнадцатилетняя девушка, с ролью не справилась, хоть и старалась ужасно. Старания эти выразились в том, что она, путаясь в юбках, как угорелая носилась по сцене, размахивая руками, тряся буклями и в то же время обмахиваясь веером. Говорила она каким-то петушиным голосом, необычайной скороговоркой, как патефонная пластинка, пущенная с предельной скоростью. И хотя она несомненно способная кружковка, но этот «образ» никак не смог дойти до её сознания. За всю свою жизнь она, жившая до Туруханска в очень глухой северной деревушке, рыбацком станке, ни разу не встречалась с женщиной, хоть в какой-то степени напоминавшей бы жену гоголевского городничего. Ей дико чужд и непонятен образ женщины, которая, имея 18-летнюю дочь, кокетничает и молодится, живёт дома и не работает, и т. д., и т. д. В окружающей её суровой и трудовой жизни таких женщин нет и быть не может — не выживут! Ас литературой она недостаточно знакома, чтобы хоть в воображении своём представить и ту среду, и тех людей, и те образы. И я, как поняла это, так и решила, что, в общем, очень хорошо, что образ ей не удался, если не для публики, так для неё самой.
У нас ослепительный март — всё прибывающее солнце и снег, глаза режет. Самый хороший месяц, уже без лютых морозов и без неизбежных гололедиц и слякоти, так портящих здешнюю весну. <...>
Спасибо за всё. Целую крепко Вас и Зину.
