Когда они сели, император несколько минут молча слушал своего противника и, по-видимому, отыскивал его слабую сторону, чтобы начать нападение. При этом в спокойных и твердых глазах императора мелькнуло свойственное им неопределенное и неприятное выражение, которое не раз заставляло его окружающих предполагать в нем наследственную склонность к сумасшествию. Но это продолжалось всего несколько секунд; он овладел собой, сознавая, что холодный разум – его единственное оружие против поэтического короля Франциска.
Он дал ему высказаться и отвечал короткими фразами на его любезности. Пока все преимущества величественной осанки и ловкого обращения были на стороне французского короля, что видно было и по лицам испанских грандов, которые с заметным презрением смотрели на невзрачную фигуру своего повелителя. Но, тем не менее, настоящая победа все-таки осталась за императором, слова и обещания которого были заранее взвешены и обдуманы.
– Я надеюсь, – сказал в заключение Карл V с явным желанием положить конец бесплодному обмену любезностями, – что бывшее между нами недоразумение разъяснится само собой и мы расстанемся друзьями. Нам поможет в этом ваша сестра, герцогиня Алансонекая! Она писала мне и просила дозволения приехать сюда; я скоро буду иметь удовольствие познакомиться с этой даровитой женщиной и привести ее к вам.
С этими словами император поднялся со своего места. Наступила решительная минута, когда более чем когда-нибудь король Франциск мог заручиться формальным обещанием относительно своего освобождения. Все с нетерпением ожидали, что скажет пленник, который, благодаря нервному возбуждению, чувствовал себя настолько бодрым, что мог стоять без посторонней помощи. Сам Франциск, видя необходимость отступить от принятой им тактики, возразил, что свидание с сестрой доставит ему большое удовольствие и он надеется, что с ее приездом будут окончательно определены условия его освобождения.
– Вы не можете сомневаться в моей искренней готовности возвратить вам свободу, – сказал поспешно император. – Герцогиня будет посредницей между нами; она сообщит вам самые новые известия из Франции, и вы, сообразно с этим, предложите мне свои условия. Германская ересь с ее неизбежными последствиями и суровой крестьянской войной проникла и через вашу лотарингскую границу, так что мы, в силу настоятельной необходимости, должны действовать заодно, и я надеюсь иметь в вас союзника против нового вторжения варваров.
Отстранив, таким образом, всякие дальнейшие переговоры, император пожелал своему пленнику скорого выздоровления и вышел из Альказара.
Король Франциск, Монморанси и Брион остались одни в Звездной зале. Все трое были довольны тем, что в этом свидании соблюдено было достоинство французской нации, но вслед за тем, взглянув друг на друга, они разразились громким хохотом.
– Мы ничего не выиграли от этого свидания! – заметил со смехом Брион, – и можем утешать себя тем, что честь наша осталась нетронутой! Этот хитрый римский император ухаживает за нами как лисица, которая боится напасть на добычу и выпустить ее.
– Foi de gentilhomme (Вера дворянина), – сказал король, – во всяком случае, можно надеяться, что скоро наступит конец нашим бедствиям! Карл V мог убедиться сегодня, что мы не намерены просить у него помилования; к тому же за нас общественное мнение, и он должен будет сделать известные уступки!
Легкомысленные французы должны были скоро убедиться в несбыточности своих надежд.
Король Франциск опять чувствовал себя бодрым и здоровым. Подкрепив свои силы веселым обедом с товарищами своего бедствия, он решил снова заняться любовным приключением, которое было прервано пароксизмом его болезни и свиданием с императором. Когда Брион и Монморанси ушли из Альказара с наступлением сумерек, в нем проснулась неудержимая потребность прижать к своему сердцу таинственную певицу, которая теперь казалась ему очаровательнее, чем когда-либо.
«Да здравствует любовь и красивые женщины!» – мысленно воскликнул король, возбужденный сытным обедом и вином, и отправился в сад с твердой решимостью взять приступом балкон.
Между тем в замке Инфантадо заметно было необычайное движение; в окнах мелькали свечи и темные тени бегавшей взад и вперед прислуги. Король Франциск не придал этому особенного значения, предполагая, что у герцога остановилось несколько господ из императорской свиты. Он знал, по рассказам Бриона, что это обстоятельство не может помешать его плану, потому что жилище таинственной красавицы находилось в отдаленном углу замка и, выйдя за садовую решетку, он мог беспрепятственно проникнуть туда по наружной лестнице. Он решил начать осаду с этой стороны, как только удостоверится в присутствии Дамы на балконе, если не будет возможности встретиться с ней иным способом или взобраться на невысокий балкон.
После визита императора Франциск уже не считал нужным упорствовать в своей решимости: не переходить решетки сада. Между тем ничто не могло более скомпрометировать его, как это намерение в такой день, когда весь Мадрид и замок Инфантадо были переполнены народом. Но не было человека смелее и предприимчивее короля Франциска, когда дело шло об исполнении его желания. В этих случаях он хотел тотчас же достигнуть своей цели, хотя бы от этого зависело благосостояние или злополучие целого света, и через день получить желаемое без малейшего препятствия.
У него едва хватило терпения выждать на каменной лестнице Альказара появление признаков жизни в комнате с балконом. Решимость действовать еще более усиливала его нетерпение. «Романическая мавританка, – шептал он про себя, улыбаясь, – ты ошибаешься, если воображаешь, что можно безнаказанно начать со мною игру. Я не принадлежу к числу томящихся в бездействии трубадуров. Или быть может… испанская кровь горячее нашей… давно пора было приступить к решительному шагу! Она, вероятно, сердится, что я тогда не воспользовался удобным случаем и не ворвался к ней по лестнице или через балкон. Foi de gentilhomme, я сделался жалким трусом в этой ужасной тюрьме! Я должен во что бы то ни стало восстановить мою репутацию смелого искателя приключений!..»
В этот момент свечи показались на левой стороне замка; они мелькали и исчезали то в тех, то в других окнах; наконец осветилась комната с балконом. Король вскочил со своего места и поспешил к решетке; он увидел в окне женскую фигуру, но дверь оставалась закрытой и никто не показывался на балконе. Нетерпение окончательно овладело королем Франциском; он открыл железную решетку и поспешно подошел к балкону, но взобраться на него не было никакой возможности, так как на стене не видно было ни малейшего выступа. Он быстро повернул назад и вошел в сени замка, где совершенно неожиданно встретил своего врага, герцога Бурбона, который только что сошел с главной лестницы и направился к выходной двери. Они тотчас же узнали друг друга; герцог на минуту остановился, король инстинктивно последовал его примеру, но тотчас же овладел собой и пошел по лестнице налево от входа, неприятно взволнованный встречей, которая могла иметь для него дурные последствия.
«Впрочем, стоит ли беспокоиться о таких пустяках! – сказал про себя король, ускоряя шаг. – Пусть он говорит обо мне, что хочет. Положение вещей изменилось с сегодняшнего дня; Бурбон все-таки нуждается в моем благоволении, хотя, быть может, в силу какого-нибудь пункта трактата он и будет водворен в своих прежних владениях. Как бы ни был увеличен его Бурбонне, он по-прежнему останется моим вассалом и моя милость будет иметь для него значение».
Размышляя, таким образом, король быстро прошел по длинному коридору в полуосвещенную переднюю, за которой была большая комната в три окна, также полуосвещенная. За нею, по расчету короля, должна была находиться комната с балконом, где теперь слышался говор женских голосов. Сердце влюбленного Франциска замерло от беспокойства. Значит, его очаровательная незнакомка была не одна и ни в каком случае не ожидала его посещения. Если с нею была служанка, то последняя должна была пройти мимо него. Он хотел вернуться назад, но в это время ему показалось, что кто-то идет по коридору, и, видя невозможность отступления, он остановился в нерешимости среди комнаты. «Должно быть, счастье окончательно покинуло меня! – подумал он с досадой. – Моя первая попытка нарушить однообразие несносного существования приводит меня к необходимости лгать и обманывать! Будь проклята такая жизнь! Я скажу, что отыскивал Бриона и Монморанси и заблудился в коридоре. Кажется, идут!..»
