зе

ЮРИЙ

СЛЕША

ло ет, что военнопленные тянули жребий, кому из них попытаться пробраться в поселок Сере и в доме норвежских друзей послушать «Голос Москвы». Жребий вытянул тот, кого в лагере звали Андрей Думм. Он пробрался в поселок и вернулся не только нагруженный продуктами, но и последними новостями: он собственными ушами слышал «Голос Москвы».

notes

1

2

3

4

Эм. Миндпин

ЕОБЫКНОВЕННЫЕ

СОБЕСЕДНИКИ

Эм. Миндлин

Н ЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЕСЕДНИКИ книга в о с п о м и н аимй

Советский писатель Москва 19 68

8Р2

М61

Эм. Миндлин известен читателям как автор книг «Дорога к дому», «Город на вершине холма», «Красин» во льдах», «Корабли, степи, товарищи» и других. Новая его книга «Необыкновенные собеседники» посвящена воспоминаниям о встречах автора с его замечательными современниками. Много интересного рассказано в ней о М. Горьком и В. Маяковском. Ряд глав книги посвящен воспоминаниям о таких сложных и противоречивых поэтах, какими были М. Волошин, М. Цветаева, О. Мандельштам. Всех их автор близко знал в свои молодые годы. Эм. Миндлин знакомит читателей с Ал. Толстым, редактировавшим газету «Накануне», и с молодыми «идущими в Москву за славою» В. Катаевым и Ю. Олешей. В книге рассказано о В. Хлебникове и В. Каменском, об А. Грине и М. Булгакове, о М. Кольцове в редакциях первых советских журналов и об А. Коллонтай дома и за границей. С Маршаком читатель встретится в его кабинете и в детском театре, с Луначарским и Мейерхольдом — в домашней обстановке. Правдиво воспроизведена в книге атмосфера редакции горьковских «Наших достижений», театральных и литературных диспутов двадцатых годов, поэтических кафе, книжных лавок писателей. Эм. Миндлин делает читателя участником своих бесед с А. Платоновым и К. Паустовским, знакомит его с легендарным Б. Калмыковым и со знаменитым летчиком Б. Чухновским, вместе с которым он в 1928 году участвовал в исторической экспедиции ледокола «Красин».

Художник Е. И. БАЛАШЕВА

Обо всем этом, а также и о многих других очень интересных людях и событиях, свидетелем которых был Эм. Миндлин, узнает читатель его новой книги.

7-3-2 48-68

В пути года, как версты, стали: По ним, как некий пилигрим, Бреду перед собой самим...

(Андрей Белый, «Первое свидание»)

МАКСИМИЛИАН

ВОЛОШИН

I

ы едете в Феодосию? Значит, в Коктебель! Вот там и познакомитесь с Максимилианом Волошиным,— сказал мне поэт-футурист Вадим Баян в Александровске, будущем Запорожье, в августе 1919 года.

Украина, стало быть, и Александровен были заняты белыми. Я рвался в Москву. Путь туда был только один —■ через белогвардейский

Крым и меньшевистскую Грузию — неверный и трудный. Нужны были деньги — много денег. У меня не было ничего. Но мой приятель Петька Рощин, племянник хлеботорговца, чьи пароходы плавали между Феодосией и Батумом, взялся устроить меня на пароход своего богатого дяди. А в девятнадцать лет чему не поверишь! Мне было девятнадцать лет, и я двинулся в Феодосию.

Ожидание жизни окончилось. Начиналась жизнь.

На пароход Петька Рощин меня не устроил. И на два года я застрял в Феодосии — до дня, когда Красная Армия освободила Крым. Вот эти-то два года и были временем моих частых встреч с Максимилианом Волошиным.

Первое «видение» Волошина ошеломило меня. На солнечной площади Феодосии между старинной генуэзской башней и кафе «Фонтанчик» я увидел неправдоподобно рыжебородого человека. Легкой поступью плясуна и с достоинством посла великой державы он нес тяжесть огромной плоти. Серый бархатный берет, оттянутый к затылку, усмирял длинные своенравные волосы — пепельно-рыжеватые. На нем был костюм серого бархата — куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны — испанский гранд в пенсне русского земского врача с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу. Он был необыкновенен на площади, забитой деникинскими офицерами, греческими и итальянскими матросами, суетливыми спекулянтами, испуганными беженцами с севера, медлительными турками с феллук и смуглыми феодосийскими барышнями! Он был так удивителен в этой толпе, что я сразу понял: вот это и есть знаменитый Максимилиан Волошин!

Никого, кроме меня, не привлекло его появление. Местным жителям — феодосийцам — он был хорошо знаком. Деникинцы были либо пьяны, либо озабочены ухаживанием за дамами. Спекулянты в излюбленном ими кафе «Фонтанчик» посреди площади — слишком заняты куплей-продажей. И никому не было дела до длинноволосого поэта с голыми икрами в светлом бархатном костюме испанского гранда.

И только я один стоял и смотрел ему вслед. И потом, когда он исчез, а меня совсем затолкали, я ушел в тень генуэзской башни и все еще мысленно говорил себе: «Так вот он каков, этот Максимилиан Волошин!»

Я еще не был знаком с ним, когда увидел его в подвале «Флака». «Флак»—сокращенное название Феодосийского литературно-артистического кружка.

В августе вышел первый номер альманаха «Флак» — 16 страниц тонкой розовой бумаги! В этом шуршащем розовом альманахе — стихи Волошина, Мандельштама, Цветаевой, рассказ Вересаева и произведения нескольких местных поэтов. Я тут же послал в альманах и свои стихи. Их, увы, напечатали — и однажды вечером по крутой каменной лесенке я впервые спустился в подвал поэтов. Ни Волошина, ни Мандельштама в подвале я не застал. Встретил меня полковник-поэт Цы-гальский. В Петрограде он где-то преподавал, читал публичные лекции о Ницше и Максе Штирнере, к деникинцам относился иронически, писал ужасающие стихи и отлично знал германскую филологию. Жил он с больной сестрой. В его комнате на шкафу неподвижно сидел живой орел. Крылья орла были подрезаны, летать он не мог и лишь изредка поворачивал голову.

В книге «Шум времени» Осип Мандельштам, с которым позднее я не раз бывал у Цыгальского, описал этого полковни-ка-поэта, философа, добродушного человека, завсегдатая «Флака».

Два сводчатых зала вмещали небольшое кафе поэтов. Третий зал — маленький, с окошком на кухню — служебный. На кухне готовили отличный кофе по-турецки и мидии (ракушки вроде устриц) с ячневой кашей. Спиртных напитков, да и вообще ничего, помимо кофе и мидий, во «Флаке» не подавалось.

Художники покрыли сводчатые стены и потолки персид-миниатюрами. В глубине большого зала воздвигли крошечную эстраду и расставили.перед ней столики. Настоящим йюевым ковчегом было это кафе. _t Кто только здесь не бывал! Белогвардейцы, шпионы, иностранцы, поэты, артисты, музыканты, Какие-то московские, киевские, петроградские куплетисты (Дон-Амина до), оперные певцы, превосходная пианистка Лифшиц-Турина, известный скрипач солист оркестра Большого театра Борис Осипович Сибор и певичка Анна Степовая, известные и неизвестные журналисты, спекулянты и люди, впоследствии оказавшиеся подполыциками-коммунистами! Бывал здесь и будущий первый председатель Феодосийского Ревкома Жеребин, и будущий член Ревкома Звонарев, писавший стихи. С ними я подружился еще в обстановке белогвардейского Крыма. Бывали и выдающийся русский художник К. Ф. Богаевский, и пейзажист-импрессионист Мильман, боль^шую часть жизни проживший в Париже, и феодосиец Мазес, расписавший подвал персидскими миниатюрами. Мандельштам называл его Мазеса да Винчи. Этот Мазеса да Винчи был известен тем, что спал в деревянном корыте, подвешенном к потолку, носил длинные волосы, у каждого встречного брал деньги взаймы без отдачи и щеголял в визитке с рубашкой-апаш, в белых брюках и. сандалиях на босу ногу.

Частым гостем «Флака» был также профессор Галабутский. Он читал во «Флаке» лекцию «Чехов — Чайковский — Левитан» и постоянно рассуждал о сумерках души русской интеллигенции. При разгроме белых он не бежал, остался работать с советской властью и читал лекции в Феодосийском народном университете. Бывали во «Флаке» и будущий редактор «Известий Феодосийского Ревкома» Данн, и артист А. М. Самарин-Волжский, которого много лет спустя я встречал в Москве (в тридцатые годы он работал в Московском Доме актера), и ныне известный литературовед, а тогда поэт Д. Д. Благой, и одессит Вениамин Бабаджан — талантливый поэт и художник, исследователь Сезанна, руководивший в Одессе издательством «Омфалос». Так случилось, что я был последним, кто его видел и беседовал с ним. Он принес мне с трогательной надписью сохранившуюся у меня и поныне свою книгу «Сезанн». Много позднее хорошо его знавший Валентин Катаев рассказывал, что сестра Бабаджана разыскивает меня, чтобы порасспросить о моих встречах с погибшим братом. Но почему-то, несмотря на старания Катаева, встреча моя с ней не состоялась.