Ада Александровна Шкодина

Иногда охотники привозят мороженую дичь, и я однажды впервые в жизни ела глухаря.

Летом же ни конфет, ни сахара, ни масла в продаже не было, с крупой бывали большие перебои. Да, Лиленька, если к маю будете посылать мне ту посылку, очень попрошу прислать мне пары две простых чулок, здесь их нет и не бывает. Впрочем, до мая ещё долго, долго!

Бесконечно благодарна буду за Мольера, хоть и трудно будет оформлять его без красок, но всё же постараюсь, чтобы была хоть иллюзия красочности. Очень хочется мне увидеть его на здешней сцене, настолько он жизнерадостен и доходчив, что, кажется мне, здешняя публика примет его хорошо. Участвовать в спектаклях я не буду, с меня будет вполне достаточно, если смогу хорошо оформить спектакль с такими негодными средствами. Что есть хорошего в Москве из одноактных пьес и скетчей для небольшого коллектива любителей? У нас тут очень плохо с литературой, отсюда — расцвет так называемых «концертов», весьма низкопробных. Правда, однажды ставили «Без вины виноватые», но на подготовку дали слишком мало времени, роли знали плохо, а то и вовсе не знали, в общем, представляете себе. Руководитель драмкружка — рвач и халтурщик, который безумно хвастается тем, что когда-то работал в Красноярске (!), но, видимо, и Красноярск не смог вытерпеть его искусства, раз он очутился в Туруханском районном доме культуры. А коллектив — молодёжь — такая же, как везде: тянется к лучшему и легко поддаётся худшему. Очень обидно мне, что здесь я, вспоённая в смысле сценического вкуса Вами и Дм<итрием> Ник<олаевичем>, могла бы быть очень полезной, но, увы, нельзя. Спасибо за то, что хоть временно удаётся работать более или менее по специальности.

Вы спрашиваете насчёт 100 р., посланных вами в Куйбышев. Я их не получила, попробую написать отсюда, ведь не должны же они пропасть. Спасибо вам за всё, за всё, мои родные.

Лиленька, ещё одна просьба — если не очень это затруднит, но, я думаю, можно попросить кого-нб. из Ваших учениц — купить в магазине ВТО на ул. Горького около Елисеева немного театральных блесток, знаете, такие разноцветные? и прислать мне немного в 2-3 конвертах, так, чтобы они не очень в конверте прощупывались. Также в письме попросила бы прислать мне немного красок для х-б. тканей, ярких — напр., красную, жёлтую, зелёную, они очень бы меня выручили. Только нужно, чтобы конверт был плотный, а то дорога ведь очень долгая.

Как хочется, чтобы здесь наконец были яркие, радостные, красивые спектакли, а всё выходит таким серым и унылым из-за отсутствия материалов! Как хочется именно здешнюю публику радовать — ведь снега бесконечные кругом, и, Боже мой, как же я беспомощна!

Как хочется, ещё больше, чем радовать население села Туруханск, побыть хоть часок с Вами, поговорить. Ещё года нет с тех пор, как я была у Вас и смотрела на Ваши печальные глаза и легкомысленный нос, а кажется мне, что очень, очень давно мы не виделись, будто этот перерыв ещё дольше того.

Работаю я бесконечно много. Ужасно, как никогда, устала и как-то опустошена — но что же иного может дать усталость на усталость? С середины октября по сегодняшний день вряд ли было у меня 3-4 выходных дня. Праздник за праздником, годовщина за годовщиной — оформление сцены, стендов, фотомонтаж, писание лозунгов и реклам, всё это без красок, кистей, на одной голой изобретательности. Да ещё оформление концертов, постановок, костюмы и пр. Но, с другой стороны, всё это, конечно, значительно интереснее и приятней, чем, скажем, работа в лесу или рыбная ловля, о чём я никогда не забываю.

Получаю письма от моих рязанских учеников, необычайно сердечные и трогательные, таким образом, я — по-прежнему в курсе всех дел своего училища. Под Новый год получила от них перевод в 88 р. - они сложились и прислали мне от своей стипендии. Ждут меня обратно. Советуются насчёт дипломных работ и т. д. Лиленька, очень прошу Вас написать мне насчёт Мульки. В единственной открытке, к<ото-р>ую я получила, уже давно, он жалуется на здоровье. Поправился ли он, уехал ли лечиться к Сашке², я ведь ничего не знаю, и здоровье его очень меня волнует. Иной раз мне кажется, что м. б. и в живых его нет. Вообще всегда очень терзаюсь, когда долго нет известий, поэтому шлите мне хоть по нескольку слов, но почаще. <...>

Крепко целую и люблю.

Ваша Аля

' Ада Александровна Шкодина.

² Брат С.Д. Гуревича Александр.

5 января 1950

Дорогой Борис! Только что получила твоё, первое здесь, письмо. Спасибо тебе. Я, кажется, не в первый раз пишу тебе о том, что почерк твой всегда, всю жизнь, напоминает мне птиц, взмахи могучих крыльев. Вот и сейчас, только взглянула на твой конверт и почудилось, что всем законам вопреки все журавли вернулись, и все лебеди. А как было печально, когда они улетали, все эти стаи, сложенные треугольником, как солдатские письма¹. Горизонт сторожили вытянутые в струнку ели, тяжело ворочал свои волны Енисей, воздух пронзали холодные струи. До жути величественная это вещь — Север. Много пережила я северных зим, но ни одну так ежечасно, ежеминутно не чувствовала, как эту. Уж очень она тяжело, даже своей красотой, давит надушу. М. б. потому, что красота эта абсолютно лишена прелести. И, как к таковой, я к ней была бы равнодушна, если бы не чувствовала её настолько сильнее себя.

Я не отчаиваюсь, Борис, я просто безумно устала, вся, с головы до пяток, снаружи и изнутри. Впрочем, м. б., это и называется отчаянием?

Твоя печаль очень меня огорчила², из-за тебя, главным образом. Мне хотелось бы сказать тебе, но эти снега так располагают к молчанию! Могу только думать и чувствовать о тебе, тебя и с тобою.

Что могу рассказать тебе о своей жизни? Бесконечно много и беспредельно бестолково работаю, пытаюсь быть художником без красок, кистей, а на это уходит не только всё рабочее, но почти и всё нерабочее время. Всегда чувствую самую настоящую радость оттого, что работаю под крышей, а не под открытым всем ветрам, метелям и морозам небом. И хоть более или менее по специальности. По данным условиям — это большое счастье.

Жилищные условия неважные, главное - нет своего угла, в редкие свободные минуты я всегда обречена на общество людей, с которыми у меня ни общего языка, ни общих интересов, и, что наименее приятно, - общее жильё. Вечно донимает холод, несмотря на то, что я превращаю в дрова и то, что сама зарабатываю, и то, что мне присылают. Но всё это терпимо, всё это даже не лишено интереса, лишь бы знать, что короленковские огоньки — впереди³, а не позади. Но сейчас, впервые в жизни, у меня совершенно не о чем мечтать, а я только так и могу жить — следуя за мечтой, как осёл за репейником, привязанным к палке погонщика.

Ты вот пишешь, что я умница⁴. А я, честное слово, с большим удовольствием была бы последней дурочкой в Москве, чем первой умницей в Туруханске.

Твоего Шекспира перечитываю до бесконечности. Я им безумно дорожу, и, представь себе, отдала его в руки совершенно незнакомого паренька, который пробовал достать твои стихи в здешней, очень маленькой, библиотечке. Он вернул его в полной сохранности, ему очень понравилось, но он сказал, что ему было нелегко вылавливать тебя из Шекспира, очень просил только твоих стихов, у меня же нет ничего. Я только помню отрывки про море, из «1905-го года» и про ёлку из «Ранних поездов»⁵. До сих пор не знаю, что за паренёк, видимо, какой-нб. геолог или геодезист, или ещё какой-нб. «гео». Наверное, и сам пишет.

Пора приниматься за очередное нечто. Крепко тебя целую и люблю. Спасибо за всё.

Твоя Аля

' Ср. стих. А. Эфрон 1949 г. «Солдатским письмом треугольным...».

² В письме от 20.XII.49 г. Б. Пастернак иносказательно сообщает А.С. об аресте О.В. Ивинской (октябрь 1949 г.): «...милая печаль моя попала в... беду, вроде того, как ты когда-то раньше».