Прилетели гуси, утки, лебеди. И вот я думаю, почему же это ни один из русских композиторов, переложивших на ноты русскую весну, не передал тревожного гусиного разговора, ведь гуси в полёте не просто гогочут, они переговариваются, повторяя одну и ту же коротенькую музыкальную фразу в разных тонах, и эта фраза колеблется в воздухе плавно и грустно, и вторят ей сильные, ритмичные удары крыльев. И ещё — плещется только что освободившаяся от льдов река, закрой глаза и слушай, смотреть не надо, и без того ясно — весна! Русская, с таким трудом рождаемая природой, такая скупая в первые дни и такая красавица потом!

Целую тебя, будь здоров и пиши.

Твоя Аля

Б.Л. Пастернаку

15 августа 1951

Дорогой Борис! Получив твоё письмо, я почувствовала то, что обычно испытывают родители, когда ребёнок, которого считали погибшим (утонувшим, заблудившимся в лесу, упавшим с дерева, и т. д.) — преспокойно возвращается домой, слегка развязный от небольшого смущения, что, мол, опоздал. В таких случаях обычно (знаю по себе) приходят в бешенство, и только что оплакиваемого первенца жестоко наказывают. Так и я, получив твоё письмо, сперва обрадовалась, потом рассвирепела. Потом опять обрадовалась. Но, ты понимаешь, я настолько истревожилась твоим, таким долгим, молчанием, что просто вышла из себя, узнав, что главной причиной его был какой-то доктор Фауст. (Впрочем, это лучше, чем Маргарита!) Хорошо было Гете — взял, набредил, а потомки — расхлёбывай, думала я, шагая с почты. Нет, Борис, в самом деле, нельзя так долго не писать мне, именно тебе нельзя, ты же всё знаешь и понимаешь, и потом, в конце концов, я уже столько тревоги в жизни перенесла, что больше не хочу, тем более из-за Фауста. А если тебе писать больно, то посылай телеграммы. Мне больнее без писем сидеть, чем тебе их писать. На случай же, если я переоцениваю твою способность всё знать и понимать, м. б. в последнее время отчасти отнятую у тебя переводным Мефистофелем, то скажу тебе ещё раз, что ты мне бесконечно дорог потому, что именно ты напоминаешь мне отца и мать, сильнее и подлиннее, чем Лиля - папу, а Ася — маму, что пока ты живёшь, дышишь и пишешь (пишешь вообще и иногда мне тоже) — я не чувствую себя осиротевшей. Это, конечно, без всякой мистики. Я росла вдали от тебя, но чувствовала твоё влияние, наверное, больше, чем твои настоящие дети, с детства привыкла к твоим стихам, ко всему твоему, и не собираюсь отвыкать. Ты не тревожься, я не напрашиваюсь в «дочери», я вообще «ни в кого» не напрашиваюсь, и мне досадно, что приходится тебе всё это растолковывать. Да и не только в отце и матери дело, конечно, я просто очень люблю тебя, за то, что ты такой -поэт и человек, и очень счастлива, что живу в одно время с тобой и могу тебе писать и раз в десять лет говорить с тобой — это одно из моих редких, но несомненных преимуществ перед потомками, которые о наших днях и людях будут знать по книгам да памятникам.

Лето здесь было плохое, все возможные и невозможные варианты дождей и ветров, холодное, некрасивое, главное - холодное. После такой холодной зимы, и предвкушая другую такую же, мы ничуть не отогрелись, не отдохнули, не оттаяли. И вот уже осень в полном разгаре. Кончились белые ночи, с севера движется тьма, отхватывающая всё по большему куску от каждого дня. Работаю много, да и хозяйство заедает — с самой весны начинаешь готовиться к зиме, а это очень трудно. Скоро обещают дать очередной отпуск — 12 рабочих дней, которые постараюсь посвятить ягодам и грибам — тоже зимние запасы.

Чувствую себя неплохо, только очень устала, да сердце болит постоянно. Лечусь «необращением внимания» — хорошо помогает.

Ты скажи, обязательна ли тебе операция?¹ У меня была такая опухоль на руке, её лечили прогреванием, она становилась мягче и потом рассосалась. Боюсь операций.

31 августа будет десять лет со дня маминой смерти. Вспомни её — живую! в этот день².

Твоя Аля

На днях получила письмо от Аси, к ней приехала жена сына с детьми, чему Ася как будто бы рада, но не безоговорочно. Во всяком случае, Нина снимет с неё физическую работу, это уже очень хорошо. Андрею исполнилось 16 лет³, просто не верится! Как идет время!

' В письме от 25.VII.51 г. Б.Л. Пастернак пишет об опухоли на шее, о том, что он не знает, чем грозит ему то, что он откладывает удаление этой опухоли, но до окончания перевода «Фауста» он не может ею заняться.

² Сохранился лишь небольшой недатированный кусок ответного письма Б.Л. Пастернака: «В течение нескольких лет меня держало в постоянной счастливой приподнятости все, что писала тогда твоя мама, звонкий, восхищающий резонанс ее рвущегося вперед безоглядочного одухотворения. Я для вас писал “Девятьсот пятый год” и для мамы “Лейтенанта Шмидта". Больше в жизни это уже никогда не повторялось!» На обратной стороне - продолжение той же темы: «сОтношения с> двумя грузинскими поэтами ни в какое сравнение с годами той дружбы и сердечного единения не идут. Параллель этому имеется только в детстве, когда любовь к Скрябину, самое его “нахождение в пространстве" наполняло окружающую действительность для меня значением <...>» (Знамя. 2003. № 11. С. 166-167).

³ Описка: Андрей Борисович Трухачев родился в 1912 г.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевт

Туруханск, 8 октября 1951

Рис А Эфрон «Хитрый охотник» Из фондов Тарусского музея семьи Цветаевых

Дорогие мои Лиля и Зина! Спасибо вам огромное за вашу чудесную посылку, которую я получила вчера, по возвращении из колхоза, где пробыла ровно месяц. Колхоз - 28 км отсюда, маленький, всего несколько изб и 48 колхозников - в том числе и рыбаки, и охотники, и сенокосники, и огородники и т. д. Расположен в изумительно красивом месте, на высоком, скалистом берегу Енисея, окружён тайгой, в которой каждое дерево — совершенство. Работала по уборке урожая, который как раз в этом году очень неважный из-за ранних заморозков, убивших дотла и цвет и ботву картошки — таким образом, уродилась такая мелочь, что и собирать её не

хотелось. Трудишься целый день, и никакого толка! Погода первое время стояла сносная, потом пошли дожди, и наконец — снег, морозы, зима. Жили мы (три женщины, посланные в помощь колхозу) в большом старинном доме, вернее — избе, у старухи, бывшей купчихи, которой этот дом раньше частично принадлежал. На стенах висели портреты людей небывалой комплекции в невероятных шубах — купеческая родня, по углам стояли венские стулья да кованые сундучки, — мне показалось, что попала я в какой-то стародавний мир, о котором знала лишь понаслышке. Старуха прожила в этом доме 40 лет (вышла сюда «взамуж» из Енисейска), а другая, 80-летняя старуха, тут и родилась. Рассказывали они много интересного, как после февральской революции останавливался здесь — Сталин, как заезжал сюда освобождённый революцией из ссылки Свердлов, рассказывали и про других революционеров-сибиряков, находившихся здесь в ссылке. Рассказывали, как до революции священники крестили местных жителей-националов прямо в Енисее, как колдовали шаманы, как одну шаманку похоронили, а она «вставала из могилы и гонялась за проезжающими, пока священник не всадил ей осиновый кол в спину», как купцы меняли водку, топоры, дробь и бусы на драгоценную пушнину, на красную рыбу. В общем, много интересного наслушалась я вечерами после работы. Работали мы наравне с колхозниками и неплохо им помогли, но под конец я уж сильно утомилась и хотелось домой, а попасть обратно — трудно, нет транспорта, все люди заняты, перевозят сено с того берега, а посуху не дойдёшь, путь один - водный. Особенно грустно мне показалось, когда выяснилось, что не только день рождения, но и именины приходится провести на работе. Наконец, кое-как выбрались и добрались. Очень назяблись дорогой, всё время снег валил. И вот поздно вечером прихожу домой, дома чисто, тепло, полно цветов, срезанных и пересаженных Адой, — астры, маки, настурции, ноготки, анютины глазки и на празднично убранном столе ваша посылка и Ади-ны подарки. Я сперва отмылась хорошенько, а потом стала всё разбирать. В самые лучшие мои времена я не получала столько чудесных, радостных, праздничных подарков, и это моё возвращение в тепло, чистоту, к цветам, к сонму разнообразных, красивых, душистых, вкусных, любящими руками собранных и подаренных вещей показалось мне особенно праздничным после ночной дороги по огромному, тёмному Енисею, под снегом, в непогоду. Спасибо вам ещё и ещё, мои родные, за всё! Это моя первая весточка по приезде, на днях напишу обо всём подробней, а пока целую вас и благодарю бесконечно, мои дорогие!